А с Фридой мы как-то все же пообщались.
Зарисовки на тему и без
Как-то мы остались с Фридой одни в комнате во время обеда. Она по привычке пальцами, согнутыми артритом, достала из своей видавшей виды торбы целлофановый пакет с неизменным бутербродом и огурец, отвернулась к окну и медленно захрустела.
– Чего в столовую не ходишь? – Фрида принципиально ни к кому не обращалась по имени.
– Тошнит. – В то время я уже забеременела и свою беременность переносила очень тяжело. Не выносила никаких запахов, мне пахло везде и ото всех. Бедные люди, как они живут, они даже не представляют, чем от них пахнет и как невозможно рядом с ними находиться.
Кстати, от Фриды не пахло. Она была какая-то бестелесная. Всегда в черной юбке, плотных чулках, шелковые блузки менялись строго раз в два дня, а кофта шерстяная так же, как и юбка, была неизменна. Темно-фиолетовая, вязаная.
– Ненавидишь работу? Или нас?
Я опешила. Вот это вопросик. Даже тошнота прошла.
– А вы? Вы работу любите? И сотрудников наших? – Как я тогда решилась ответить вопросом на вопрос, ума не приложу. Но уж больно вредной была Фрида. Вредной и злой. Никогда не улыбалась, смотрела на всех с небольшим презрением и свысока.
– Работа хорошая. – Фрида достала из своего огромного ридикюля мужской платок и тщательно вытерла губы. После этого вытащила пальцами-крючками бархатную косметичку и накрасила губы помадой такого же отвратительного фиолетового цвета, что и кофта.
Я решила ждать. Каким-то чутьем я поняла, что Фрида нацелена на разговор и все вопросы ко мне были лишь преамбулой. Ничего ей про меня не интересно. Она просто сегодня вдруг решила поговорить. Я не ошиблась, через какое-то время Фрида продолжила:
– Работа хорошая, люди – говно. Причем все. – Она исподлобья зыркнула на меня, ожидая реакции. К этому моменту я проработала в этом странном коллективе – а по мне, так клоповнике – уже год. Не то чтобы я была согласна с формулировкой Фриды, но ход мыслей ее меня развеселил. Мне лично работа не нравилась. А люди не нравились конкретно эти. В других местах хороших было хоть отбавляй. Так что с формулировкой «все» я была не согласна и решила оспорить данное заявление:
– А как же ваш покойный муж?
– А что муж? Не смог меня защитить от этих циклопов. Все сама вырывала. С кровью. Ничего им не оставила, чтоб неповадно было. – Фрида повернула голову и посмотрела на мой живот, дальше голова не поворачивалась. Пыталась понять мою реакцию: достаточно ли она ясно сейчас выразилась? Уразумела ли я, что циклопы – это ее падчерицы? Видимо, реакция моя была недостаточно бурной, поэтому старушенция развернула свою мысль:
– Видите ли, не поняли они отца, – она слегка повысила голос. – Как можно было жениться?! После смерти матери прошло всего-то ничего – пятнадцать лет. И тут я нарисовалась. Причем мать их еврейкой не была – что неправильно. Еврей должен жениться только на еврейке. – Она опять исподлобья зыркнула в мою сторону. – Хотя кому я это рассказываю? Он был красив. Евреи, как правило, обаятельные, но чтобы красавцы – это редкость. Обычно маленькие, пузатые, шеи нет, глазки-щелочки, сами вертлявые, суетливые…
М-да. Доброта необычайная. Но я все так же молчала. Поняла, что сегодня день ее арии. Тем более она уже вердикт в мою сторону высказала на тему «кому она это все рассказывает». Фрида пошамкала синими губами и заскрипела дальше:
– А Борис был высоким, почти под метр девяносто, статный, ямочка на подбородке. Да, нас сосватали знакомые евреи. Пришли к родителям: так и так, есть такой человек, не желает ли ваша Фрида познакомиться, присмотреться? Мой папа тоже сначала про возраст задумался. Ему тогда было 60, а Борису 70. Но он сказал мне так: «Смотри сама, мы с мамой уже смирились, что ты будешь жить с нами и семьи у тебя не будет. Так тоже можно жить. Племянников у тебя хватает, всех возрастов. То, что своих детей нет, – оно, может, и обидно, но не смертельно. За кем ты больше хочешь ухаживать? За родными родителями или за чужим мужчиной?» Вот так поставил вопрос папа. И стало мне так горько. Оказывается, они сами уже все решили, судьбу мою определили и на своем совете утвердили. Я решила встретиться с Борисом. Да, я знала, что не красавица. Но у меня были другие качества, за которые точно можно было меня полюбить. Я всегда была умная, шустрая, все по дому умела делать.
Фрида уже не вертела головой, и голос перестал скрипеть. Она вернулась в свою юность.
– Я видела, что Борис не был в восторге от моей внешности. Я ему не понравилась. Такого не скроешь. Говорил как вроде из вежливости и из жалости. Я не выдержала и расплакалась. Никогда себе такого не позволяла. И тут вдруг он опешил. Охнул так и притянул меня к себе. Девочка моя, говорит, зачем же… И начали мы встречаться с ним. Через два месяца расписались. Да, прожили всего десять лет. Он так меня любил, что тут же попросил оставить работу. Жаль, говорил, времени, немного его у нас. Стало быть, чувствовал. Мы с ним все время были вместе. Дочерям своим тут же на дверь указал, как только те фыркнули в моем присутствии. Вот такой сложный для себя сделал выбор.
– Вы думаете, это правильно? – подала голос я.
– Я же сказала, – Фрида повысила голос. – Он сделал свой выбор. В следующий раз мы с ними на похоронах увиделись. Пришли как хозяйки, пытались все меня от гроба оттеснить. Ну я им и отомстила. Да, всего десять лет. Но мне хватает этих воспоминаний. А это кто все?
– Кто?
– Ну те, кого ты сотрудниками называешь. Пустые все люди.
– А зачем вы работаете? Раз вам все не нравится?
– Во-первых, я не сказала, что все не нравится. Работа хорошая. А люди говно.
Я поняла, что мы пошли по кругу. А тут и Райка с Катериной из столовой вернулись. Как всегда, зашли, умирая от смеха, комната тут же наполнилась разными запахами, Фрида прямо смотрела перед собой стеклянными глазами, а я все думала про ее слова. И про отношение к людям, и про то, что работа хорошая.
7. Меняем вкус
Можно ли полюбить работу? Можно. И нужно. Но тут главное правило: нужно в этой работе разобраться. Невозможно полюбить то, чего не знаешь. Нужно вникнуть, выучить, потратить свое время. Если просто по верхам, то ничего не получится.
Этому меня научил мой младший сын. Видимо, такие знания появляются после учебы в физтехе.
– Можно освоить все что угодно.
– Ну подожди, ты не прав. А как же певцы? Художники?
– Можно. Научить можно всему и научиться всему. Вопрос, сколько ты для этого затратишь труда. Кому-то нужно совсем ничего, а у кого-то такая учеба займет годы тренировок.
– А дальше?
А дальше я сама себе отвечала на все свои вопросы. Это уже наша жизнь, мы сами должны понять, есть ли у нас склонности, способности или даже талант.
Сын отчасти прав. Раньше всех учили петь и рисовать. И ничего – пели и картины маслом писали. Не все стали Патти, но пели все.
Я как-то присутствовала на занятиях пения дочки одних наших знакомых. Мы пили чай и болтали, а в соседней комнате раздавались дикие звуки под фортепьяно. Родители, слегка извиняясь, дали свои комментарии:
– Дочке нравится, это главное. Она нам как-то заявила: «Я хочу быть тем, кем хочу казаться».
– Какая интересная мысль…
– Глубокая. Мы решили поддержать.
И ладно, что нравится. Человек должен заниматься тем, что нравится. Родители молодцы. Они рядом. Могут поддержать на первых порах? Хорошо. Дальше пусть сама. А может, распоется? Или станет театроведом? Директором оперного театра? Почему нет? Важно вовремя остановиться, если талант все-таки не откроется, и не проплачивать себе карьеру. Примеров таких сегодня масса.
Мечта должна дружить с головой и с амбициями. Во всем должна быть гармония. Многие люди становятся несчастными, потому что думают, что могут, а они только хотят. Сложно тем, кто рядом. Если человек сам себя трезво оценить не может, ему нужно помочь и сказать ту самую горькую правду, уберечь от страшной трагедии. Причем не только его самого, но и его окружение.
Ну, это, наверное, тема другой книги. Но в этой главе я хотела сказать главное: занимаешься каким-то делом – не скучай лениво, а вникай что есть силы. Каким может быть результат? Например, тебе может понравиться эта работа.
Есть еще такая тема. Мы сами себе благодарны за наш труд. Мы его ценим. Чужой не всегда, а свой обязательно. Очень жаль себе признаваться, что усилия потрачены зря. А может, все не так уж и плохо?
8. Вникаем
Ровно это самое произошло и со мной. Пока я сидела в общей комнате и на машинке печатала платежки, я не понимала, чем я занимаюсь. Сказали напечатать – я и печатала. Зачем? Про что? Какая разница.
В итоге дело чуть не закончилось огромной трагедией. Я ведь как рассуждала? Подумаешь, запятую не там в сумме поставила! Это для меня была просто цифра, а не сумма, которую наше министерство переводило подведомственной организации…
Ужас и кошмар. Чуть не разорила место своей работы. Потом я видела, как бегали начальники друг к другу, решали, что можно сделать, как исправить ситуацию, при этом косо смотрели на меня. Меня не выгнали сразу, потому что мой папа в то время трудился в параллельной системе. Вроде как я там по блату работала. Может, поэтому со мной и не дружил никто. И это тоже оборотная сторона той работы, где ты трудишься по чьей-то рекомендации. Если думаешь, что тебе зажигается зеленый свет, все может быть по-другому.
Странная сложилась ситуация на той самой моей первой работе. И сама я не поинтересовалась, чем занимается эта структура: кого мы спонсируем, куда идут деньги – и мне про это никто не рассказывал. Это, конечно, удивительно – почему я сама не поинтересовалась? Просто обязана была это сделать! Не сделала. А мне неудобно было. Думала, наверное, так положено. Может, тайна какая государственная? Каждый знает только от сих и до сих.