Ближайший магазин «Продукты» нашелся недалеко. Продавщица, похожая на ленивую муху, спросила, какую колбасу она желает попробовать. Вера ответила, что колбаса не для нее, а там на заброшке щенки, это для них. Продавщица вздохнула и цыкнула. Вера не совсем поняла, что это значит, но вроде бы что-то в духе: «У богатых свои причуды». Потом продавщица вроде как сжалилась и посоветовала взять сосиски – их по весу больше, дешевле и без приправ. Вера благодарно согласилась, отдала почти триста рублей. Но вот о чем она не подумала, так это о том, чем вскрывать вакуумную упаковку. Жаль, что эта мысль пришла с опозданием, когда возвращаться в магазин уже не хотелось.
Вера шла к калитке вдоль знакомого бетонного забора и ощущала прилив сил. Ерунда все, что с ней случилось. Плевать на шахматы, она их, как и Ярик, совсем не любила. Она любила прикрываться шахматами, отгораживаться от всего прочего, непонятного и незнакомого. Наконец она может заниматься чем захочет, не подчиняться ограничениям спортивных соревнований, перестать волноваться из-за ошибок. Да это же настоящая жизнь! А еще можно завести собаку и гулять с ней на специальной собачьей площадке, там с кем-нибудь познакомиться и подружиться. Или просто ходить с ребятами в кино и «Бургер Кинг», снимать тиктоки, сидеть в соцсетях, когда захочется. Но это по мелочи, а по-крупному хочется помогать другим. Можно записаться в приют для животных и гулять там с собаками, от которых отказались хозяева, можно собирать им одеяла для подстилок или покупать корм. Хочется делать что-то полезное и всегда ощущать то, что она почувствовала, говоря с продавщицей. Она молодец! И это невозможно отрицать, даже если цокать.
Щенки не отреагировали на гордое появление сосисок. Некоторые тихонько спали, некоторые продолжали вяло поскуливать. Вере не терпелось накормить голодных малышей, но вакуумная упаковка не поддавалась ковырянию ногтями. Она пыталась пилить сосиски картой от номера и пожалела, что не дали металлический ключ. Закопавшись с упаковкой, Вера не заметила, как взволнованная щенячья мать вернулась домой. Успела только вскрикнуть от касания зубов и почувствовать, как струйка крови скользит по ноге.
5
Вера очнулась в больнице. Очнулась наполовину. Сначала забледнел розовый свет под веками, потом проявилась мутная, как на полароиде, картинка. На картинке скакали серые и желтые пятна света, двери, стены и комнатные проемы. Каждый скачок сопровождался рассыпающимся грохотом каталки. Похоже, она случайно приняла участие в соревнованиях на гоночных каталках, иначе почему ее протащили по коридорам и этажам в таком бешеном темпе? Наконец достигли контрольной точки – палаты, перенесли на кровать, накрыли простыней и ушли. Еще несколько секунд было слышно, как в коридоре каталка оплакивает потери металлического тела и жалуется на разболтанные суставы.
В тихой палате Вера убедилась, что скачки́ продолжаются, но уже внутри. Непредсказуемое тело требовало то срочно в туалет по-маленькому, то попить, то вскочить и убежать из этого места со сбитыми настройками. Пришла медсестра и закопошилась возле вытянутой руки с воткнутым в нее катетером-бабочкой:
– Мнь-э на-да в ту-а-ле-ет, – прозвучали пожеванные слова, в которых Вера с трудом узнала свои.
– Нельзя пока, надо лежать, – подняла голову медсестра.
– Но я ха-чу писать! – от возмутительного равнодушия к потребностям пациента Вера даже заговорила внятнее.
– Нет, не хочешь, – не приняла ее возмущение медсестра.
– Да точно хочу! – злость начала изливаться в полость палаты. – Сейчас описаюсь!
– Не хочешь, это наркоз. Скоро пройдет. Лежи смирно, вставать нельзя, – закончила копошение в руке сестра и пошла к другой койке.
Похоже, эта женщина знает больше, чем положено человеку.
Наркоз, медсестра, больница. Мелькнула картинка с упаковкой сосисок. Черная голова с рыжими подпалинами. Щенячья мать вернулась домой. Но она же видела сосиски? Как же она могла не понять, что щенков кормят, а не обижают? Тупая псина.
Ноющее тело не подавало адекватных сигналов боли, так что о местах поражений можно было судить только по повязкам, белеющим поверх простыни. Их плотное кольцо Вера увидела на руке, и, кажется, что-то было возле шеи, так как голова плохо поворачивалась налево. Вот собака! Дальше полезли картинки кровавых тряпок, бетонных блоков стройплощадки и почему-то шведского стола из санатория. Вере стало плохо, и ее стошнило желчью в как нельзя кстати поставленное рядом с кроватью голубое ведро. Эта медсестра определенно что-то знает.
После приступа рвоты к Вере подошла соседка по палате и спросила, стоит ли позвать врача. Вера ответила, что нет, прикрыла глаза и отключилась от слабости. Когда она очнулась в следующий раз, день догорал на стене палаты. Катетер пропал из руки, а вместо голубого ведра появилось металлическое с кровавой буквой Т. Тупицу тошнит? Не иначе.
Вера наконец смогла сфокусировать взгляд дальше кровати. Палата на пять мест, ее койка в самом углу, все окна распахнуты в апрель. На своих нарах женщины сидели и лежали в сумраке, освещая лица экранами телефонов. Женщина, которая спрашивала, стоит ли позвать врача, внимательно смотрела на нее с соседней койки.
– Очнулась? Ты как? – заботливо спросила соседка.
Речь звучала тоже пожеванно оттого, что ладонь подпирала щеку, но Вере показалось, что они тут всей палатой отходят от наркоза и это их фишка. Вроде как в шестой палате говорят на наркозном языке, а в третьей чистят апельсины ложкой – у каждого свои причуды.
Судя по наполнению тумбочки, соседка была женщиной основательной и лежала в больнице со знанием дела. Из дома были доставлены тарелка, чашка с воткнутой в нее вилкой и ложкой, упаковка влажных салфеток, губка и средство для мытья посуды. Позади этого роскошества тесными рядами толпились бутылки с водой. Владелица богатств наблюдала за ней, ждала ответа. Вера скривила рот, выражая одновременно сомнение, боль и отношение в целом к больничному пребыванию.
– Что случилось с тобой? – соседка решила, что пора переходить к главному.
Вере пришлось подумать, как ответить. Мысленно она прокручивала варианты и мысленно же слушала, как они звучат в тишине палаты.
– Собака напала, – выбрала самый драматичный.
– Ой! Бедная, – прижала руки к груди соседка. Эффект достигнут. – Ну ничего, уже все позади, тут подштопают, будешь как новенькая. Хочешь попить? Не знаю, правда, можно ли уже.
Вера поблагодарила и ответила, что пока не хочет. С других коек за ними наблюдали, надо быть вежливой. Она решила приподняться повыше на подушке, чтобы разглядеть палату в дальних ее уголках. Пришлось немного поелозить ногами под одеялом и во время этих движений обнаружилось, что на ней нет трусов. Только длинная футболка, ее футболка! Вера снова повернулась к соседке:
– Простите… Как вас зовут?
– Можно на ты. Аня.
– Аня, а меня так и привезли без трусов?
Аня кивнула.
– Вот прямо так? Без простыни, без одеяла, неприкрытую?
Аня снова сочувственно кивнула.
– Прекрасно, – отвернулась к стене Вера. Она ответила так, как будто справилась с этой информацией, а на самом деле нет. Просто худший кошмар, ей такое иногда снилось. Как пришла в школу, вызвали к доске, она начинает что-то писать и тут всем становится видно, что на ней нет юбки. Одноклассники смеются, открывая шарнирный рот, как уродский Щелкунчик из советского мультика. Сознание даже не шло дальше фантазии остаться прилюдно без юбки, не то что кататься по коридорам больницы в таком виде.
Так, а зачем они сняли с нее трусы? И, кстати, где они? Но важнее, конечно, зачем. Господи, а они были чистые? Какой кошмар, если нет. Но, может, они там не рассматривают.
Вера еще повозилась, обжигая кожу шершавой простыней, и теперь почувствовала между ногами что-то инородное. Она отвернулась к стене и подняла покрывало. Рассматривать себя ей никогда не приносило удовольствия, а сейчас так и подавно захотелось обновить металлическое ведро. Желтая синь синяков вперемешку с кровавыми обрывками ран и совершенно чистыми участками кожи. Какая же красивая нога без ран. Какая же она была красивая до этого. Посторонним предметом оказался компресс из бинтов, налепленный на ногу высоко, почти у промежности. Вот и ответ, зачем сняли трусы. Компресс был такой объемный, что под ним было не разглядеть, задевает рана половые органы или нет.
Первая мысль – как ходить теперь в туалет? Пи́сать на компресс, что ли? Или его будут снимать, когда она попросится в туалет? Ух и собака эта собака, выбрала самое мягкое и уязвимое место.
Похоже, ногам досталось сильнее всего. На надутой, как водяной матрас, икре отпечатался круговой след зубов. Каждый собачий зубчик был на месте, и каждый работал на поражение, никакого кариеса. На руках тоже были покусы, но только правое запястье туго обмотано бинтами. Левой рукой Вера приоткрыла край бинта – в кровавой яме маячило что-то белое, то ли кость, то ли жир. Вере снова стало нехорошо, и она залепила бинт обратно. Попыталась пошевелить травмированной рукой – пальцы подрагивали, как на слабом ветру, но не слушались сигнала, который отправила голова. Значит, рука отказала. Собака откусила от нее кусочек. Кусок мяса отделился и пропал в собачьей пасти. Правая рука. Самая нужная.
Вера почти не помнила нападение, перед глазами только маячил серый бетонный забор, а потом сразу резкая боль. Кажется, на стройплощадке был кто-то еще. Мальчик, мальчик, ну что же ты стоишь, ага. Кажется, мелькал какой-то мальчик. Или это ей приснилось в наркозе. Тут бы порадоваться, что осталась жива, но радости не было.
Пока Вера силилась вспомнить обстоятельства происшествия, в палате стемнело окончательно, окна закрыли, включился тусклый верхний свет. К длинным и скучным вечерам местные обитатели подготовились: у одной соседки была настольная лампа для чтения, у другой вязание, у остальных телефоны с наушниками. Одна только Вера оказалась не только укушенной, но и брошенной без средств увеселения. Вот бы сейчас пригодился ее айпад. Хорошо все-таки, что они его не отобрали. Интересно, а в гостинице уже знают, что она в больнице? Наверное, нет, иначе бы пришли. А может, они ей звонили. Вера потянулась к телефону, он оказался выключен. Вера с трудом включила его левой рукой, зарядки было совсем мало, но на полчасика хватит. Экран уведомлений краснел неотвеченными вызовами и сообщениями в мессенджерах, ее искали. Она не была готова возвращаться, она хочет остаться в темной палате с уютным светом телефонов, освещающим расслабленные лица. Никто не хмурил брови, не кривил рот, народ мирно потреблял контент. Может, они тут так давно, что забыли, как уйти домой.