Тут никто не проиграл и не выиграл. Но в итоге выиграли все, просто это не так заметно. Как будто поезд шел из точки А в точку Б, люди выходили из него, переходили из вагона в вагон, выскакивали во время стоянок. И вот поезд идет, ложка в стакане дребезжит, проводница проверила билеты и открыла туалет. В пятом купе достали курицу, слышно, как шелестит фольга. В какой-то момент главные герои вышли из поезда и ушли. А поезд поехал дальше. В конце не случилось ничего необычного. Поезд не превратился в самолет и не улетел. Все было буднично.
Маленькая жизнь маленького человека. Герои русской классики. Но, может, именно поэтому мы так любим их, что видим в них себя? Мы и есть эти «маленькие люди», герои ежедневных боев. Каждый день на передовой родительского фронта.
Глава 21. А вы уже в сборной?
Встретить случайно кого-то в Москве удивительно. Для этого надо как минимум поднять голову от телефона и посмотреть по сторонам. И не просто скользнуть взглядом, ожидая поезд в метро, а выхватить знакомые черты и потом еще вспомнить, кто это, как его зовут и откуда вы друг друга знаете.
А иногда надо сделать ровно наоборот. Увидеть человека, узнать, тут же все вспомнить и при этом сохранить каменное лицо. Стою. Жду. Понятия не имею, что это именно та сволочь, что вечно говорила про меня гадости.
Москва непростой город. Тут у всех свои закидоны.
Я, например, всегда хожу с недовольным выражением лица. Часто Нина пересылает мне сообщения своих подруг: «Привет, видела твою маму. Хотела поздороваться, но она неслась вперед. У нее было тако-о-о-ое лицо. Короче, я не подошла».
…Лене было глубоко наплевать на выражение моего лица, так что она подошла вплотную. Чтобы я не только ее увидела, но и не сбежала никуда.
– Я так и подумала, что это ты, – сказала Лена, и стало ясно, что теперь точно не отвертеться. – Хотя тебя вообще не узнать.
Интересно, это комплимент или нет? «Вообще не узнать» – я так хорошо выгляжу? Или уже настолько плохо?
Мы когда-то жили в одном дворе. В больших московских домах это ничего не значит – тут можно годами не видеть соседей.
Однажды моими соседками были сестры-близнецы. Я об этом не знала и познакомилась сначала только с одной из них.
– Меня зовут Глаша, – сказала она, – только, пожалуйста, не называйте меня Глафирой, а то чувствую себя старушкой.
С тех пор всякий раз, как только я ее видела, то спешила поздороваться: «Привет, Глаша!» Пусть человеку будет приятно!
Как-то раз я услышала в ответ:
– Даша!
Вот ведь! Я ее имя запомнила, а она мое – нет!
– Зина! – поправила я.
Глаша странно на меня посмотрела и промолчала. Да и ради бога! И лишь спустя год я случайно встретила сестер вместе и поняла, что их двое, Глаша и Даша. Но речь не про них. Это все было в далекой бездетной жизни.
Когда у меня появились дети, я совершенно по-другому посмотрела на соседей. Эти люди могут не только буравить стену пять часов подряд, но и быть полезны: поделиться солью, в аптеку сбегать. Еще мамы в декрете – это немножко старушки: они знают о соседях чуть больше, чем тем хотелось бы. Но истинной ценностью в соседском сестринстве становятся мамы с запасными игрушками и влажными салфетками, готовые перехватить ребенка, если вдруг приспичило сбегать домой в туалет.
Лену я приглядела у песочницы. И она не просто отпустила меня пописать. Она сказала:
– Не торопись!
В этот момент мне показалось, что вокруг нее разлилось сияние. Побыть одной в туалете. Никуда не спешить. Не орать в открытую дверь: «Мама идет!» – а просто сидеть на горшке, как это было раньше.
Когда я вернулась, Лена спросила:
– Ты чего так быстро?
И я сразу поняла: надо дружить. Пусть это расчетливо, но я согласна быть самой циничной сволочью, если хотя бы иногда смогу побыть одна в тишине.
В общем, познакомились.
Наши дети не ходили в детский сад, поэтому мы целыми днями гуляли или собирали дома лего, рисовали, клеили, лепили из пластилина и из теста. Пытаясь не свихнуться в этом круговороте интеллектуально развивающих игр, мы держались друг за друга, потому что это была единственная возможность поговорить с кем-то взрослым, не слушая параллельно музыку из мультфильмов.
Нине было три года, Роза недавно родилась, я страшно выматывалась и засыпала в лифте, пока ехала на седьмой этаж. На вопрос «Ты высыпаешься?» я отвечала: «Куда?» А ведь тогда у меня еще был муж.
Почему-то элементарная мысль, что двое детей – совсем не то, что один, не пришла мне в голову, забитую пролактином от первых родов. Дело осложнилось еще тем, что Нина в младенчестве была очень беспроблемной: положишь спать – спит, посадишь играть – сидит играет.
Нина была ребенком, выданным боженькой в рекламных целях, чтобы я показывала ее своим подружкам и в конце концов сама бы купилась на эту картинку. Достаточно сказать, что я одевала Нину в белые платья, когда мы шли гулять в парк, и они оставались белыми до самого вечера. В итоге эта идеальная девочка облапошила всех вокруг. Мои подруги родили и столкнулись с действительностью: дети плевались брокколи, валялись в лужах, истерили в магазинах. Они дрались, не спали, раскачивали люстры и нервную систему матери. О том, чтобы надеть на них что-то белое, не могло быть и речи.
Правда, и у меня ситуация была не лучше. Когда родилась Роза, то «рекламное промо» Нины резко закончилось, и она стала типичным ребенком с кризисом трех лет.
Естественным спасением в этой ситуации я видела работу. Что может быть лучше, чем выйти в офис и оставить детей няне, думала я.
Этой гениальной, на мой взгляд, идеей я поделилась с Леной.
– Я даже бабушке детей оставляю – и то волнуюсь! – испуганно сказала она.
– У нас уже были няни. Все нормально, – парировала я.
– Чужой человек будет ходить по дому… Ванной твоей пользоваться, полотенцами.
– А как мне тогда на работу выйти?
– А муж что на это говорит? Он разрешил?
Я кивнула. Гарри был не в восторге: он мрачно комментировал эту идею, еще мрачнее смотрел на претенденток. Но рассуждать в рамках «разрешил» или «запретил» у нас никто не мог. И это было еще задолго до того, как появилось слово «абьюзер».
Миша, муж Лены, имел собственную теорию относительно того, что ждет женщин на работе.
– Когда женщина начинает работать, у нее появляется множество соблазнов, – рассуждал он.
– Например? – спрашивала я.
– Всякие корпоративы, – уклончиво говорил Миша, – дни рождения.
– То есть ты намекаешь, что женщина выйдет на работу и сразу начнет бухать и плясать на корпоративах?
– Ну, не так… Но на работе есть и другие мужчины.
– И что?
– Ну, они будут говорить комплименты.
– Будут, – подтвердила я.
– Ну вот, – подтвердил Миша.
– Зина, перестань, – попросила шепотом Лена.
– Женщина вышла на работу, пляшет на корпоративе, получает комплименты. Почему это плохо?
Миша шевелил бровями и разводил руки в стороны, давая понять, что что-то будет.
– Миша, женщина идет на работу, не на хвостом крутить. У нее времени не будет на измену. Даже если она и захочет.
Он вздыхал и смотрел с осуждением. Мне казалось странным, что Лене вообще разрешают со мной общаться.
Они были крепкой, дружной семьей. Лена в фартуке крутится на кухне: одной рукой делает котлеты, другой – проверяет уроки у старшей дочери. Младшая играет в развивающие игры, одобренные Минздравом и Минобразования. На столе бежевые ажурные салфетки, на окнах такого же оттенка занавески, потому что все должно сочетаться. Миша – он большой начальник – приходит с работы: портфель, рубашка с запонками. Единственный оригинальный элемент костюма – красные носки с Губкой Бобом.
Три года назад Мишу – по протекции дяди – перевели из администрации Саранска в московское чиновничье кресло. Карьера дяди росла успешно, так что на момент нашего знакомства Миша с Леной жили в своей квартире в Москве и верили, что всего добились сами.
Недавно Миша купил любовнице шубу, а жене – велосипед. Велосипедом Лена хвасталась мне почти месяц. А про шубу я сама узнала, когда принесла собственную в меховой холодильник – такая услуга есть при специализированных магазинах. Пока ждала оформления в общем зале, увидела Мишу с какой-то девушкой – они выбирали ей шубу и ворковали. Лене я говорить ничего не стала.
И все-таки мы с Леной дружили. Дружба, обусловленная обстоятельствами, – очень распространенная вещь.
Через некоторое время я все же вышла на работу. Это был малоизвестный журнал, гламур на минималках. Но я собиралась туда так, словно это Первый канал, а я там – Екатерина Андреева.
Для Розы с Ниной я подобрала няню. Каждое утро я уходила под плач и стоны, вырываясь из цепких детских рук. Захлопнув дверь, я еще пару минут стояла и ругала себя, прислушиваясь, как дети продолжают орать, а няня их успокаивает, заманивая книжками и игрушками. Мне было очень плохо. С одной стороны, я мучилась тем, что бросила детей на няню, с другой – сама была готова броситься куда-нибудь подальше. Выгорание, послеродовая депрессия, усталость – все это очень правильные слова, когда есть бабушки и дедушки. А когда помощи нет, то лучшее – это уметь зарабатывать деньги самостоятельно.
Няня следила за детьми. А за няней следила Лена. Днем она сообщала мне сводки из песочницы:
– Твоя няня сегодня вышла без салфеток!
– Нину обидел мальчик.
– Роза была без панамки.
Вечером, возвращаясь домой, я встречала их всех на прогулке во дворе. Дети неслись ко мне с радостью, а Лена – с очередными наставлениями. Но я все равно была счастлива. Мне нравилось приходить вечером домой, рассматривать детские рисунки, слушать истории про зайчика и про то, что кто-то не съел суп. Мы, как и прежде, по-соседски дружили с Леной, дети ходили друг к другу в гости, но все чаще уже не со мной, а с няней.
Где-то через год Лена с Мишей купили другую квартиру. Благодаря дяде-чиновнику Миша удачно шел по карьерной лестнице, и они переехали ближе к центру. Лена звонила и, захлебываясь от восторга, перечисляла плюсы новой квартиры: