– Мама, ты что! Не надо, пожалуйста!
– Да ты что, дочь. Эта псина тебя покалечила, а могла бы и убить. Нет уж, я теперь никого жалеть не буду. – Мама отвернулась от всхлипывающей Веры, которая минуту назад прижималась к ней щекой, а теперь отстранилась. – Ладно, это потом. Я тебе тут привезла спортивный костюм, белье чистое, тапочки, зубную щетку. Там вон в пакете всякие вкусняшки – если тебе можно, поешь.
– Нельзя.
– Ну попозже, значит. Я пока пойду с врачом поговорю. За тобой тут хорошо ухаживают?
Вера покивала.
– Ну и отлично. С тобой тут побуду, а потом пойду в санаторий разбираться. Узнаю, как они допустили, чтобы ребенок один ходил вечером. Вот и доверяй детей безалаберным людям. – Видимо, возмущение клокотало в маме то сильнее, то слабее, но безостановочно.
– Мам, а как ты узнала, что я здесь? – Почему-то раньше этот вопрос в голову Веры не приходил.
– Так мне Артем Николаевич звонил. А ему этот мальчик звонил, Ярик вроде. Сразу как тебя на скорой забрали. Я в поезд прыгнула, утром и приехала.
– А Ярик при чем? – не поняла Вера.
– А ты что, не помнишь? – мама внимательно посмотрела на лоб Веры в поисках следов удара, от которого дочери отшибло память. – Этот мальчик тебя и спас, как я поняла. Он калитку открыл, чтобы ты выбежала, а потом до магазина довел, где уже скорую вызвали. Я туда тоже обязательно зайду, поблагодарю и денежку оставлю. Понять бы только, где это. Неужели не помнишь?
– Смутно помню, что был мальчик какой-то, а про скорую вообще не помню.
– Бедная моя доченька. Какая же ты вся израненная – смотреть больно. Покажи-ка мне, что там.
Мама попыталась заглянуть под компресс на руке, но едва приоткрыла кончик бинта, как увидела белесое дно собачьего укуса и, ойкнув, закрыла обратно. Не для маминых глаз такие раны.
– Хорошо, что все уже позади. – Мама вытерла глаза и нежно поцеловала Веру в макушку. – Я пойду к доктору, подожди меня.
Она вернулась через десять минут бледная и серьезная. Узнала про руку. Сказала, что пойдет в санаторий разбираться, еще зайдет сегодня. Вера попросила принести обещанный айпад и вещи из номера. На лице мамы было написано, что ответственные за случившееся живыми не уйдут.
Вере было жаль и Артема Николаевича, и председателя комиссии – смешного маленького мужичка с пузом, – и охранника в грязной будке на входе, но ей хотелось, чтобы мама орала на них, топала ногами, угрожала и материлась. Чтобы им стало плохо и страшно, так же как ей сейчас. Этого все равно мало, ведь их пальцы двигаются, – но хотя бы небольшое облегчение. Облегчение продлилось недолго. Потом Вере стало ужасно стыдно за себя. Показалось, что она приносит одни проблемы нормальным людям.
Эти нормальные люди наверняка думали: сначала эта дура читерила, но попалась, потом она полезла на стройку, где ее покусала бродячая собака, и теперь ее мать хочет наказать виновных, хотя никто не виноват. Ну не самая ли она большая дура в мире?
Вера покраснела при этой мысли и схватила с тумбочки телефон на зарядке, чтобы отвлечься. На значке трубки по-прежнему краснели девять неотвеченных вызовов, но и в этот раз отвечать на них не было времени. Открыла ВКонтакте, нашла страницу первенства – так и есть. Ее фотография с блица и приписка: «Вера Зайцева, участница чемпионата в группе до шестнадцати лет, дисквалифицированная за мошенничество, подверглась нападению бродячей собаки». Запись под значком UPD сообщала, что она в больнице, идет следствие, подробности сообщат позже.
На одну секунду Вера даже пожалела, что Ярик открыл эту чертову калитку. Этот позор когда-нибудь кончится или уже навсегда с ней? Сама не зная зачем, она прочитала комментарии под постом. В основном люди писали, что виноваты городские власти, бродячие собаки и ее мать. При чем тут мать – Вера так до конца и не поняла. Ясно было только одно – желание стать знаменитой вышло ей боком.
В одном из комментариев с плачущим смайликом Вера узнала на фотографии профиля Свету и перешла к ней на страницу. Света была онлайн – на аватарке призывно светился зеленый значок телефона. Позвони мне, позвони. Страшно захотелось все ей рассказать. Объяснить про дольмен и про желание, что соврала про читерство, что больше не сможет играть в шахматы и что только теперь по-настоящему поняла, как ей будет этого не хватать. Вера погладила пальцем синюю плашку «Добавить в друзья», но нажимать не стала. Какие они на фиг друзья, если Света ясно дала понять, что общаться с ней не хочет. Нет, лучше незаметно заходить посматривать, какие у нее новости.
Пришла та, другая медсестра и позвала ее в процедурный кабинет. Вера дошла с трудом, сил было мало, а расстройств много. На перевязке пришлось снова любоваться на истерзанное зубами тело. Рука выглядела особенно плачевно. Глубина раны не позволяла стянуть края и зашить, мяса и кожи не хватало. Пока врачи совещались, что делать с этим, яму в руке промывали и обрабатывали от ядовитой собачьей слюны.
После перевязки Вера впервые посетила больничный туалет. Дверь была открыта настежь, женщины входили и выходили, чтобы выбросить ошметки мандарина в ведро, причесаться у заляпанного зеркала или помыть руки. Как будто никто в больнице не использовал туалет по его прямому назначению. О возможности спокойно сделать свои дела в тишине и уединении и речи быть не могло. Вера решила, что за этими делами придет ночью, а пока решила заглянуть в зеркало с криво обрезанными краями и следами пальцев. Футболка пузырилась из-за свежей повязки на ключице, как будто маленький горбик, на сальных волосах выступили белые крупинки перхоти, на носу созревал белый прыщ. Воображаемый идеал ее собственной красоты отодвинулся в непроглядную даль. Пора признать, что эту битву она тоже проиграла.
Вера смахнула перхотные крупинки, вздохнула и принялась мыть руки. Тут в туалет, звонко отбивая каблуками кафельную плитку, вошла женщина. Вера с трудом узнала в ней всезнающую медсестру – из-за уличной одежды. Не в медицинском халате она выглядела моложе. Медсестра заняла раковину рядом и тоже подставила руки под кран. Может быть, она заступала на смену? Вера поздоровалась, женщина удивилась, что ее узнали, и радостно поздоровалась в ответ. Посматривая на Веру в общее зеркало, она вытерла руки о вафельное полотенце на плече и, склонив набок голову, как будто любуясь картиной в музее, сказала:
– Какая же ты хорошенькая! Любо-дорого посмотреть. Ручку вылечим – будешь снова раскрасавица, – подмигнула и была такова.
Вера от неожиданного комплимента забыла, зачем пришла. Потом вспомнила, задумчиво прополоскала левую ладонь. На больной руке помыла только кончики пальцев, остальное скрывали бинты. Мокрыми руками отерла щеки, капельки сбежали по подбородку на шею. На шее тонкие позвонки и глубокие синие тени от больничного света. Хрупкая красота в отражении. Ее красота. Всезнающая медсестра дело говорит. Стоило чуть не умереть, чтобы ясно увидеть – она красива.
6
Вера следила глазами за больничной мухой. Может, она была больна, но теперь здорова и отчаянно хочет на волю. Не ко времени ты заболела и выздоровела, муха. Еще вчера было жарко и рамы настежь, а сегодня серый дождь и духота и все ходы запечатаны скукой. Вера смотрела в окно, но смотреть было решительно не на что. Задний двор городской больницы, политый дождем и грязью, вход в подвал и кусочек мокрой дорожки. Несколько раз в день Вера подходила к окну в надежде увидеть маму, но маму было не поймать. Она прорастала в палате, как будто и не шла ни по какой дорожке, порывисто обнимала ее и доставала из шуршащего пакета съедобные утешительные призы: зефир в шоколаде, пастилу и молочные шоколадки. Всегда не то, что любила Вера, но всегда с улыбкой, от которой по телу пробегала теплая волна.
Мама часто пропадала на консультациях с юристами, на беседах в администрации города и на встречах с «неравнодушными», как она их называла. На следующий день после собачьего происшествия территорию оцепили лентой, повесили табличку «Осторожно!», а собака вместе с щенками бесследно пропала. Два дня спустя мама и ее группа поддержки из соцсетей развернули кампанию против городских властей. «Неравнодушные» требовали провести отлов бродячих собак, а заодно отловить коррупционные схемы по продаже земли главой города. Пока полиции удалось выяснить, что стройплощадка арендована у города на долгий срок, но арендатор давно забросил строительство и собачью охрану не держит.
Из всего этого следовало заключить, что никто кроме Веры в случившемся не виноват. Пострадавшую такое положение дел устраивало, ведь она и сама так считала, а вот общественность и родных – нет. От внутреннего кипения мама даже похудела – да и со всеми этими встречами и забегами до больницы времени поесть не было. Растеряв следы мирной жизни, она очень похорошела: лицо заострилось и разгладилось, тяжесть покинула движения. Все понимали, да и она сама понимала, что эта последняя вспышка красоты предвещает окончательное угасание, как жаркий день в августе.
У мамы даже появился поклонник – лечащий врач Веры, замечательно бровастый мужчина с круглым южным выговором. Они подолгу обсуждали перспективы реабилитации поврежденной руки, он угощал ее кофе из кофемашины вприкуску с разноцветными конфетами из подарочных наборов. Мама находила все это утомительным, но обязательным для достойного ухода за Верой.
На вопросы о состоянии папы она отмалчивалась, выдавая порционно крошки, из которых Вера собрала грустную мозаику папиного сумасшествия. Сказала только, что у папы на днях случилось сильное обострение, он тоже побывал в больнице, но сейчас уже дома, под присмотром бабушки. То ли про случай с дочерью ему не рассказали, чтобы не волновать, то ли он был занят другим, но Вере он так и не позвонил.
Пока мама бегала по встречам, а папа не звонил, в больнице была только сводящая зубы скука. Всё те же уколы, перевязки и ласковые глаза врача, сравнивающие маму с Верой, и не в пользу последней. Только поменялась одна соседка – выгодное место у окна заняла древняя бабуля, которая уже с трудом выносила жизнь. К ней каждый день приходил молчаливый сын пенсионного возраста, приносил суп в термосе и чистую одежду, а потом подолгу сидел возле матери. Говорили они или нет – из Вериного угла слышно не было, но сидели они так тихо, что остальные жители палаты быстро про них забывали. Все женщины втайне надеялись, что у них будет именно такой сын.