Дяди в костюмах выслушали ее очень внимательно, поблагодарили за честность и сказали, что пока ей нельзя ехать домой, не стоит общаться с журналистами и участниками и уж тем более видеться с Артемом Николаевичем до решения комиссии, которое планировалось огласить сегодня вечером. Еще они сказали, что новости обязательно нужно сообщить родителям, чтобы они не узнали их от посторонних людей или, не дай бог, соцсетей. Рассказать родителям Вера может сама или председатель комиссии, если она затрудняется. Она затруднялась, и ей домой звонил самый главный дядя в костюме.
Перезванивать Вере мама не стала. Вместо этого она набросала ей в мессенджер горсть гневных сообщений. Написала, что так и знала, что ее дочь полная дура, только не знала, что и Артем Николаевич болван. Посетовала, что Вера призналась заранее, ведь иначе это надо было бы доказать, а так она сама себя подставила. Успокоила, что купит ей билет до Саратова при первой же возможности, как только сообщат, что можно ехать домой. Сообщения сыпались как горошины, каждый раз больно ударяя по оболочке, в которую Вера старательно упаковала свою хрупкость. Мама закончила тем, что посоветовала держаться, ведь скоро все забудется и она снова сможет играть. На этом моменте Вера почувствовала, как проваливается в щели пола.
Что значит «снова»? Ей что, больше нельзя играть? Когда она шла сознаваться, думала, что речь идет только о конкретном турнире, а не о всей жизни. Да нет, такого быть не может, это мама опять драматизирует. Она ведь призналась в читерстве на партиях даже не во всем турнире, а только в классике. Не могут они ее отстранить от шахмат вообще.
Члены комиссии ее много спрашивали, как она это сделала, но мало спрашивали – почему. Зато этот вопрос интересовал Ярика, который пришел к Вере в номер спустя час после признания в малом конференц-зале. Видимо, столько времени понадобилось, чтобы весть разнеслась по вечернему санаторию. В эту их встречу Ярик не выглядел затравленным и потерянным, как на игре, а скорее радостно-удивленным. Похоже, он не мог поверить в свою удачу и зашел убедиться в том, что она на его стороне.
– Ну ты это… как? – Ярик без спроса уселся на Светину кровать и нелепо поболтал ногами.
– Да ничего. А ты как? – поддержала неловкий разговор Вера.
– Да я-то хорошо… – замялся от того, как неприятно прозвучало. – Вер, ты зачем так сказала, а?
Вера помолчала. Она и сама до конца не знала, зачем взяла на себя чужую вину. На мысль договориться с судьбой натолкнул ее папа. После собрания в актовом зале, разогнавшего скуку на лицах завсегдатаев турнира, Вера звонила ему. Синяя закатная тень наползала на двор санатория и клумбу с пушистым растением, названия которого она никогда не знала, но мама звала его «заячьи уши». Правда похожи. Мягкие ушки так и хотелось потрогать, но Вера опасалась охранника или камеры. Она всегда чего-то опасалась. Не то что папа.
Он-то не пасовал перед трудностями и не боялся брать свое. Как же не похож он теперешний на себя прежнего. В движениях появилась не идущая крупному телу неуверенность, широко открытые глаза смотрели на мир испуганно, а беспокойные руки без конца чесали, трогали, теребили воздух вокруг лица. Папа старался без особой необходимости не выходить из дома, все время проводя в интернете за просмотром тревожных новостей или чтением научно-популярных заметок.
В одной из таких заметок он встретил упоминание совершенного числа, о котором в школе, возможно, и рассказывали, но, как обычно, походя. Заметка рассказывала, что совершенное число равняется сумме своих делителей и за всю историю человечества таких чисел нашли всего несколько штук. Больше всего четных совершенных чисел удалось обнаружить с появлением компьютера, а нечетных не удалось найти вовсе. Однако никто не может утверждать наверняка, что их не существует. Почему-то папе показалось, что найти до сих пор неизвестное науке совершенное число ему вполне под силу.
Эта новая идея появилась у него как раз перед турниром. Первое время мама и Вера даже радовались: папа был заинтересован, собран и не так встревожен. Он читал все, что попадалось в интернете на эту тему, заказывал в онлайн-библиотеке исследования и статьи, но плохо понимал язык ученых изысканий. Научная новизна оказалась неподъемной даже для заинтересованного читателя, и в итоге библиотеки папа забросил, переметнувшись на приятную сторону популярных мнений и мистических предположений. Он списался со своим бывшим одноклассником, который недавно стал преподавателем какого-то подвида математики в институте. Тот сначала обрадовался папе и его многочисленным вопросам, развернуто отвечал на письма и запросы, но, когда увидел качество материала, на который папа ссылался, – быстренько свернул общение, объяснив это занятостью на кафедре. Папа заметил, но не обиделся. Он уже привык, что люди пропадают.
Не обиделся он еще и потому, что перешел на новый этап. Любознательный интерес трансформировался в навязчивую манию. Четные числа – гладкие, круглые – казались ему знакомыми и безопасными. Нечетные пугали угловатой непредсказуемостью, таили хаос, угрожающий гармоничному миру. Опасность встречи с нечетным уродливым числом заставляла папу ездить до двенадцатого этажа, а затем спускаться пешком по лестнице на свой одиннадцатый. Он не мог заставить себя нажать на металлический глаз с двумя единицами. Два воина – одинаковых, как бойцы спецназа, – две крючковатые палки, два заряженных ружья. То ли дело мягкая округлость десятки или успокаивающее кружение восьмерки, предсказуемой в любом положении. Мама принципиально отказывалась поддерживать блажь мужа и заставляла его зажмуриваться, решительно нажимая на кнопку нужного этажа.
Папа чувствовал, что он всех беспокоит, но не мог справиться с собой. Бабушка говорила: «В монастырь тебе надо! И все пройдет». За что получала от мамы взгляд, полный презрения к деревенским методам лечения. Папа отмахивался, но в конце концов все-таки пошел в церковь. Там ему стало не то чтобы лучше, но как-то спокойнее. На вопрос, как справиться с тревожными мыслями, батюшка уточнил, крещен ли папа, и, получив утвердительный ответ, сообщил, что это не кто иной, как бес, мытарит его за грехи. Рекомендовано было молиться и поститься. Папе ответ батюшки не понравился. Он показался ему заготовленным на все случаи жизни, никакого индивидуального подхода. Но папа все-таки решил, что не так уж и сложно читать на ночь «Отче наш», а по средам и пятницам есть рыбу. Это он и начал делать под наблюдением матери, которая жила в соседнем подъезде, но бывала в гостях настолько часто, что как будто бы жила с ними в одной квартире. Так их семья внезапно обратилась в православие.
И вот этому новому, малознакомому, но в то же время такому родному папе звонила Вера из вечернего санатория. Она сама не знала, что надеялась от него услышать. Наверное, что ему лучше, что числа отступили, а еще что победит она или проиграет – не так важно, ведь она все равно останется его любимой девочкой.
– Дочь, привет!
– Привет, папуля! Так рада тебя слышать.
– И я тебя, доча. Извини, что не звонил, дел много.
– Да ничего. Ты там как?
– Я очень хорошо. Много сил, просыпаюсь в четыре часа утра – и сна ни в одном глазу, много успеваю за день. Начал ходить на спортивную площадку заниматься. Вот. А еще разобрал балкон, старые вещи в шкафах перебрал, почти всё на помойку отнес, кстати.
– Ого, сколько всего. Здорово!
– Ага. Хочу еще английский начать учить, а то все кругом знают, а я как дурачок. Да, кстати, дочь, все хотел тебя спросить, ты не помнишь, у меня был жилет такой джинсовый? Хотел его перешить, но найти не могу.
– Не знаю, па…
– А, ну ладно, я у мамы спрошу, когда она придет. Хочу гардероб обновить, уже кое-что прикупил. Такой полушубок себе заказал – закачаешься. Привезти в понедельник должны. Или не в понедельник?
– А?
– На понедельник, говорю, заказал. Ой. Ладно. Дочь, мне некогда, ты давай, не скучай, веди себя хорошо. Целую!
Вера только собиралась ответить, что тоже целует и скучает, но папа не дождался ответа. Пошли гудки, и захотелось плакать. Он еле успевал досказать фразу, как, волнуясь и шумя, набегала волной следующая. Даже не спросил, как у нее дела. Он точно болен. Чертов дольмен отыгрывается на папе.
Вера знала, что ей никогда ничего не сходило с рук. В школе ее не раз ловили на списывании, хотя списывали и другие – просто Вера не могла одновременно читать подсказку и следить за безопасностью прикрытия. Когда они вместе с соседкой нарвали цветов с клумбы во дворе, чтобы подарить мамам, та девочка оправдалась перед консьержкой, а вот Вере устроили публичную взбучку. Но все это было по мелочи, не страшно. А на турнире ей было по-настоящему страшно, и внезапный порыв подсказал, как избавиться от страха.
Вере показалось, что, если опередить удар, дольмен получит свое и успокоится. Показалось, что папе сразу станет лучше. Показалось, что ей самой станет легче и перестанет хотеться все время плакать и прятаться. Но в этом пункте она уже точно прогадала.
А Ярик все еще ждал ответа, и Вера выбрала наиболее убедительный, на ее взгляд, вариант:
– Папа заболел. Я хотела… хотела все это прекратить. А иначе меня бы не отпустили домой.
Ярик помолчал. Он делал видимое усилие, чтобы представить себе выгоду такого решения. Кажется, ему вариант убедительным не показался. Хорошо, что комиссия таких вопросов не задавала. Судей больше интересовали вопросы организационные: проносила ли она электронные устройства на площадку, был ли у нее наушник, посещала ли она туалет во время партии – одно время был популярен туалетный метод, когда читеры прятали телефон в бачке унитаза. На все вопросы Вера отвечала отрицательно. Чтобы польстить комиссии, она даже сказала, что система безопасности настолько хороша, что не позволяет рассчитывать на помощь электронного гаджета, поэтому им пришлось изобрести человеческий метод. И ведь почти все удалось. Просто им не повезло.