Самый простой ужин обрастал таким количеством проблем, что никуда не хотелось идти уже на этапе предложения. А если меня звали в выходные, то я опять же должна была заранее предупредить няню, выплатить сверхурочные и еще объяснить детям, куда это я накрасилась и почему мы не идем вместе.
Типичные диалоги того времени выглядели так:
– Зин, может, сходим куда?
– Да, какая хорошая идея! Давай через неделю в среду.
– Я хотел предложить в субботу в кино, чтобы потом где-нибудь поужинать.
«А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! – орала я внутри себя. – А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! Я же тебе сказала, что у меня дети! Я же сказала, что не могу вот так сорваться и уехать! И в субботу не могу, потому что няня не работает по выходным. Выходные – это время семьи. А ты вообще черт знает кто такой!»
Весь этот монолог проносился у меня в голове, и в итоге я настойчиво предлагала:
– Давай все-таки в среду.
– Ну давай…
Набегами приезжала из Питера мама. Она хорошо помнила мою юность и была высокого мнения о моей распутной жизни. Поэтому мама заходила с козырей:
– Можешь вообще домой не приходить, я утром сама девочек в школу отвезу.
– Мам, я бы и рада. Но у меня никого нет.
– Очень жаль. Как такое может быть?
Когда вечерами я оставалась дома, мама качала головой и смотрела на меня осуждающе. Было ощущение, словно мне пять лет и я отказываюсь идти во двор гулять – сижу дома вместо того, чтобы дышать свежим воздухом.
Но приезд мамы был краткосрочным, а мои проблемы – вечными. И когда через две недели мама уезжала, я возвращалась к своему графику. В 6:40 встать, не открывая глаз собраться в школу, работа, забрать Нину с Розой с гимнастики, накормить всех ужином, уложить спать, приготовить еду на следующий день, упасть, уснуть. Куда в это расписание впихнуть встречи, отношения и секс, я не представляла.
– Влюбишься – найдешь время! – говорили мне. – Ты просто захоти!
Просто.
Но мне было совершенно не просто. Ведь нужно снова заводить всю эту карусель: знакомство, кофе, смеяться над шутками, закатывать глаза, интересоваться работой…
– Я тебе уже говорила: пропускаешь эту часть, переходишь сразу к сексу. – Подход Агаты не менялся уже много лет.
Было лето. Мы сидели на открытой веранде. Я достаточно выпила, чтобы сказать правду.
– Я тринадцать лет была замужем. Я вообще уже забыла, как это – раздеваться перед чужим человеком. Да еще и на попе целлюлит.
– Кому твой целлюлит вообще интересен?
– Я просто боюсь. Понимаешь, все это заново. У нас было все так хорошо, что я не представляю, как повторить это снова.
– Зин, надо жить заново, – внезапно совершенно трезвым голосом сказала Агата.
Смерть обнуляет все. Ссоры, опоздания, скандалы, забытые праздники, неподаренные цветы, оскорбления, конфликты – все это забывается. Остается только хорошее. Это происходит с любой смертью, если только умерший не больная гадина и враг. Явившаяся старуха с косой поднимает ушедшего на такой постамент, что сколько ни старайся – не допрыгнуть. Ушедшие бабушки и дедушки, мамы и папы занимают свое место в нашей душе, нет и никогда не будет им замены. Но совсем другое, когда уходят жены или мужья…
Проходит время. И в какой-то момент вдовцы и вдовы задают наконец этот вопрос: а есть ли снова жизнь? Могу ли я снова кого-то встретить? Полюбить? Или я навсегда так и останусь один? И вот тут начинается конкуренция.
– Знаешь, я думаю, что женщины, которые вновь ищут любовь, – просто терминаторы, – сказала я, – ведь они восстанавливаются и со всеми этими шрамами все равно идут вперед.
– Ты же знаешь, что папа мне был отчимом? – спросила Агата.
Я знала. Однажды я совершенно случайно увидела документы и узнала, что она – Агата Владимировна. А я точно помнила, что отца она зовет Валерием. Оказалось, что родной отец Агаты умер, когда той было пять лет, а воспитал ее отчим Валера.
– Когда папы не стало, то бабушка сказала моей маме: «Найди себе мужа. Не сиди одна, не будь вдовой. У Агаты должен быть отец. Я тебя благословляю». А ведь у нее сын умер… Мы потом все в одной квартире жили: я, мама, Валера – новый муж мамы, и бабушка Катя – мама моего отца.
Хорошо, когда есть такая свекровь. Я вздохнула и вспомнила последний разговор с родственниками мужа.
– В смысле – отношения? Новый мужчина?! – спросила меня Людмила, сестра мужа. – А дети? Вы что, будете вместе жить?! Это же неприлично!
– Неприлично нянькать взрослого сына, – огрызнулась я.
Несколько лет назад от Людмилы ушел муж Гриша. В том разводе не было ничего неожиданного: банальная история пары, которая давно потеряла интерес друг к другу. Гриша оставил квартиру, помогал финансово и продолжал содержать совершеннолетнего сына. То, что у Гриши есть любовницы, знали все, даже Людмила. Этот «осенний марафон» тянулся несколько лет. Ни разу у нее не появилось мысли собрать его туесок да и выставить на улицу. В итоге Гриша влюбился на все последние и в один момент ушел от постылой жены, тем самым освободив не только себя, но и ее.
Но Людмила не хотела свободы, и всю свою энергию она перенесла на сына, которому было девятнадцать. Тот возраст, когда актуален только один вопрос: есть ли в запасе презервативы. Но любое проявление новой счастливой жизни вызывало у Людмилы такой страх, что она порицала всех. Ушедшего мужа, сына, меня.
– Неприлично нянькать?! Да сын – это все, что у меня осталось! Я не какая-то проститутка, чтобы снова выходить замуж! – кричала мне Людмила, хотя я вовсе не предлагала ей выходить замуж. Это еще надо было поискать, кто бы ее взял, если уж говорить честно.
Я была слишком слаба, чтобы бороться. Людмила шла на меня паровым катком своего морального превосходства: ведь она собиралась быть верной своей ушедшей любви всю жизнь.
Людмила была мастером спорта по навешиванию чувства вины. После каждой такой встречи мне требовалась реабилитация. Я снова ныряла в это ощущение и откатывалась в депрессию. Все это продолжалось до тех пор, пока моя новая знакомая Катя не дала мне совет:
– Заблокируй ее. Не трать свои силы.
– Ну ведь это неудобно. Некрасиво как-то…
– Ты себя не бережешь, а разрушаешь. Блокируй!
Я зажмурилась и заблокировала.
В сказках, когда зло повержено и злая волшебница исчезла, то всегда появляется что-то новое. Это новое и есть добро. И в моем случае тоже так было.
У меня появилась надежная подруга и началась другая жизнь.
Катя с тех пор в нашей семье именовалась исключительно «Катя-Блокируй».
Глава 27. Сырники и мороженое – верное лекарство от любой хвори
…Решив начать новую жизнь, главное – начать. Психологи утверждают, что само решение – это уже изменение сознания и первый шаг к реализации плана.
Так появился Леня. Мы познакомились по классике: в общей компании коллег. Уже через час знакомства я мысленно клеила обои в нашей будущей спальне. Ну а почему нет? Мы оба журналисты, у нас общие интересы, по возрасту мы близки. Пока Леня ходил в туалет, я выясняла, точно ли он не женат? И точно без подруги? А то не хотелось бы вставать в очередь.
– Он уже тоже подходил, спрашивал, не истеричка ли ты, – сообщили мне надежные друзья.
– И что вы сказали?
– Сказали, что твоя нервная система крепче доллара.
Леня был упрям и целеустремлен, поэтому однажды мы с ним дошли до этапа «вечерний клуб с перспективой завтрака». Начиналось все хорошо: дети не заболели, не наблевали перед моим уходом, и даже не случилось никакого мирового катаклизма.
В три часа ночи с домашнего телефона позвонила Роза:
– Мамочка, мамочка, ты где? Лида лежит на полу и не двигается.
Лида – это была няня девочек в то время. С меня разом слетел хмель.
– Роза, не волнуйся, – сказала я, холодея от ужаса.
– Я пошла на кухню и увидела.
– А где она лежит?
– В гостиной.
– А отчего ты проснулась?
– Она громко храпела.
– Она лежит на полу. Не двигается. И храпит? – уточнила я, еле двигая губами.
– Да. Она так громко храпит, что мне не уснуть.
Лида была крупной кавказской женщиной неопределенных лет. Она носила обувь сорок третьего размера, весила около ста килограммов, имела огромный нос с горбинкой и большую грудь. Окружающие были уверены, что меня она тоже воспитывает. Впрочем, сама она в этом даже не сомневалась.
Лида считала, что у нее есть миссия в нашей семье: наставить меня на путь истинный и накормить детей до отвала. Лида не одобряла, что я встречаюсь с кем-то без глобальных перспектив, но открыто порицать это она не могла, поэтому сконцентрировалась на еде.
– И сами не едите, и детям не даете нормальной пищи, – сетовала Лида.
Под «нормальной» Лида имела в виду пирожки, жареную картошку и конфеты без ограничений.
– Они такие тощенькие, такие худенькие, – вздыхала она.
– Они занимаются спортом, хорошо едят, не надо давать им столько мучного и сладкого, – увещевала я.
Лида смотрела на меня с сожалением, как на старшего нерадивого ребенка, который возомнил себя взрослым.
– Да разве от двух конфеток можно поправиться? – удивлялась она и готовила противень булочек с сахаром и изюмом.
При этом сама Лида периодически ударялась в ЗОЖ, начинала худеть, пить воду и спать на полу.
– Надо спать на твердом, чтобы спина не болела, – учила она меня.
– Чтобы спина не болела, надо не иметь лишнего веса, – бурчала я.
– Худая корова еще не газель, – парировала Лида мудростью гор.
Она все делала с полной отдачей. Поэтому спала очень крепко, и ничто не могло ее разбудить. Ну и на полу – чтобы похудеть. Я представила, как она спит на ковре, раскинув руки, занимая собой все пространство, и как ее храп слышен даже соседям внизу.
– Роза, ложись спать, я скоро буду, – сказала я. – С Лидой все в порядке.
Приехала ли я срочно, как обещала? Нет.
Помнит ли про этот случай Роза спустя десять лет? Нет.