– Заглохла, проклятая! – в ужасе завопил водитель. – Твою…
– Спокойно, старшина! Заводи! – Морозов с подножки глянул назад и соскочил на землю. – Наводчик, заряжающий – к орудию!
До ближайших немцев оставалось метров сто пятьдесят, было видно, как один фриц приседает на колено, целится из винтовки.
Спрыгивая на землю, Тимофей выдал в сторону приближающихся немцев длинную очередь. Рядом плюхнулся пулеметчик, утвердил сошки «дегтярева».
– Эх, ходили пешком, так нет, ездить потянуло…
– Огонь! – донесся голос Морозова.
Тимофей нажал на спуск автомата, но очереди не услышал – оглушительно гавкнула прицепленная гаубица.
Часть фрицев выкосило, словно их и не было. Но чудо таилось в другом: от мощного толчка орудийной отдачи упрямый грузовик дернулся вперед и завелся. Это было ох как вовремя, поскольку немцы открыли пальбу, и точную. Упал Морозов, со стоном опустился на колено наводчик…
Под очереди ручного пулемета Тимофей помогал поднимать раненых. У старшего лейтенанта оказалась пробита грудь. «Студебекер» дернул вперед, боец Лавренко осознал, что тянуться до кузова уже рискованно, и вспрыгнул на орудие. Оказалось не очень удобно, но держаться можно, и щит прикрывает. Сквозь рев двигателя было слышно, как щелкают по орудию пули, в кузове снова кого-то ранило…
«Студебекер» несся как незнамо какой зверь. Тимофей, намертво вцепившийся в штангу, крепящую щит и еще какую-то круглую штуковину, подумал, что сейчас, кроме бока, ему и еще что-то насовсем отобьет. Но машина уже выкатила к спуску на переправу. Да, поужался плацдарм.
– Стой! – кричал кто-то на развороченной дороге. – Только артиллерия на мост, остальные на землю! С машины, мать вашу!
Тимофей отцепился от казенника гаубицы с твердым намерением на орудиях никогда больше не кататься. Не пехотное это дело.
Спуск к мосту был забит транспортом – почти сплошь тяжелые орудия и санитарные повозки. А у заставы перед спуском ходил невысокий свирепый полковник с двумя пистолетами в руках и «отделял чистых от нечистых». Бойцов без оружия отпихивал в одну кучу, остальных посылал в окопы над берегом. Спорить желающих не находилось.
Тимофей пошел было к обрыву, но потом осознал, что не просто так здесь бродит, и обернулся:
– Товарищ полковник, патронов бы? У меня полдиска осталось.
Полковник все так же свирепо и молча кивнул, указал стволом пистолета на ящики на обочине. Тимофей принялся запихивать за пазуху патронные пачки и тут расслышал крик с машины артиллеристов:
– Партизан! Эй, Партизан! Тебя раненый зовет.
Отяжелевший боец Лавренко вспрыгнул на колесо.
– Вот, шепчет: позовите да позовите.
Раненый наводчик указывал на Морозова. Старший лейтенант был бледен как бумага, в углах рта темнели струйки крови. Протянул руку. Тимофей принял подарок и пробормотал:
– Что вы, товарищ старший лейтенант. Выздоравливайте да возвращайтесь. Нам без таких артиллеристов так вообще край.
Тимофей побежал к обрыву. Зоркий полковник погрозил пистолетом. Боец Лавренко, оправдываясь, похлопал себя по оттопыренной гимнастерке: боезапас пополнен, готов к бою. Полковник погрозил еще разок, но скорее одобрительно.
Боец Лавренко свалился в траншею. Окопов здесь хватало: и старых, еще румынских, и посвежее, и воронок, в которых сейчас тоже залегли солдаты. За спиной изгибалось русло Днестра, местами берег покрывал лесок, до смерти измученный бомбежками и обстрелами. По сути, Тимофей оказался почти в том же месте, откуда и начинал свою первую в жизни атаку в тот памятный апрельский день захвата плацдарма. Ну, тогда чуть левее взбирались, ближе к Шерпенам, но не так важно. Страшно подумать, почти месяц прошел. Вот она, война: воевали-воевали – и опять там же сидим.
Поглядывая на знакомый и незнакомый пейзаж, Тимофей потрошил пачки и снаряжал диски. Желтые патрончики уже привычно и послушно вставали на место, тек «ручеек» в магазин. Стекались на позицию негустые резервы гвардейской стрелковой дивизии. Все понимали, что отступать некуда: попятишься – скинут в реку и расстреляют как уток.
Немцы скапливались для решительной атаки. По ним била наша артиллерия, но жиденько. Эх, столько рядом орудий, а толку… Хотя если присмотреться, не так уж и беззубо получалось. Закрывая диск, Тимофей попытался посчитать горящие танки. Штук десять только на виду, а еще по дороге за скатом дымы угадываются. Впрочем, там и наших грузовиков порядком набило. Но все-таки…
Слева, возле Шерпен, и справа, в Пугаченах, яростно гремел бой, а здесь все тянулась и тянулась, короткая, но кажущаяся бесконечной пауза перед решительной схваткой за переправу.
По траншее, бормоча проклятия, пробежали бронебойщики со своим неуклюжим ПТР. За ними шли офицеры, занимали места в ячейках. Такого количества старших командиров бойцу Лавренко – солдату опытному, но не очень долго служившему – видеть еще не приходилось. Не иначе весь штаб корпуса здесь в траншее. Тимофей вновь начал волноваться. Снял диск, продул горловину, поставил на место.
По траншее прошел полковник с автоматом, гулко крикнул:
– Главное – танки не пропустить! Всем ясно?
Бойцу Лавренко про танки было ясно – непонятно было, чем их останавливать. Кроме автомата, у него имелась только та самая «лимонка», и вряд ли танк ее сильно испугается.
Немцы уже шли: танки, за ними пехота, но ту из автомата пока было не достать. Нужно было чем-то заняться, пока сердце окончательно в сапоги не скатилось. Тимофей извлек из чехла лопатку, принялся подравнивать стенку ячейки, вырезал нишу-полочку, выложил из-за пазухи остатки патронов, гранату.
– Зарываешься, Лавренко?
По соседству пристроился офицер, внимательно разглядывал приближающихся немцев. Тимофей без особого удивления узнал дивизионного особиста, того, что шпионское дело с брынзой расследовал.
– Так точно, товарищ капитан, подравниваюсь, – сказал боец Лавренко. – Вам лопатку дать?
– Ну давай на секунду, раз такой добрый. – Особист ловко срубил кустик бурьяна на бруствере, подровнял скат и честно вернул инструмент. – С рукой-то что?
Тимофей поправил грязный, торчащий из рукава гимнастерки бинт.
– Я, товарищ капитан, не самострельный. Грузовик тушили, пожегся слегка. Не думайте чего плохого.
– С чего ты взял, Партизан, что о тебе плохо думают? – удивился особист. – Ты боец надежный, инициативный, вот именно так я о тебе и думаю. А вот…
Договорить капитан не успел. Вроде бы без всякого сигнала, но все одновременно начали стрелять.
Вставшие на прямую наводку зенитки от опушки и переправы жгли немецкие танки. Две фашистские машины, почти подошедшие к спуску, были остановлены бронебойщиками. Немецкая пехота залегла: ее вовремя пригрели минометчики, сохранившие именно для этого страшного и решающего момента энзэ боекомплекта.
Тимофей короткими очередями пытался достать отползающих немцев, до гранат и пальбы из особистского пистолета дело все же не дошло. Гвардия удержала переправу, а после подхода свежих батальонов 57-й дивизии наши перешли в контратаку.
Далеко продвинуться не удалось. Зацепились за вторую линию траншей, вернули рокадную дорогу Шерпены – Пугачены. На военном языке это называется «стабилизация обстановки». Но дела, конечно, были хреновы. Шерпены оказались потеряны, плацдарм ужался втрое, большая часть тяжелой артиллерии бесполезно сгрудилась в лесу, немцы бомбили нещадно…
Столько наших убитых Тимофей еще не видел. На дороге, в траншеях и просто на поле, между воронками – везде лежали мертвые бойцы. Иногда казалось, что лица знакомые. Но уже смеркалось, таяла в сером вечере страшная изрытая земля высокого берега, чернильная тьма залила русло Днестра, и лишь у передовой уходили к звездам трассеры и вспыхивали ракеты. Боец Лавренко брел к себе на проклятый склад КНН, реагировать на разрывы мин уже не оставалось сил.
Печать была сорвана – побывал в гостях кто-то. Тимофей щелкнул зажигалкой (прощальный подарок старшего лейтенанта Морозова) – фитиль зажегся ярким огоньком. Были видны следы чужого вторжения: упаковки от бинтов, окурки, забытая пилотка. Пилотка – это хорошо.
Тимофей повалился на катушки, нащупал спрятанную под стеной телогрейку. Под ватником стало теплее, но болело все, что может болеть. Еще и два ногтя содрал непонятно где. У Тимофея имелись два сухаря – бойцы батальона, с которыми дошел до второй траншеи, поделились, – но грызть сил не имелось. И идти за водой сил не было.
Боец Лавренко еще разок щелкнул зажигалкой. Хороший прибор, наверное, трофейный. Странное дело: вот уходят с плацдарма раненые люди, может, и не доживут они до госпиталя, а что-то стараются оставить – то ли бойцу, то ли самому плацдарму…
Огонек погас. Тимофей послушал, как снаружи роют землю – кажется, на месте артразведчиков обустраивались минометчики. Ладно, если до утра доживем, познакомимся.
День выдался настолько тяжким, что упорствовать и сражаться с памятью никак не получалось. Увиделось лицо Стефэ – вот прямо как рядом сидела. Даже запах как наяву ощутился.
Боец Лавренко подумал, что контузии даром не проходят, и провалился в сон.
4. Август. Фрукты
Жестяное ведро Тимофей подклепывал дважды, сейчас уже не подтекало. С водой на плацдарме имелись проблемы, иной раз пока дождешься подвоза… Можно было, конечно, и к обмелевшему Днестру сходить, но к речной воде боец Лавренко относился с должной осторожностью. Стираться – это конечно, а пить… Народ и так болеет всяким разным. По большей части малярия свирепствует, но желудки иной раз тоже слабину дают.
Тимофей глянул в пилотку, сейчас выполнявшую роль лукошка. Головной убор был полон слив – крупных, сизых, пахучих, с матовой пыльцой. Наверняка сочные, рот сразу слюной наполнился. Но надо помыть, надо!
Сливами угостил водитель хозроты. Дней десять назад Тимофей ему камешек для зажигалки отдал, теперь вот прибыток с той ерунды получился. Фрукты возили с левого берега, урожайный год намечался, что даже странно, учитывая сухое и жаркое лето. Хотя весна, помнится, была совсем наоборот…