Кстати, у нас такого плеча не было. Поэтому и поисками (метаниями, терзаниями) мы не занимались. Есть работа, деньги платят, занимать приходится всего-то за три дня до зарплаты. Ну это же мы просто в шоколаде живем!
Зарисовки на тему и без
В одно из путешествий по Грузии познакомилась с очень колоритной немецкой парой. Я их приметила сразу. Муж и жена, обоим лет, наверное, сильно за семьдесят, но все равно спортивные, подтянутые. Но хмурые. Почему хмурые? Оказалось, они ничего не понимают. Да, в грузинской глубинке найти человека, который говорит по-английски, непросто (про немецкий даже и говорить не будем), а эти двое смело путешествуют одни, без всякой группы, еще и машину напрокат взяли. Вай мэ! – какой кошмар! – как говорят в Грузии. В Грузии на машине, может, ездят не как в Индии, но что-то такое наподобие присутствует.
И вот сидят эти двое в ресторане отеля за завтраком, слава богу, заказывать ничего не нужно, шведский стол, можно не напрягаться, а тут я со своим «Гутен Аппетит!».
Ох, как же они обрадовались. Это ж счастье сплошное! Для начала они все беды свои мне на голову вылили. Я слегка опешила. Никогда не думала о Грузии в таком ключе. Для меня Грузия – это про тепло и душевность, про красоту природы, про пение и танцы.
О чем мне рассказывают эти приятные люди? Почему они ничего этого не видят? Пришлось посмотреть на Грузию, а еще и конкретно на дождливую Чакви, район недалеко от Батуми, глазами иностранцев. Грузины – это ведь про общение. Тепло разговора, сердечность. А если эти составляющие убрать? Что останется, как сегодня принято говорить, в сухом остатке? Мы увидим полуразрушенные дома, собак и коров на улицах, женщин в платках и в черных одеждах. Громко сигналят машины, под ногами коровьи лепешки. Да много чего в Грузии можно найти неприглядного. Есть те, кому эта страна не близка, кто искренне удивляется и спрашивает меня: «А что ты тут делаешь?»
Мне нравится Грузия. С ее достоинствами и недостатками. Я просто приняла эту страну сердцем. Иначе тут никак. Своим новым знакомым я постаралась, насколько смогла, донести свои ощущения от этой страны. В основном рассказывала про людей, с примерами и в лицах. Они вздыхали и кивали. Уж не знаю, удалось ли мне их убедить, но думаю, кое-что про Грузию им стало понятнее.
А потом они мне рассказали про себя. Я их слушала и удивлялась. Как мы похожи, а с другой стороны, разные какие.
Моника и Петер из разных стран. Она родилась в Нидерландах, училась германистике в университете Роттердама, практику проходила во Франкфурте. Именно во Франкфурте она познакомилась с Петером, где он изучал экономику. Петер родился в Австрии, в Зальцбурге. Папа органист, старший брат пианист. Он сам должен был пойти по музыкальной линии и вдруг увлекся экономикой. Учитель в школе был хороший. Да-да, учитель. Про учителей мы еще поговорим отдельно.
– Я понял, что музыка со мной останется навсегда, но я могу сделать лучше жизнь людей.
– Став бухгалтером? – Я аж прямо опешила. Видимо, что-то я про эту профессию не знала.
– И бухгалтером в том числе. Вы не согласны? Ни одно предприятие, ни одно дело, в принципе, без бухгалтерии работать не будет. Но мне хотелось посмотреть на проблему в целом. Как работает государство, как распределяются ресурсы? Почему кто-то живет бедно, кто-то богато? От чего это зависит?
– А родители как отнеслись к вашему выбору?
Захлопали глазами оба.
– Ну это же мой выбор. Они обрадовались, что я в поиске. В Германии и в Австрии в 18 лет ребенка отпускают в свободное плавание. Ищи сколько хочешь свое место в этой жизни, только за свой счет.
– А как это?
– А так. Если ребенок идет учиться дальше, конечно же, родители поддерживают, но, как правило, ребенок сразу идет жить в кампус или снимает квартиру, рядом с домом никто не учится.
В разговор вступила Моника:
– А еще, к примеру, наша дочь после окончания школы решила год поработать волонтером, поехала в Африку. Честно говоря, она у нас как раз очень домашняя, мы немного волновались. Но что делать, если она не решила, кем она станет? Работала в клинике, преподавала английский язык, жизнь посмотрела. Совсем другую жизнь.
– И что? Поняла, кем хочет быть?
– Да. Экономистом, как папа.
Мы рассмеялись хором. С одной стороны, абсурд. А с другой – Петер не мог ей объяснить, что его работа и полезная, и нужная, и интересная. (Мне, например про полезность, может, и понятно, но про то, что прям вот задыхаюсь от интереса, – нет.) А издалека, из той самой Африки, их дочь что-то такое поняла. Вот ведь дела.
– Сегодня она работает в одном из швейцарских банков.
– То есть вы живете с дочерью в разных странах? Тяжело?
– А у нас и сын живет не в Германии. Он выбрал для себя Францию. Математик. А что тут сложного? Границы открыты. Приезжай, когда хочешь. Вопрос нескольких часов, было бы желание, – добавил Петер.
– Вот когда были живы родители, было действительно тяжело. То есть дети уже разъехались, им реально нужна была наша помощь с их малышами, и тут взбунтовались родители. Им захотелось внимания. И в Австрии, и в Нидерландах старость устроена достойно. И медицинская помощь есть, и социальная. Но вот поговорить… Мы им изо всех сил пытались донести про занятость нашу, про деньги на дорогу. Нет! Папа хочет вам рассказать что-то важное. Садимся в машину. Едем. Оказывается, он вспомнил, что я когда-то попросила купить у него плюшевого медведя, а он не купил. И не то чтобы дорого было, забыл. А я тогда замолчала. А он не мог понять почему. А когда понял, в чем дело, психанул еще сильнее. И вот, оказывается, эти воспоминания его мучили. Почему не сказал по телефону? Ему нужно было при этом разговоре видеть мои глаза. – Моника говорила очень эмоционально. – Сдержалась, чтобы не психануть тогда, я. Сильно заболела внучка, дочь ждала помощи от меня. Я выбрала отца. Постаралась тогда не показать своего разочарования. Но он понял.
– А ты про что подумала? Про завещание? Ты ж у родителей одна. И так было понятно, что все тебе достанется, – хохотнул Петер. Но Монике было не до смеха, ее накрыли воспоминания:
– Помню, ехала обратно в машине и ревела… У внучки есть мама и папа. И целая жизнь впереди. А у моего папы только я. И вот так и жили с постоянной болью в сердце. Старые родители раздражают своих детей. Но у этих детей тоже есть дети. И раздражение кругами расходится по семьям.
Моника помолчала. Молчала и я. И тоже думала о своих родителях. Об ушедшем папе, и как мама до сих пор винит себя за то, что не уделила должного внимания своей маме, моей бабушке.
– А когда их не стало, – продолжила Моника, – появилось чувство вины. Любим вспоминать с бокалом вина у камина про наше детство. Сколько для нас делали наши родители. Вроде как не очень много и делали, судя по нынешним временам. Время было другое. Работать нужно было. Но были семейные традиции, праздники с накрытыми столами и неизменными шницелями и штруделями. Много смеялись, шутили.
– А выбор вашего жизненного пути? Что для этого делали родители? – Я окунулась совсем в другую жизнь. Спасибо моему немецкому языку. Такого из книжек и фильмов не узнаешь.
– Мы просто смотрели на них, на их жизнь и делали выводы. И потом я верю в генетику. В нас все заложено.
– Но это же нужно достать, – не унималась я.
– Вот это задача родителей. Однозначно. Они должны подтолкнуть и дать свободу.
– Как вы, когда разрешили поехать дочери в Африку?
– Примерно.
Еще один пример из серии «поколение сэндвич».
17. Жить по средствам
Работа должна кормить. Я с этим росла, знала про этот тезис всю жизнь. Жить на иждивении? У кого? И с какой стати?
А еще нужно жить по средствам. Этому меня учила моя семья. Я видела, как живут родители, и мне никогда не хотелось иметь больше того, на что я могла заработать.
Наверное, именно поэтому я практически никогда не занимала денег. Ах, нет, вру. У папы занимала. Да, у меня был очень строгий папа. Несмотря на то что он занимал солидную должность, никогда меня не баловал.
– Пальто? Хорошо. Сколько стоит? Со стипендии отдашь.
Кстати, я потом испытывала практически животное наслаждение, когда я уже покупала своим возрастным родителям холодильники и стиральные машины. Папа говорил: рассчитаюсь в конце месяца. Я соглашалась:
– Договорились.
А в конце месяца гордо говорила:
– Подарок!
Но вот никогда не понимала я людей, которые брали те самые кредиты, чтобы покупать дорогие машины, ездить на курорты, типа: «А чем мы хуже других?»
А почему съездить отдохнуть на Селигер, а не в Турцию – это значит хуже? Там природа и здесь природа. Тут вода и там вода. Там тебе шоу показывают с танцем живота, тут песни у костра под гитару. Кто сказал, что это хуже, а это лучше? Это просто разное. Но вот только после Селигера ты просто себе живешь, еще и можешь потихонечку на ту самую Турцию неспешно откладывать, ну уж если очень хочется. А после пятизвездочных отелей в Турции нужно отдавать долги. А ты ведь не знаешь, какие жизнь может преподнести сюрпризы и каких трат от тебя может потребовать. А ведь часто так и получается. Жизнь впритык. Разве это лучше?
Неужели так важно пускать пыль в глаза и рассказывать про дорогостоящий отдых? А потом изворачиваться, перезанимать…
Никогда этого не понимала и всегда жила по средствам. Могла себе позволить ездить на «Запорожце» – и ездила. А потом на «Таврии». И так по списку. На машину своей мечты пересела в 50 лет. И всегда знаю, не в этом счастье. В любой момент опять пересяду на что-нибудь бюджетное или буду ходить пешком. Очень даже полезно. А еще я не буду никогда этого скрывать. Да, деньги есть только вот на это. Но зато вот это самое я лично заработала. И горжусь вот этим самым своим.
Жизнь в кредит, напоказ, чтобы все посмотрели, – для меня это то же самое, что фотографироваться на фоне чужих домов и машин. Ну я-то знаю, что это не мое.