– Я не знаю, что там с твоим папой – надеюсь, что он поправится и все с ним будет хорошо, но ты тут точно ни при чем, поверь мне.
– Да уж. Верь вам, – огрызнулась Вера.
– Да, ты вправе на меня обижаться. – Артем Николаевич сокрушенно покивал, кудри в районе лба упруго запрыгали. – Я не должен был соглашаться, чтобы ты взяла вину на себя. Я смалодушничал. Но ты сама пошла к комиссии… А я решил не опровергать твое признание, чтобы папа Ярика мне заплатил. Козел я, одним словом.
Вере не нравилось все, что говорил Артем Николаевич. Его странные признания не приносили ей ни облегчения, ни ясности. Ситуация выглядела хуже и хуже, а кто виноват – она понять не могла.
– Вера, я виноват и не рассчитываю, что ты меня простишь. Но я знаю, что ты очень талантливая девочка и никто тебе не помогал. Смотрела мультик про кунг-фу панду? Помнишь, что там оказалось в свитке дракона? Ничего. Никакого секретного ингредиента нет. Всё в тебе! Ты талантлива сама по себе. И всегда была.
Вера с сомнением посмотрела на Артема Николаевича.
– Да-да, так и есть. Зря я тебе этого раньше не говорил. Просто не хотел, чтобы ты зазвездилась, – продолжил он, отвечая на ее сомнение подтверждающим кивком. – Пожалуйста, не бросай шахматы. Все эти дисквалификации, конечно, очень неприятны, но они закончатся. И если ты будешь тренироваться и перестанешь думать о глупостях, ты вполне можешь претендовать на серьезное спортивное будущее.
– Все это уже неважно, – горько отозвалась Вера. – Правая рука не двигается, я не могу играть. Может, пальцы восстановятся, а может, и нет. Никто не знает.
– Я надеюсь, что правая рука восстановится полностью, но при желании можно играть и левой. На это потребуется время, но переучиться не так сложно. Это, кстати, для развития мышления будет очень полезно. Я вечером занесу эспандер, начнешь руку тренировать. Попробуем? – предложил тренер с воодушевлением.
Верин рот скривился как от противной кислятины. Тренер вдохновился, потому что учуял новый челлендж. Поставит деньги, сможет ли эта дурочка играть левой. Вот еще, развлекать этого козла не хватало.
– Артем Николаевич. Не приходите вечером. – Вера встала с лавочки и поплелась в палату, на ходу вытирая злые слезы.
То есть он виноват, что с ней это случилось, он виноват, что она больше не может играть в шахматы, и он хочет опять дать ей надежду, что все поправимо. Да она даже в зубы щеткой не попадает! Какие уж тут шахматы? И как вернуться после такого скандала? Нет, это снова подстава.
Она представила, как грустно сидит на лавочке Артем Николаевич, как ему стыдно и обидно. На секунду стало легче. А потом стыдно стало ей. Нельзя так, он ничего плохого не сделал, все произошло случайно, он ни в чем не виноват.
А кто виноват? Если он не виноват, дольмен не виноват, значит, она виновата? Что же это такое, опять она сама все испортила.
Весь день Вера провела в отвратительном настроении, с едой опять возникли неполадки. В больнице кормили чем-то настолько странным, что они потом всей палатой гадали, что бы это могло быть. На обед, например, была тертая морковь вперемешку с манной крупой. Размышления вслух о том, кто и как мог придумать такой рецепт, дали им тему для разговора на целый вечер.
Вера хотела бы вернуться к режиму избавления от пищи через рот, но в общественном туалете слишком опасно. Не дай бог, кто-нибудь скажет врачу, а врач маме – и пойдет-поедет. Лучше просто не есть. При таком меню плохой аппетит никого не удивит. И Вера есть перестала. Только много пила, чтобы много бегать по-маленькому и избавляться от жидкости. Она прочитала, что от этого здорово худеют. Говорят, еще есть какие-то эффективные таблетки, но они стоили пять тысяч рублей. Без призовых теперь будет туго. Если только на день рождения родители подарят денежный подарок, а она их купит через интернет. Есть такая услуга – купить таблетки через девочек, у которых есть на них рецепт, только им тоже заплатить надо. А без рецепта не продадут.
Перед ужином пришла мама. Возле ее носа залегли глубокие усталые тени. Вера сказала, что заходил Артем Николаевич, принес «Рафаэлло».
– Что-нибудь сказал тебе хоть? – как бы невзначай поинтересовалась мама.
– Извинялся. Предлагал, чтобы я тренировалась играть левой рукой, – тоже невзначай, будто это ничего для нее не значило, ответила Вера.
– Ну а что, кстати, идея неплохая.
– Мам, да меня же отстранили! Я не могу после такого вернуться в серьезные шахматы. Смогу играть только во дворе с дедами.
– Ну будешь делать что-то другое. К тому же чем тебе помешает уметь все делать обеими руками? Пока еще правую реабилитируем, как раз займешься.
Веру страшно раздражало, что близкие люди, вместо того чтобы просто пожалеть ее, постоянно давали ей поручения. Ну попробуй сама, мама, потерять ведущую руку и переучиться на другую. Как будто это так просто.
– Я, конечно, не настаиваю, но идея хорошая. Подумай. Так Артем Николаевич уехал, он не сказал? – мама вела беседу, раскладывая выстиранные носки и трусы Веры на батарее.
– Нет. Наверное, уехал. А вы разговаривали?
– Ой, да. Мы так поругались! Я сказала ужасную вещь: что, надеюсь, с его детьми тоже случится что-то подобное. Потом позвонила извиниться, он вроде бы ничего, простил.
Помолчали. Этот разговор претендовал на звание самого откровенного в их отношениях. Мама закончила развешивать белье и облокотилась руками о подоконник, чтобы потянуть уставшую спину.
– О, а вот и он, – мама указала рукой на окно.
– Кто? – не поняла Вера.
– Да Артем твой Николаевич. Не уехал, значит.
Спустя пару минут тренер и впрямь появился на пороге палаты. Он стеснялся направленных на него взглядов, а женщин в палате стало еще больше – и любопытных глаз тоже. Он смято поздоровался со всеми и достал из кармана какой-то кружок, похожий на собачью игрушку.
– Вер, вот. Это эспандер называется, я тебе говорил. Для тренировки рук. Надо и правой, и левой по пятнадцать раз сжимать до конца. Сделаешь, ладно?
Вера кивнула.
– А потом еще потихоньку писать начнем левой, если ты не против.
Вера снова кивнула.
– Ну я, собственно, только за этим. Завтра после завтрака зайду. Принести что-нибудь?
Вера отрицательно помотала головой.
– Хорошо. Тогда до завтра. Дамы, до свидания.
– Подожди, Артем, я тоже пойду. Доченька, пока, тоже завтра зайду, но после обеда.
Мама резво собрала свои вещи, чмокнула Веру в висок и вышла вместе с тренером. Женщинам палаты такой финт не понравился, но что они могли поделать.
Ничего не понимающая Вера смотрела из окна, как мама и Артем Николаевич уходят по сухой дорожке в одну сторону. Муху спрашивать, что происходит, было бесполезно, ее фасеточные глаза уже отражали вечность.
7
Вера выводила левой рукой буквы алфавита в прописях для четвертого класса. Занятие утомительное, монотонное и нелепое для людей любого возраста. Приходилось пристраиваться на больничный подоконник боком, распластав возле бедра тетрадь с веселенькими картинками на обложке и мучением внутри. От кривой позы и непривычного напряжения быстро уставала спина. Спустя двадцать минут левая сторона тела отказывалась сотрудничать, а все тело стремилось прилечь, но она пыхтела и продолжала, нагружая здоровую руку.
Это еще ничего. Самое сложное опять оказалось в районе рта. Вера могла надежно удерживать столовые приборы левой рукой, только сжав их в кулаке, как дошкольник. Если она пыталась немного ослабить хватку и взять вилку по-взрослому изящно – наколотый кусок опасно свешивался вниз и грозил пятном. Вере пришлось стать еще избирательнее в еде: отказаться от сыпучей гречки, взъерошенной капусты и других продуктов сложной формы ради стопроцентного попадания снаряда в рот. Через три недели пребывания в стационаре она почти привыкла к больничному меню. По-прежнему оставались необъяснимо странные блюда, но появились и кандидаты в фавориты. По ее мнению и вкусу, больничной кухне особенно удавались творожная запеканка со сгущенкой, рассольник и тефтели в томатном соусе. Даже было иногда жалко, что дома так не приготовят. Вера собиралась использовать больничное время, чтобы похудеть, но пока не получалось. Обед в больнице – единственное развлечение долгого и унылого дня. Пропускать его – все равно что заплатить за праздник и не прийти.
Оказалось, что в жизни совершенно необходимы обе руки, чтобы делать вещи, которым человек с двумя здоровыми руками не придает значения: застегивать лифчик (одной придерживаешь, другой зацепляешь за петельку), снимать штаны, расстегивать пуговицы на кофте. А еще умываться, тереть глаза и совершать сотни других маленьких дел, которые руки делают легко и привычно. Неприятности поджидали даже в туалете. Чтобы снять штаны, нужно было стянуть штанины вниз по очереди, а времени и терпения не всегда хватало.
Единственное, с чем оказалось легко справиться одной рукой и даже без дополнительных упражнений, – это планшет. Большой палец скролил ленту не хуже правого брата, эргономичный корпус как будто сам прыгал в ладонь, а в положении лежа можно было помочь себе и носом, пока никто из соседок не смотрит. Новости о себе и собачьем происшествии в интернете Вера специально не читала. Ей достаточно было пробежать глазами гневные комментарии под постом на новостном портале, где люди писали так, как будто знали всю ее семью лично. Комментаторы считали, что девочку плохо воспитали, не научили правилам безопасности и вообще запустили, раз она полезла на стройплощадку через дырку в заборе. Вере было стыдно перед мамой и жалко, что ей приходится видеть такое из-за ее, Вериной, глупости. Хотелось ответить комментаторам, что воспитали-то как надо, но выросло, что выросло. Некоторые паблики репостили мамины фотки с припиской вроде: «Бродячая собака напала на девочку возле отеля, пока мать раскручивала инстаграм» – и ссылки на мамин инстаграм. Маме пришлось закрыть профиль, несмотря на мощный прилив новых подписчиков. Вера не могла не отметить, что желание мамы развить личный бренд в интернете тоже исполнилось. Только не совсем так, как она планировала.