Голос звучит надрывно и как-то слишком громко. Я не разговариваю так в обычной жизни, но тихая, спокойная и продуманная я куда-то исчезает. На ее место приходит истеричка, готовая защищать своего ребенка.
— Что вам нужно? — спрашиваю у него. — Что вам от меня нужно?
— У нас общий ребенок, — поясняет он. — Мы так или иначе связаны.
— Я не хотела этого. Я шла на ЭКО, чтобы родить ребенка от мужа. От любимого человека, понимаете, или вам наплевать? У вас тут огромный дом, куча денег и слуг, готовых выполнять все, что прикажете, даже жизнями чужими распоряжаться.
Меня прорывает. Молчать становится сложно, но я усилием воли заставляю себя замолчать и тихо произнести:
— Простите.
Я сажусь обратно, хотя до этого в порыве страсти снова встала с кресла, любезно предоставленного мне.
— Ангелина, — тихий голос мужчины заставляет меня поднять голову и посмотреть на него. — Я не желаю тебе зла. То, что случилось, уже произошло. Изменить мы ничего не можем, поэтому я предлагаю тебе отдохнуть. Родиона у тебя никто не заберет, комната для вас готова. Поспи, соберись с мыслями, и потом поговорим.
— Все в порядке, — произношу чуть охрипшим голосом. — Я просто… просто… расскажите, как вы уговорили мужа на сделку?
Адам удивленно приподнимает одну бровь, но никак не комментирует мою просьбу. Не отпускает злую шутку, хотя я уверена, что он может это сделать. Может уколоть так, что мне станет больно.
— С твоим мужем я виделся лишь раз. Когда передавал ему свой биоматериал на сдачу. Всё остальное время с ним общался Рустам. И уговаривал его тоже он, если тебе интересно. Позже, если захочешь, сможешь спросить у Рустама, как ему удалось уговорить его. У вас были долги?
— Долги? — удивленно переспрашиваю. — Нет, нет, не было, а что?
— Сумма, которую я заплатил, довольно большая.
— Насколько?
Мне хочется знать, сколько стоит моя беременность. За сколько Андрей продал возможность стать отцом и осчастливить любимую жену. Или не любимую? Он разлюбил меня? Или не верил, что однажды меня таки заберут?
Похитят, как он и просил.
Просил.
Я испугалась из-за него. Из-за условия, которое он вписал в договор. Интересно, а договор был? Или они договорились на словах? Впрочем, какая разница? По документам отцом Родиона является Адам и вряд ли суд будет разбираться, как это получилось.
Ребенка просто отдадут, а меня закроют где-нибудь в психологической клинике и скажут, что никакого ЭКО не было.
— Три миллиона рублей, — спокойно произносит Адам.
Вот так. Жизнь человека стоит три миллиона рублей. И ее, оказывается, так легко продать.
— Почему я?
Адам задерживает на моем лице тяжелый взгляд, вздыхает и мотает головой.
— Уверена, что хочешь это знать?
— Мне нужно понимать, что происходит, — пожимаю плечами.
Адам встает и подходит ближе, останавливается в метре от меня, садится на край стола и произносит:
— Ты особенная.
Я поднимаю голову и смотрю на мужчину. Он серьезно? И в чем же моя особенность?
— Если серьезно, Ангелина, — Адам встает и поворачивается ко мне спиной. — Все, с кем разговаривали мои люди, отказывались.
Сейчас почему-то особенно трудно дышать. Все отказались. Никто не захотел променять жену и будущего ребенка на деньги.
И сумма немаленькая.
Отказались.
Согласился только Андрей.
Это больно ранит. Вот так узнать, что любимый человек — предатель. Что деньги для него важнее всего, что ни ты, ни планы на совместного ребенка ничего не значат.
Родион, будто почувствовав мое состояние, кряхтит и начинает выкручиваться от неудобства. Его темные глазки-бусинки внимательно смотрят на меня, а рот кривится в недовольстве. Соски-то нет. Он и так проспал довольно долго без нее.
Краем глаза замечаю какое-то движение сбоку.
Адам подходит ближе. Останавливается в полуметре от меня и внимательно смотрит на ребенка. Я почему-то думаю о том, что Родион родился не похожим ни на кого из нас. Ни на меня, ни на Андрея.
После рождения я не понимала, как такое может быть, но подумала, что нужно подождать. Новорожденные ведь все на одно лицо?
Оказывается, нет.
Только сейчас, глядя на настоящего отца малыша, я понимаю, что ошибалась. Сходство есть в любом случае. Тот же разрез глаз, посадка, те же пухлые губы, нос. Родион жутко похож на мужчину, который внезапно приседает и протягивает руку к сыну.
Если бы я не заметила сходства, быстро бы оттолкнула его и пресекла все попытки дотронуться до сына, но я вижу то, как они похожи. Разве я могу запрещать отцу касаться своего ребенка, даже если он родился обманом?
Пока внутри меня борется два человека: мать и обиженная женщина, Адам трепетно касается Родиона. Проводит подушечкой большого пальца по его крохотной ручке и улыбается!
Вот она — встреча отца и сына.
Вот тот трепет и та нежность, которой я не видела в Андрее.
Вот то, чего мне не хватало в муже — искренность.
Искренняя любовь, преданность, ласка, взгляд, с которым он смотрел на Родиона. Тогда я не понимала, что это все ненастоящее, напускное, а сейчас… я вижу, как Адам смотрит на малыша.
— Ну привет, — его хриплый, чуть грубый голос, разносится по комнате.
Родион почти никак не реагирует, лишь сильнее пучит глаза и мотает головой, смешно приоткрывает ротик в поисках соски, а когда не находит ее, начинает хныкать, а через пару секунд — пронзительно плакать.
— У него что-то болит? — обеспокоенно спрашивает Адам, а мне почему-то хочется смеяться.
Наверное, это истерика после всего пережитого.
— Когда нас сюда везли, мы потеряли соску. Сейчас он ищет ее. И плачет тоже поэтому.
Адам кивает, поднимается на ноги, возвышаясь над нами во весь рост, достает из кармана мобильный, а после, подумав, спрашивает у меня:
— Нужна какая-то определенная модель?
— Да, — киваю. — Купите силиконовую с прикусом.
Мужчина, если и удивляется, то не подает виду. Передает мои слова в трубку и отключается, кладет смартфон на стол и поворачивается ко мне, останавливая взгляд на ребенке.
— Я попросил Елену Эдуардовну помочь тебе с Родионом, посидеть с ним, если тебе нужно будет отдохнуть.
— Я хорошо себя чувствую! — возражаю, потому что не представляю, как в таких условиях можно оставить ребенка с другой женщиной, пусть и профессиональной няней.
Она чужая. Я ее не знаю. Как я могу оставить малыша с ней после того, как меня похитили? Я что, должна до конца поверить в то, что здесь мы в полной безопасности? А что если нет?
Адам вздыхает, но никак не комментирует мое нежелание принимать няню.
— Тебе покажут вашу комнату, — произносит он. — Отдохнешь. Через несколько часов ужин. За тобой придут.
— Я останусь здесь? — удивленно спрашиваю, пытаясь осознать то, что услышала.
В мои планы совсем не входит жить в одном доме с Адамом. Да и что я здесь буду делать? На каких правах находиться? На правах матери его сына?
Я не согласна!
Препятствовать общению Адама и Родиона я не стану, особенно после того, как увидела исходящую от мужчины нежность и трепетность. Я до сих пор не могу поверить, что это он несколькими минутами ранее гладил малыша, и что это не плод моих фантазий. Но жить с ним в одном доме выше моих сил. Да и как он себе это представляет?
— Мы поговорим об этом за ужином, хорошо? Решим все потом, у меня сейчас нет времени, намечаются важные переговоры.
— И что мне просто сидеть в комнате?
— Да, Ангелина! Отдохни, успокойся, мы обсудим все за ужином. Раз уж так сложилось, что тебе пришлось все это пережить, а мне этому поспособствовать, я хочу, чтобы ты чувствовала себя максимально комфортно.
— Отвезите меня домой! — прошу. — Там я буду чувствовать себя именно так.
— К мужу хочешь? — его резкий тон заставляет меня дернуться, а мозг отчаянно среагировать на слово “муж”.
Нет, к нему не хочу!
В родные стены хочу. Туда, где жила уже не один год, где есть моя спальня, тумбочка у кровати, любимая стиралка и где я была хозяйкой.
Была!
Это так больно режет по сознанию. Понимание, что ты там больше никто. Пустышка. Никому не нужный человек, потому что тот, кому ты верила и любила, в тебе больше не нуждается. Потому что у него есть три миллиона, а тебя больше нет.
Я и сама не понимаю, как слезы скатываются по лицу. Родион больше не плачет, зато плачу я. Хочется кричать, рыдать, выть, рвать на себе волосы от отчаяния. Я ведь его любила. Готова была на все, лишь бы Андрей был счастлив.
А это все и не нужно, оказывается. Счастье было в другом. В миллионах, на которые он меня променял.
Наверное, вот так люди и сходят с ума. Когда больше нет их прежней жизни. Что у меня осталось от той Ангелины, которой я была два часа назад? Только Родион, пускающий пузыри слюней губами и одеяльце, в которое он укутан. А еще мой мобильный, стоящий на столе и одежда, что на мне надета. Это все. Да и то я не уверена, что телефон мне вернут.
— К нему ты не вернешься! — резко произносит Адам, вынуждая меня поднять голову и посмотреть на него. — Говори, что нужно, тебе все привезут. Или купят, но к нему ты никогда больше не поедешь!
Сталь в его голосе заставляет меня поежиться. Почему он так разговаривает со мной?
У него нет никакого права говорить со мной таким тоном! Голос внутри буквально кричит об этом, поэтому я встаю.
— Спасибо за то, что объяснил мне, что можно и нельзя, а теперь скажи, почему я должна тебя слушать? Родион мой сын, я свободная женщина, а ты не в праве распоряжаться моей жизнью, как бы тебе этого не хотелось! Я не хочу находиться здесь. Не хочу жить в этом доме! Я хочу уехать немедленно!
У меня откуда-то появляются силы на спор. Наверное, это вполне обычное желание — хотеть, чтобы тебя выслушали, чтобы позволили поступать по своему и не раздавали приказы. Мы с Андреем всегда советовались друг с другом, он принимал мою точку зрения или находил компромиссы.