И смотрит так, что я опускаю люльку обратно и даже пододвигаю ее к мужчине ближе. Топчусь на месте, не зная, лучше уйти, или остаться и, наконец, делаю шаги в направлении двери. Адам прав. Он отец, и он не сделает Родиону ничего плохого. Если бы хотел, уже бы сделал, а он его переодел, покормил и…
— Останься, — вдруг слышу в спину. — Кровать широкая, ложись по ту сторону люльки, — он замолкает, а я замираю. — Я же вижу, ты боишься оставлять сына со мной. Не уходи.
“— Не уходи, Ангелина, останься! — голос Тимура эхом отзывается в голове.
— Не могу. Она моя сестра. Я не могу ее предать! — а это я… давным-давно.
Так давно, что уже и забылось.”
Хочется сжать голову ладонями так сильно, как это вообще возможно, лишь бы прогнать эти воспоминания оттуда. Вычленить, убрать, забыть о них. Почему, почему, почему сейчас? Что в этом мужчине такого, что я вспоминаю? Голос, тон? Всё ведь другое? Или я забыла, каким был Тимур?
Я поворачиваюсь.
Бросаю взгляд на Адама. У него даже цвет глаз другой, не такой, как у Тимура. Они у него зеленые, не голубые.
Адам двигается чуть к краю, пододвигает к себе Родиона и освобождает место для меня. Нерешительность и страх сосредотачиваются во мне. Что делать? Уйти, или остаться? Я действительно не хочу оставлять сына, но лечь в одну кровать к мужчине, который фактически меня купил, тоже не желаю.
Глава 13
— Я пойду, — пячусь назад под пристальным взглядом Адама.
Остаться тут выше моих сил, поэтому как только мне удается отойти подальше от кровати, я разрываю зрительный контакт с мужчиной и поворачиваюсь к двери, чтобы трусливо скрыться за ней. Да, я не готова так быстро меняться. Еще пару дней назад я была самой счастливой женой и мамой на свете, тогда у меня сбылись едва ли не все мечты, а уже сегодня… кто я сегодня?
Жена другого.
Человека, которого даже не знаю.
Дальнейшее меня пугает еще больше.
Я почему-то жду, что Адам пойдет за мной, вернет меня в комнату и силой заставит лечь рядом, но ничего такого не происходит. Я спокойно захожу в комнату, отведенную нам с Родионом, пользуясь моментом принимаю душ, а когда выхожу — привожу в порядок лицо. После процедур улыбаюсь своему отражению.
Мне уже не двадцать, чтобы не беспокоиться о внешнем виде. Через месяц исполнится тридцать. Время пролетело слишком незаметно для меня самой. Еще недавно мы с сестрой радостно бегали по лужайке и строили планы на будущее, а уже сегодня я второй раз вышла замуж, родила ребенка, а Алисы рядом нет.
Я грустно улыбаюсь своему отражению, осознавая, что женщине с новорожденным малышом для счастья нужен только спокойный ночной сон.
Когда я захожу в комнату, на кровати сидит Адам. Его волосы смешно взъерошены после сна, лицо помятое, но зато глаза, кажется, веселее, чем вчера.
— Мне нужно уехать на несколько дней, — произносит он. — Тебе в помощь остается Елена Эдуардовна, пожалуйста, не отпускай ее ночью, пусть помогает, ты должна выспаться.
Я киваю. Так действительно будет лучше. Вчера я стала засыпать под крики Родиона и у меня попросту не было сил, чтобы его успокоить. Подобное точно не должно повторяться, и раз уж помочь кроме Елены Эдуардовны, некому, придется оставить ее на ночь, правда, нужно отменить те дурацкие условия. Что толку, если она будет стоять у кроватки и смотреть на его слезы, не имея возможности что-то сделать.
— У меня есть условие.
— Даже не сомневался, — с улыбкой на лице произносит Адам.
— Елена Эдуардовна сказала мне, что у нее условия работы с ребенком. Многие из них странны для Родиона, так как он младенец. Я хочу снять эти запреты.
— Все, кроме мобильного телефона — пожалуйста, — с легкостью соглашается Адам.
От такого скорого решения я даже теряюсь. Думала, что мне придется придумывать аргументы, объяснять свою позицию, а он просто взял и… согласился.
Адам поднимается с кресла, белая футболка, что на нем надета, резко обтягивает бугристые мышцы на его бицепсах, и я вдруг вспоминаю, как вчера прижималась к нему в машине и трогала их руками. Как обводила пальцами непроизвольные рисунки и ощущала жар, исходящий от его кожи.
— Я искупал и переодел Родиона. Кормил его еще ночью из бутылочки, думаю, вскоре он потребует материнского молока.
Я киваю и перевожу взгляд на его лицо. Он выглядит уставшим, измученным и невыспавшимся, но на удивление довольным. Адам делает шаг в сторону и замирает. Его лицо искажает гримаса боли, и я, не думая, тут же подлетаю к мужчине, успевая как раз вовремя. Он опирается на меня, впивается рукой в мое плечо. До боли, но я не обращаю на нее внимания, пододвигаю стул и помогаю ему сесть.
— Что болит? — голос звучит как-то кряхтяще.
Это от того, что в горле пересыхает, а губы отказываются шевелиться. Мне отчего-то страшно. Мало ли, что тут творится у него в доме, вдруг кто-то подсыпал яд, а… а обвинят во всем меня.
Едва эта мысль посещает меня, как я быстро убираю от Адама руки. Он не обращает на мой жест никакого внимания, но когда замечает, с сожалением усмехается.
— Испугалась, — кивает он. — Все в порядке, — уже жестче. — Спасибо.
Он поднимается со стула так быстро, что я не успеваю отойти. Адам оказывается в паре сантиметров от меня, возвышается, как неприступная сказал и смотрит сверху вниз, после чего кладет руку мне на талию и чуть отодвигает в сторону, чтобы пройти, хотя мог бы и не касаться меня, а просто обойти.
— Что с тобой?
— Все в порядке, — отрезает и смотрит потемневшим взглядом. — Не выспался.
Он пожимает плечами и уходит, тихо прикрывая за собой дверь, а я остаюсь стоять и гадать, что только что произошло и почему такой сильный на вид мужчина имеет подобные слабости. Все дело в бессонной ночи или есть что-то более серьезное?
Глава 14
Елена Эдуардовна приходит уже после кормления. В приподнятом настроении и с улыбкой она врывается в комнату и тут же спрашивает:
— Это вы, да?
— Что я?
— Попросили снять все эти требования, — она довольно улыбается. — Сегодня, едва я пришла на работу, мне сказали, что из всех условий остается только мобильный телефон, да и то мне разрешили отвлекаться и звонить родным, если потребуется, только не рядом с Родионом. Это же ваших рук дело?
— Я попросила Адама снять требования, если вы будете оставаться на ночь.
— На ночь? — она снова улыбается. — Спасибо вам, спасибо большое, я… я даже не знаю, как вас отблагодарить.
Она подходит ближе и садится на край кровати, смотрит на меня с такой благодарностью, что я замечаю неладное. Не может человек так радоваться тому, что ее оставили работать на ночь. Она говорила, что испытывает проблемы с финансами, но не объясняла, зачем ей деньги. Решаю, что расспрошу об этом на прогулке, ведь там мы, обычно, разговариваем и делимся чем-то сокровенным.
— Вы узнавали по поводу расписания, об этом я не успела спросить.
— Да, — она кивает. — Мне сказали, что расписание для нас составлять не будут, — она улыбается. — Видимо, вы положительно повлияли на хозяина.
Я лишь пожимаю плечами. Рада, что нам расписание не составили, но все же решаю, что после приезда Адама домой, обязательно поговорю с ним о его дочери. Почему девочка не носится по дому, не играет, не плачет. Чем она занимается весь день? По голосу ей лет пять, может шесть, правда, букву “р” она до сих пор нормально не выговаривает. Прямо как мы с сестрой. Лет до семи, а то и восьми мы разговаривали и шепелявили, несмотря на занятия с логопедом.
Я только родила сына, но даже сейчас мне кажется, что так быть не должно. Что не может девочка, которой пять лет, сидеть смирно и тихо в своей комнате, гулять на улице так, чтобы ни я, ни Елена Эдуардовна ее не слышали и не видели. Это невозможно! И я хочу поговорить об этом с Адамом. Что если ее расстройства и видения следствие того, что она весь день проводит в одной комнате? Так ведь быть не должно.
И пусть я должна думать о себе, но ведь она ребенок, и ей нужны не только занятия, коими, я уверена, ее окружили, но еще и прогулки, развлечения, игры, любовь в конце концов, и внимание отца, а не нянек.
— Погода прекрасная, — замечает Елена Эдуардовна, когда мы выходим на улицу.
И правда: ярко светит солнце, ветра почти нет, как и туч. Я с радостью подставляю лицо солнечным лучам, улыбаюсь и толкаю впереди коляску. Мы идем в беседку, сидим там, наверное, минут сорок. Родион крепко спит, а мы разговариваем.
— Вам нужны деньги, скажите, что-то срочное?
— И да, и нет, — нехотя отвечает Елена Эдуардовна. — У сына обнаружили опухоль. Там первая стадия, есть возможность быстро излечиться, но больших денег у них с женой нет. Кое-какие сбережения, но они уже ушли на лечение. Я хочу помочь, ведь он еще так молод. Ему жить и жить.
Я понимающе киваю. Даже не представляю, что делала в таком случае.
— Вы не пробовали поговорить с Адамом, — спрашиваю. — Что, если он даст нужную сумму наперед, а вы будете отрабатывать?
— Об этом я даже не думала, — вдруг признается женщина. — А как думаете, он может дать?
— Просто так нет, но с договором, думаю, да, к тому же вы отработаете. Другую няню к Родиону я вряд ли подпущу.
— Спасибо вам большое, — Елена Эдуардовна хватает меня за руки.
— Это лишнее, — аккуратно освобождаю ладони из ее захвата. — Идемте в дом? Я проголодалась.
По дороге к дому я впервые вижу дочь Адама. Она стоит к нам с Еленой Эдуардовной спиной, но я вижу ее ровную осанку, высоко вздернутую голову и активные жесты руками, видимо, она пытается что-то объяснить своей няне. На ней надето нежно-розовое пальтишко, доходящее чуть ниже колен, темные ботиночки и теплые белые колготки, но меня завораживают кудри. Темные, вьющиеся волосы, ниспадают на плечи и доходят до поясницы. Девочка мотает головой, что-то снова показывает няне и та поворачивается в ту сторону, куда указывает малышка.