– Не, поработать – нет. Там работников и так хватает. – Лена помусолила во рту ватную палочку, чтобы убрать отпечатки ресниц на верхнем веке. – Можешь по городу поболтаться, в Москву поехать, чай попить с книжкой. Масса вариантов.
Света взглядом проверила, не издевается ли она. Вариантов десять в сто двадцатой степени, как посчитал Шеннон[4], только все унылые. Но Лена издеваться и не думала, она была слишком занята стиранием теней со столешницы, в которых уже успела испачкать рукава кофты.
– Да, давай поеду, – решила Света. – А я накраситься успею?
– Не-а, не успеешь, – Лена посмотрела на часы в окошке микроволновки. – Может, в машине? Ну или там уже.
Света махнула и пошла одеваться. Ей и самой в последнее время неохота было краситься. Макияж больше не успокаивал, не придавал сил, не прогонял настойчивые мысли. Она лишилась всех опор, почти развоплотилась, но она пока еще здесь.
Доехали до работы к двенадцати часам. Кофейня шумела, готовилась к наплыву офисных работников на дешевые ланчи. Офисников легко опознать по торчащим из карманов бейджам, вечно суетливым взглядам и манере требовать всего и сразу. Едва сделав заказ, они уже просили счет, параллельно заглатывали непрогретую еду и убегали дальше нервничать в каморки стеклянных офисов. Не дай бог каждому.
За прошедшие с гаражной ночи две недели Света привыкла жить два через два, по графику работы Лены в кофейне. Несколько раз они вместе ездили на работу, и Света начала немного разбираться в типах клиентов. Например, она уже знала, что лучшие приходят под вечер. Вальяжно, без спешки они берут коньяк или вино, подолгу болтают с официантом, передают привет бармену на смене, а после оставляют большие чаевые. Еще хорошие кандидаты те, что с дамами. Они тоже стесняются оставить мало. Офисники и постоянные на утренний кофе почти никогда не дают чаевые, но приличные люди хотя бы здороваются и улыбаются, а есть такие, которые денег не оставляют, еще и смотрят кирпичом. Таких официанты не любят и обслуживают в последнюю очередь.
До ланча свободные места еще оставались, поэтому Света упала на диванчик за свой любимый столик у туалета. На него никто не претендовал даже в полную посадку. Попросила мимо пробегающую официантку Умсунай принести горячий шоколад. На ее бейджике было написано толстыми печатными буквами: «Ума», а гости еще непременно добавляли: «Турман». Лена за кассой принимала смену у коллеги, пересчитывала размен, а та возбужденно шептала ей что-то на ухо, косо посматривая на столик у туалета. Может, говорила, что хватит кормить эту нахалку за счет заведения, а может, просто так смотрела. Но пока шоколад и стакан воды принесли без вопросов. Света лизнула шоколадную массу и обожгла язык. На тонкой слизистой моментально образовался водяной волдырь. Будь мама рядом, она обязательно бы прокомментировала это так: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». При чем тут Бог, Света не до конца понимала, но общую суть улавливала. Стало неприятно и обидно, что даже шоколад – и тот ее подводит. Света отставила чашку подальше. Придвинула стакан с водой, полизала обожженным языком, как кошка. Может, для этого воду и подают.
Раз с хлебом не вышло, надо попробовать зрелищ – она достала книжку, которую нашла на балконе. Лена сказала, что это хозяйская. Книжка называлась «Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков». Свете понравилось заковыристое название, и она утащила книжку с балкона, где та мокла между рейками окна. Лохматые от влаги страницы про войну и свиней поначалу захватили воображение, но скоро вернулась привычная скука. Остывший шоколад уже не обжигал, но и не доставлял никакого удовольствия. Поверхность застыла зеркальной пленкой, с неохотой пропуская ложку в шоколадную гущу. Надо было есть сразу, теперь уже невкусно. И даже тут поразительно не везет.
Через полтора часа ланчей запара закончилась, кофейня опустела, официанты по очереди пошли обедать. Света получила на обед лапшу. Ее осталось много, и, чтобы не портить статистику, остатки разрешалось «списать на персонал», то есть съесть. За несколько дней на полном пансионе «Шоколадницы» Света отъелась, залоснилась, порозовела. Вид цветущий, а грунт подгнивший. Питательные вещества скользили по касательной, не задерживаясь и не проникая в глубокие слои. В сытой жизни Света была такой же равнодушной, как и в голодной.
От скуки и горячей лапши захотелось спать. Она поймала в зале Лену и сказала, что поедет домой сама на автобусе. Лена пожала плечами. Кажется, обиделась, но Свете было наплевать. Она сунула под мышку книжку про очистки. Вышла из кофейни, свернула на одну улицу, потом на другую, через парковку к детской площадке с грустными шершавыми горками. По городу она передвигалась с осторожностью, опасаясь напороться на неприятных знакомых, но пока обходилось. Единственный известный ей в городе дом и памятные гаражи обходила по большому кругу и старалась не задерживаться вблизи. Как-то раз на улице даже показался силуэт знакомой собаки, но тень быстро мелькнула и пропала в переулке. Тот переулок она теперь тоже огибала по дальней стороне шоссе. От детской площадки через светофор добралась до станции, села на автобус. Недавно узнала по табличке на остановке, что краснокирпичный комплекс, где снимает квартиру Лена, называется «Гусарская баллада». Жаль, но ни одного гусара во дворе не попалось.
Дома Света еще раз перекусила лежалым бананом из холодильника, походила по квартире в поисках доступных развлечений. Придумала покопаться в Лениных ящиках. Что еще делать в пустой и чужой квартире? В ящиках нашла только договоры, чеки и буклеты. Ни любовных писем, ни сексуального белья. Тоска смертная, до чего хорошая девочка Лена на улице этой живет. Разочаровавшись в физических носителях, пошла изучать цифровые. Снова залезла под профилем Лены в ВК, чтобы пошарить в чатах. Парочка сообщений от одного парня были довольно сальными, но Лена отвечала так, как будто флирта не замечала, и диалог в итоге сошел на нет.
Под Леной же пошла проверить новости о своей пропаже. Уже никто не писал, не охал и не интересовался результатами поисков. Объявление мирно утекало в конец ленты. Перешла по ссылкам на пост про победу на турнире в Сочи. Зачем она так широко расставила ноги и не поставила на пол пакет с подарочным айфоном, который обеспечил билет в эту долбаную Москву? Зато там она сильная, не то что сейчас.
Умаявшись от ревизии соцсетей и ящиков, Света решила прилечь. К матрасу она уже привыкла и не обращала внимания на дрожание поверхности. Кажется, что на ровном и стабильном бы уже не заснула. Свете казалось, что она только прикрыла глаза, картинка даже не успела поменяться, как громкий звук заставил вздрогнуть. Зашаркали ноги, забасили голоса, засуетилась квартира. В комнату ввалились родители, не прекращая переговоров друг с другом и с кем-то позади. Света не до конца очнулась от потного полусна и плохо соображала, почему папа сторонится, чтобы пропустить маму, а мама рвется к ней, задевая бедром стул с одеждой. Одежда сыпется со стула на пол, как в слоумоушен-съемке. Папа мощным гребком собирает трусы и футболки в кучку на полу. Мама подбегает, целует ее в голову, теребит и вытирает мокрые глаза. Папа встает по другую сторону матраса и наблюдает за этой сценой. Из-под маминой руки Света пытается выглянуть, чтобы понять, в каком папа настроении. Он осуждает? Он рад? Он простит? Нет, он не простит. Об этом сообщает сжатая челюсть, острыми углами прорезающая пространство комнаты. Света обнимает маму. Она тоже очень по ней скучала.
Надо же, родители правда здесь, в комнате, это уже не сон. Кажется, все это время она только и ждала, чтобы они пришли и спасли ее. Когда Свете почудилось тепло, папа строго сказал: «Галь, ну хватит», и мама отступила к окну. Папа сел на стул, с которого свалилась одежда, крепко поставил ноги, уперся локтями в колени, на скрещенные руки положил подбородок.
– Ну привет, дочь. – Папа говорил странным сдавленным голосом. Наверное, оттого, что сам себе давил на горло руками.
– Привет, пап. – Света подобралась и покрепче села на колышущемся матрасе, скрестив ноги под покрывалом.
– Ну ты что здесь, как поживаешь? – продолжал он этот странный светский разговор.
– Хорошо поживаю, – едва слышно прошелестела Света.
Лена, которая все это время наблюдала из дверного проема, ушла на кухню от греха подальше. Теперь фигуры мамы на подоконнике, Светы на матрасе и папы на стуле образовали треугольник, прямо как в «Зачарованных». Войти бы в центр этого треугольника, прочитать заклинание и исчезнуть.
– Как же так, дочь? Мать рыдает, весь город на ушах, ищем ее, а она тут прохлаждается. М? – начал атаку папа.
Но приобретенное отупение сработало и здесь. Света не чувствовала ничего, она была пустая. Ни страха, ни чувства вины. После того, что с ней случилось за эти дни в Москве, чем может напугать ее папа? Он не спал в подъезде, не убегал раздетый на улицу ночью, не трясся за гаражами. Да ничем он не может ее испугать.
– А ты как мог, м?
– Здрасьте, приехали! Чем я тебе не угодил? – папа откинулся на скрипнувший стул и выпучил глаза.
– Сам знаешь, пап, – исподлобья глянула Света.
– Нет, не знаю! Расскажи, будь добра.
Она помолчала, распутывая узлы слов на языке. Несколько раз начинала произносить первые буквы, но осекалась.
– Ты меня бил, – наконец извлекла изо рта глухие слова. В голове сделалось как-то пусто, как будто выпустили воздух из надутого шарика.
– Я? – Папа сочно хлопнул себя по ляжкам. – Да ты что, с ума сошла? В жизни я тебя не бил. Ну выдумала! Только шлепал за лень и капризы. Ты знаешь, как бьют-то вообще? Придумаешь тоже.
Света не верила своим ушам. Он что, не в курсе был все это время? Да нет, в курсе, просто защищается.
– Галь, ты слыхала, а? – апеллировал папа к окну. Света не смотрела на маму, но знала, что та наверняка согласно кивает. – Дочь, ты случайно не приболела тут? Может, в поликлинику сходим?