— Пусть так и думают, — произносит Адам. — Никто не должен знать правду.
Он касается рубашки, тянет ее за ткань, поднимает чуть вверх и моему взору предстает оголенных торс, а чуть сбоку наложенная повязка, насквозь пропитанная кровью.
Глава 20
— Нужно снять повязку, — произносит он, окуная меня в шоковое состояние.
— С-с-с-нять?
— Да, Ангелина, снять, чтобы не было инфицирования. До приезда врача. Поможешь?
— Я?
Нет, я понимаю, что помочь больше некому, но от его слов мне становится по-настоящему страшно. Я никогда ничем подобным не занималась и сейчас мне не по себе от одной мысли, что нужно прикоснуться к пропитанному куску бинта и стащить его.
— Ну же, Ангелина, это несложно.
— Что это за ранение?
— Обычное, ты что никогда ран не видела? — Адам теряет терпение и буквально рычит на меня.
— Таких — не видела, — объясняю ему, но все же подхожу ближе и встаю на колени у дивана.
— Нужно поддеть аккуратно пластырь и потянуть его на себя. К ране тебе касаться не нужно.
Я киваю и медленно тяну руку к участку, кажется, Адам издает тяжелый стон, а после и вовсе задерживает дыхание. Пытаясь как можно аккуратнее задеть пластырь, даже не слышу ничего вокруг, полностью сосредотачиваясь на работе. Зацепить липкий материал получается не сразу, зато когда удается, я медленно тяну его на себя.
— Быстрее, Ангелина, лучше рывком, я же не железный.
Чтобы сделать, как он просит, мне требуется несколько минут перевести дыхание и взять себя в руки. Не так-то просто рывком сорвать пластырь, зная, что ему будет больно.
Очень больно.
Все же, я решаюсь, быстро хватаюсь за часть ткани и резко дергаю ее. Адам матерится, чертыхается и сжимает рукой диван. Я же, как завороженная, смотрю на то, как тоненькая струйка крови стекает по его бедру к спине. Потом мне становится плохо, и я отворачиваюсь, отстраняюсь подальше и пытаюсь отдышаться, правда, мне кажется, что воздух насквозь пропитан металлическим запахом крови.
Жду, когда приедет врач, и я буду свободна. Перед глазами то и дело появляются картинки того, как Адам получил пулевое ранение. В том, что он от пули — не сомневаюсь. Круглое, очерченное по краям, глубокое, оно не может быть оставлено ножом или чем-то другим, да и… я плохо знаю медицину, но почему-то мне кажется, что пуля еще внутри.
— Боишься вида крови?
— До этого момента думала, что нет, — отвечаю, через плечо. — Ты… расскажешь, что случилось?
Адам тихо смеется.
— А ты уверена, что хочешь знать?
Ответить я не успеваю, потому что как раз в этот момент звонят в дверь. Я поспешно встаю с пола и иду открывать. На пороге стоит мужчина, лет пятидесяти, с седыми висками, впалыми щеками и очками на носу. Я едва успеваю осмотреть его с ног до головы, заметить серые джинсы и рубашку, прежде чем он делает шаг и оказывается в доме.
— Где Адам?
Я провожу его в гостиную, указываю на диван и уже собираюсь откланяться, ведь свое дело я сделала, но у моего мужа, видимо, другие планы.
— Останься, пожалуйста.
И снова это “пожалуйста”, которое просто невозможно проигнорировать. Я останавливаюсь, как вкопанная, чуть подальше. Так, чтобы не видеть раны и то, как ее осматривает доктор.
Он же врач?
Я надеюсь.
— Боли есть?
— Ты что не видишь?
— Крови много потерял?
— Дофига, — Адам отвечает коротко и едва слышно.
— Группу и резус скажи, — командует доктор.
— Первая отрицательная.
— Ну, конечно. Как я мог усомниться, — отшучивается мужчина, но тем не менее, набирает чей-то номер и быстро бросает в трубку: — Нужна кровь, первая, отрицательная. Я знаю, мать твою, ищи. Срочно.
Он отключается, отбрасывает телефон и зарывает пятерню в волосы.
— Группа крови какая? — спрашивает у меня.
— Первая… Отрицательная.
— Ну вот… — начинает он, но Адам его перебивает.
— Ее не трогать. Она ребенка только родила. Организм тоже слабый, донором она не будет… Ищи.
Несмотря на его сложное состояние, он умудряется раздавать команды.
— Раньше позвонить нельзя было? Ты едва дышишь, крови потерял много, я не полезу в рану, нужно переливание, аппаратура, и срочно. Я не стану это здесь делать.
— Послушай, — Адам резко подается вперед и дергает мужчину за рубашку. — Ты это здесь сделаешь, даже если я сдохну, понял? Здесь и сейчас. Давай. Жди кровь и тычь свои капельницы тут.
После этого Адам отпускает врача и откидывается назад. Ему явно не хватает сил.
— Придурок.
— Ты знаешь, где мед. кабинет. Штативы, системы, лекарства, там все есть. Даже аппарат этот, — тихо говорит Адам. — Пищалка ваша больничная есть, но я никуда не поеду.
— Тогда вставай и пошли туда. Здесь я точно не сделаю. Помогай, — а это уже мне.
Я срываюсь с места и подхожу ближе. Помогаю доктору подхватить Адама, когда тот едва держится на ногах. Уже у кабинета он теряет сознание, врач чертыхается, а я открываю дверь, и в нос тут же ударяет запах медикаментов. Здесь и правда, как в больнице, точнее, как в реанимации: большая кровать, аппаратура, трубки, тумбочки с лекарствами и белые стены.
— Твою мать! — произносит доктор, когда Адам теряет сознание. — Плохо все.
Мы вместе укладываем его на кровать, я едва дышу и нервничаю, мужчина снова кому-то звонит, матерится и видно, что не знает, что делать.
— Моя кровь подходит, давайте переливание, — кажется, я наконец прихожу в себя и понимаю, что на кону — жизнь человека. Пусть и того, кто без раздумий разрушил мою.
— Не-е-е-ет, — тянет мужчина. — Знаешь, что он со мной потом сделает?
— Если он умрет, думаю, будет хуже.
— Да ж… ладно, ложись, — он указывает на кушетку рядом. — Давай, поторапливайся, а то и правда откинется.
Глава 21
— Ты как? — спрашивает доктор после того, как я едва не потеряла сознание от укола в вену и установки устройства для переливания крови. — Я Павел, кстати.
— Мне уже лучше, — слабо отвечаю и делаю глубокий вдох.
— Ты при родах много крови потеряла?
— Нет, да и больше двух недель уже прошло.
Павел кивает и проделывает то же, что и со мной, с Адамом. Когда тонкая струйка крови течет от меня к мужчине, я стараюсь расслабиться и убедить себя в том, что поступаю правильно. Отчего-то желание вырвать иголку, встать и сбежать, становится сильнее, а когда я вспоминаю чего лишилась, даже приподнимаюсь.
Правда, бросив взгляд вправо, замечаю бледного, изможденного Адама, который, к тому же, без сознания. Вся решительность мигом улетучивается. Я ведь не он, я умею поступать по-человечески. Закрываю глаза и начинаю думать о сыне. Отнедавна это помогает мне успокоиться.
— Эй, — Павел трогает меня за плечо. Дернувшись, открываю глаза. — Я испугался, что ты без сознания.
— Все в порядке. Я хорошо себя чувствую. Ему лучше?
— Откуда я знаю, придет в себя — увидим.
— Вы будете доставать пулю?
— Вначале нужно, чтобы он пришел в себя и сказал, есть она там или нет, — Павел пожимает плечами. — Мне отзвонились, кровь будет скоро, так что еще немного, и я тебя отключаю. Для операции подвезут нужную группу и резус.
— Хорошо, — киваю. — Моя помощь нужна?
— А ты сможешь помочь? — с усмешкой спрашивает он. — Я постараюсь сам. Видел, как тебя воротит от всего, еще потом тебя откачивать.
Мне и правда плохо. Не от вида крови, я ее никогда не боялась, а от самой раны, потому что выглядела она жутко. Я не представляю, смогу ли спокойно смотреть за тем, как врач будет ее доставать, ведь от одной мысли об этом, меня уже начинает тошнить.
— Я отойду, там привезли все необходимое. Полежи, вернусь, отключу тебя от системы.
— Хорошо.
Доктор уходит, тихо закрывая за собой дверь, а я лежу, уставившись в потолок. В полной тишине появляются вопросы.
Кто такой Адам?
Почему у него в доме целая медицинская палата с оборудованием?
Кто и зачем в него стрелял?
Но главное…
Не грозит ли опасность мне и детям?
Вдруг, Адам влез во что-то криминальное и теперь нам всем стоит бояться. А, может, лучше вовсе прятаться?
От раздумий меня отрывает стон боли, исходящий со стороны Адама. Я быстро бросаю взгляд на дверь, но доктора там нет. Становится страшно, потому что встать и помочь Адаму я не смогу, зато он, по всей видимости, как раз подняться и решил.
— Адам, тебе нужно лежать.
Он замирает и поворачивает голову в мою сторону.
— Какого хрена? — рычит он, замечая в моей руке трубку. — Он что заставил тебя лечь на переливание?
Наконец, он замечает трубку и в своей руке, тянется к ней, но замирает, понимая, что этим только усугубит ситуацию. Откидывается на кушетку и с его губ слетают матерные слова.
— Адам, пожалуйста, успокойся, тебе нужно беречь силы. Меня никто не заставлял. Я сама захотела, а Павел только согласился.
— Павел? — с ироничной усмешкой на губах, спрашивает он. — Успели подружиться?
— Прекрати язвить, я серьезно. Ты ранен, а он пытается тебе помочь. Он не знал, когда привезут кровь, мне что, нужно было оставить тебя умирать?
— Я бы не умер.
Он не слышит меня, зато хочет казаться сильным и непробиваемым. Скалой, за которой можно спрятаться, надежной, большой. Настоящим мужчиной.
— Прекрати дергаться, Павел отошел, ему привезли все необходимое.
— Здесь все есть.
— Кровь тоже есть?
Меня раздражает его упрямство и нежелание принимать очевидное: ему нужна помощь, а не игра в героя. На кону его жизнь, а ему, кажется, наплевать. От одной мысли, что Адам может умереть, у меня все холодеет внутри, ведь неизвестно, кто и за что это сделал. Что, если я и дети — следующие?
Дверь открывается и на пороге показывается Павел. В его руках небольшой медицинский бокс, который он кладет на стол и удивленно смотрит на Адама.