Хорошо, что в редакции никто не знает, что это я – Великан, а соответственно – лидер. Это мой залог спокойной работы.
Пока Эф ведет машину и разговаривает по телефону о фурах с цементом, я любуюсь видом вечернего города и погружаюсь в воспоминания.
Когда Белочерное было только проектом, главред мечтал, что молодые и амбициозные ребята соберутся вместе и возьмутся за дело так рьяно, что незамедлительно станут лучшими и создадут журнал, который будет бить все рейтинги.
Намерение Василий Палыча было настолько сильным и настоящим, что воплотилось в жизнь при первой же возможности.
Вопреки общепринятому мнению, он брал на работу только тех, кого знал и в кого верил. Ни опыт, ни примеры работ, ни рекомендации именитых коллег не имели для него веса. Он выбирал сам, своим чутьём.
«Ия, ты же знаешь, я все чувствую», – его любимая фраза.
Первым звеном стал Степан – выпускник журфака с тройками в дипломе. В детском возрасте у него случилась какая-то неприятная история с мамой – она то ли бросила его, то ли тронулась умом, а отца в жизни Степана никогда не было. Мальчик рос под присмотром дальних родственников, всегда был проницателен, иногда дерзок, на всё имел личное мнение и мечтал «выбиться в люди». Но в университете его самобытность не оценили – молодому журналисту дали отрицательную характеристику все педагоги, считая, что парень не приживется ни в одном нормальном издании. Так считали все, кроме одного преподавателя – старого друга Василий Палыча, лектора по политическому праву и политологии. Друг главреда сказал: «У парня талант, но он интересуется только политикой и слишком избирателен, чтобы писать про всё подряд». Василий Палыч предложил Степану вести политические новости и не ошибся.
Потом появилась Майя, самая младшая из нас, но вместе с этим самая ответственная и всегда собранная. Майя тоже личность с непростой судьбой – главред встретил ее на одном из судебных процессов, которые освещал, еще когда работал журналистом. На скамье подсудимых был кто-то из близких девушки. Майя переживала так, что вызвала сочувствие и интерес Василий Палыча. Как выяснилось позже, любовь к журналистике была у нее в крови, и после поступления на заочное отделение журфака Майя сразу стала частью коллектива. Она до сих пор учится, но это никак не мешает работе.
Далее в коллектив вошла Римма – она старше нас и до Белочерного долго работала корректором в местной газете, без перспектив карьерного и зарплатного роста. Римма – одноклассница племянницы Василий Палыча. Он говорил, что его родная сестра всегда ставила Римму в пример своей дочери, как образец безупречной грамотности. Когда стало понятно, что Белочерному нужен корректор – Василий Палыч без труда нашёл Римму и предложил ей зарплату мечты. Девушка уже тогда кучу денег спускала на шмотки с салонами красоты и была счастлива сменить место работы.
Затем появился Дима – сочетание компьютерной гениальности и мастерства слова. Василий Палыч наблюдал за Димой на одном из сайтов для копирайтеров: там парень регулярно побеждал в конкурсах для пишущих людей, выгружал свои статьи, которые вызывали у главреда восторг, и острил комментариями в местных спорах, доводя Василий Палыча до смеха со слезами. Он читал Диму несколько лет и по специфике языка догадался, что Дима программист, а затем решил, что наступит день – и он позовёт парня на работу, дав ему возможность заниматься любимым делом за деньги. Так и случилось.
Потом в команду влился Ефим – хитрый талантливый выскочка. Ефим только на первый взгляд кажется простым, а на самом деле никому не известно, что творится у него на душе и в голове. Когда нужно, он расслаблен и выглядит рубахой-парнем, в другой обстановке – выставляет себя честолюбивым правдорубом, в женской компании – стреляет глазами на поражение и всегда вызывает интерес. Он наш издательский хамелеон. Его статьи, кстати, всегда очень хороши. И мне кажется, что просит помощи или доработки он просто от лени.
Да уж… До чего все ребята загадочные и непростые. Но, наверное, так и должно быть, ведь наша работа требует живости ума, а это значит, что и жизнь журналиста должна быть нескучной. К тому же, я ни сколько не сомневаюсь в способности Василий Палыча ставить на кадры – за несколько лет работы в нашем коллективе не поменялся ни один человек.
Машина заезжает на парковку, и пленка моих воспоминаний останавливается. Изображения Степана, Майи, Риммы, Димы, Ефима замирают в офисных декорациях, затем отдаляются, расплываются и исчезают. Моя работа – мой второй дом. Но все-таки я совсем мало знаю коллег.
Глава 12Великан
Кажется, Эф счастлив. Наклонившись над тарелкой, он с наслаждением ест приготовленный мамой жульен.
– Дождался-таки домашней еды, жаль, не от меня, – говорю, легонько толкнув его локтем.
– От тебя дождёшься… – невнятно отвечает он, не успев прожевать. – Если бы твои родители нас не пригласили – сдох бы на полуфабрикатах.
Взяв хлеб, Эф смачно проводит им по дну уже пустой тарелки и с удовольствием съедает кусок.
– М-м-м… Это же великолепно!
– Филипп, она что, тебя совсем не кормит? – мама проходит на кухню с банкой домашнего варенья в руках.
– Бессовестно морит голодом! – улыбаясь, отвечает Эф.
Я, изобразив обиду, надуваю губы.
Папа с интересом наблюдает за нами. Ему нравится Эф, он говорит, что встретить порядочного парня в наше время – везение.
– А помнишь, когда мы были молодыми, ты тоже редко баловала меня домашней едой, – говорит он маме и тянется через стол, забирая у неё банку. – Теперь зато – завтрак, обед, ужин и, вон, даже заготовки домашние. – Открутив крышку, папа выкладывает варенье в вазочку.
Я проглатываю слюну, Эф впивается в варенье взглядом – круглые, сочные бока вишен торчат из бордового желе.
– Тогда я работала в газете. Уходила рано, приходила поздно, не до заготовок было, – вздохнув, мама наливает чай в маленькие чашки и тоже присаживается за стол.
– Налетайте, молодежь! – командует папа.
Эф запускает ложку в варенье и, поймав несколько ягод, молниеносно отправляет их в рот.
– Ешь так, как будто я брошусь отбирать у тебя вишню, – подтруниваю я.
– А кто тебя знает, – почти серьёзно отвечает Эф.
Мама, умиляясь, наблюдает за нами. Голодные гости для неё большая редкость и радость.
Раньше она действительно проводила много времени на работе, и в моих детских воспоминаниях предстаёт чаще в деловом образе – аккуратной, строгой, всё время пишущей что-то в толстую записную книжку. Тогда записных книжек у нас было несколько, в одной хранились номера телефонов и адреса, в другой рецепты, в третьей дни рождения родственников и друзей. Друзей, кстати, всегда было значительно больше, а родственников я могла сосчитать по пальцам. Но мамина записная книжка была особенной и загадочной. Она делала записи быстро, по наитию, ловила мысли и факты прямо на лету и рассаживала их на странички. Записи не были секретом – записная книжка часто лежала открытой на холодильнике или на подоконнике. Но когда я заглядывала в неё, ожидая увидеть что-то совершенно невероятное, что-то, что перевернёт моё воображение и допустит в мир важных взрослых дел – мой детский взгляд спотыкался о совершенно неразборчивый мамин подчерк. От этого её записи становились ещё более волшебными.
– Вот он, вкус детства. – Облизав ложку, папа целует сидящую рядом с ним маму в щёку.
Ещё мама хорошо рисовала. Я часто видела в уголках страниц красивые синие цветы, маленьких синих птиц, аккуратные синие домики. Паста в её ручке неизменно была синей, и хотя в моём детстве уже были ручки других цветов, мама оставалась на стороне однотонного текста. Заглядывая в её записную книжку, я всегда недоумевала, как одна и та же рука может в рисунках и узорах использовать грациозные линии, а важные записи превращать в непонятные закорючки.
– Ну, рассказывайте, что у вас нового? Как успехи на работе? – улыбаясь, мама обращается больше к Эфу, чем ко мне.
– Всё прекрасно. Трудимся, развиваемся, иногда даже отдыхаем, – отвечает Эф, отхлёбывая чай.
В его ладонях чашка смотрится смешно и неловко. Так же как в папиных.
По случаю нашего прихода родители достали праздничный чайный набор, который отличается красотой, но не удобством.
– И ты тоже отдыхаешь? – теперь мама смотрит на меня.
– Стараюсь… – говорю я и тут же замираю.
«Стараюсь» – что значит стараюсь? Это слово вылетело прежде, чем я успела остановить его на экране своего воображения. Покрутить перед внутренним взором, рассмотреть со всех сторон и оценить вес.
Мама едва уловимо приподнимает бровь.
Это слово означает, что я прикладываю усилия, но пока не получаю результата!
Я стискиваю зубы.
Зачем она спросила об этом сейчас? Неужели начнёт воспитывать меня? Момент совсем неподходящий.
Проглатываю ком в горле, ожидая начала шторма. На секунду повисает пауза.
Улыбка на мамином лице теряет весёлость. В глазах появляется смешенная с заботой грусть.
Но мама молчит… Не цокает, не вздыхает, не начинает постукивать ложечкой о край чашки… Что это значит? Что сегодня шторма не будет?
Да и с чего ему быть – одергиваю я себя. Ведь она не может знать о том, что я работаю в каждый свой выходной. Не может знать, что мой будильник часто заведён на четыре. И о том, что спать я ложусь за полночь, она тоже знать не может.
Усмирив мысли, немного расслабляюсь.
– … Вернее – отдыхаю. Конечно, отдыхаю, – мой голос звучит легко и непринуждённо, – регулярно и качественно.
Не нужно нотаций, мама. Не нужно супер-опеки. Твоя дочь – взрослая девочка и сама всё понимает. Тем более, такой темп не вечен. Год, максимум два понадобится, чтобы закрепить свои позиции среди журналистов, а потом я буду работать по накатанной. Буду отдыхать, расслабляться и брать отпуск два раза в год. Просто именно сейчас – время для роста, для движения без остановки с силой и амбициями. Спортсмены называют это «наращиванием массы», а журналисты – просто трудовыми буднями.