Капитан принялся промывать помазок, и теперь стало очевидно, что командир ухмыляться и не думал, просто у него угол рта сдвинут, да и кожа до уха неестественно натянута шрамом. Осколок, наверное, задел.
Капитан продолжил объяснять:
– На дорогах видел, что делается? Отстали тылы, а приказ – «Вперед!», и его нужно исполнять. Так что напрасно ты харчем не запасся.
– Потерплю. Я привыкший.
– Тоже верно.
Капитан утер лицо, сел за стол и, наконец, развернул справки будущего призывника. Тимофей затаил дыхание.
– Так, по-румынски у нас только одна кобыла понимает, да и та контуженая. – Капитан отложил справку из городского отделения жудеца[2]. – Вот, эта доступнее. «Справка дана Лавренко Т. М. в том, что он успешно окончил…» Что ж ты так документы бережешь? Пятно вон какое.
– Пожар был, товарищ капитан. Сажа в трубе загорелась, пальто тогда вообще не спас. Обычная справка, там было «успешно закончил шестой класс школы № 36, переведен в седьмой класс». Вон и табель.
– Табель вижу. Гм, ну допустим. – Капитан отложил испятнанную бумажку и посмотрел на призывника. – От чего бежишь, гражданин Лавренко?
Тимофей взгляд выдержал и четко сказал:
– От стыда бегу, товарищ капитан. Хватит уже, насиделся в тылу.
– Темнишь малость, Лавренко. Но не к теще на блины отправляем. Что ж, если сотрудничеством с немцами не замаран, иди, воюй. Но если нагрешил, лучше сразу сознайся, иначе люди знающие найдутся, все равно подскажут.
– Товарищ капитан, я фашистов не меньше вашего ненавижу! Мне только винтовку дайте.
– Верю, верю. Иди, скажи Гончаруку, чтобы кипятка тебе налил, и жди формирования команды. Ну и помоги ему там, чтоб зря не сидеть.
Тимофей помог с водой и лошадьми. Потом, когда начали подходить призывники, помогал невыспавшемуся писарю-ефрейтору составлять списки. Сам писарь был волжанином, к местным именам и фамилиям еще не приспособился, сам путался, да и многие призывники от вопросов и волнения дар внятности теряли.
Национальностями и диковинными фамилиями городок Чемручи и его окрестности были весьма богаты: молдаване и украинцы, поляки и гагаузы, болгары и румыны… До войны и евреев с немцами хватало, сейчас-то, конечно, их в списках не имелось. В военкомат в эти дни шли по большей части без повесток: слух прошел, что забирают, мужчины призывного возраста сами приходили, не дожидаясь бумажек. Хотя, конечно, не все шли, но, как сказал капитан, «никого не позабудем, пусть и не надеются».
По слухам, должны были собрать новобранцев человек пятьсот, это если со всей округи и дальних сел, но Тимофей уже понял, что такого не будет: спешит полевой военкомат. Дивизия ведет бой, преследует немцев и румын, скоро бросок за Днестр, а там и до Кишинева меньше полста километров. Бойцы дивизии нужны позарез: наступление хотя и ходкое – сейчас победный порыв только грязь и сдерживает, – но личного состава не хватает. Посему формальности и медкомиссия сведены к минимуму.
В полдень капитан велел построить новобранцев во дворе, вышел и сказал кратко, но доходчиво:
– Товарищи! Идет наступление. Враг панически отходит, и наш славный Второй Украинский фронт решительно нацелен на скорейшее освобождение столицы Советской Молдавии. Поэтому боевое обучение, освоение оружия и тактику фронтовых действий вы будете осваивать непосредственно в своих подразделениях. Поздравляю вас с вступлением в нашу дружную гвардейскую семью! Иванцов, грузи бойцов – и вперед!
Сержант скомандовал «По двое становись!», что сделать оказалось затруднительно: лужа посреди двора была глубока, как омут. Будущие гвардейцы потянулись со двора. Тимофей оглянулся на капитана, тот кивнул и, кажется, вздохнул.
Тимофею полегчало и одновременно стало стыдно. Нехорошо службу начинать с обмана и даже подлога – это же вообще откровенное преступление. Но что делать? В конце концов, не убавил же себе возраст гражданин Лавренко, а прибавил. Простится, если вдруг вскроется. Есть такие надежды.
Было Тимофею Лавренко шестнадцать лет, и на фронт ему нужно было просто до зарезу. По личным мотивам и из-за полной безнадежности ситуации.
Куцая колонна шагала по краю улицы, под ногами чавкало. Сержант ободрял зычным голосом. Казалось, уже к дороге на Григориополь пора сворачивать, но прошли еще прямо – напротив амбаров, у кучи зеленых ящиков, ждали несколько красноармейцев.
– Бери, славяне! Ежели кто жадный, можно по два!
Новобранцы подходили поочередно, забирали боеприпасы. Тимофей тоже получил из свеженького ящика скользкий снаряд. Боеприпас был в смазке, сильно пачкался; новобранцы, хоть и не блистали парадной одеждой, бурчали ругательное.
– Без гомону! Такое ваше первое боевое задание. Это трехдюймовые, они на батареях сейчас на вес золота! Да и чего порожняком-то ходить? Веселей, веселей, вы ж теперь гвардия! – призывал сержант Иванцов.
Снаряд – красивый, золотистый, со строго-серой, опасной головкой – показался Тимофею не особенно тяжелым[3]. Но шагов через сто выяснилось, что нести его жутко неудобно. Да еще грязища…
Не было уже никакой колонны, шли цепочкой вдоль похожей на болото дороги парни и мужчины в разномастных ватниках и полупальто, несли уже не очень золотистые снаряды. Обходили увязшие в грязи выше колес грузовики, обгоняли едва ползущие двуколки с зарядными ящиками, пушки и подводы, грязных, как черти, артиллеристов и измученных лошадей.
Хотя все вокруг чавкало, фыркало и хрипло материлось, Тимофею вновь казалось, что он один. Шаг, еще шаг; попадешь след в след – плохо, не попадешь – еще хуже. Снаряд лежал на плече, мыслей «а вдруг рванет?» давно уже не имелось. Странно, тут же до Днестра не так и далеко должно быть? Ходил год назад за дешевой кожей, такая даль не помнилась, вроде быстро тогда дошел. Где река-то?
Реку призывник Тимофей Лавренко увидел уже в темноте. Вернее, плавни увидел, а вода лишь изредка проглядывала. Заканчивался день одиннадцатого апреля 1944 года, а команда все шла и шла, иной раз теряя дорогу и направление, ориентируясь лишь на осипший голос сержанта Иванцова. Наконец куда-то свернули, кому-то отдавали снаряды, потом попадали в сарае на сырую солому. Где-то недалеко стреляли, в нос бил кислый дух овчинного воротника соседа, есть уже не хотелось, только спать.
Не так Тимофей представлял себе побеждающую Рабоче-крестьянскую Красную армию, но жизнь приучила к тому, что она – настоящая жизнь – вовсе не такая, как думалось до войны мальчишке Тимке. Привык уже призывник Лавренко и не удивлялся.
Завтракали всухомятку: кухня не пришла. Сухари – черные, сытные, странным образом напоминавшие о довоенных детских вкусах-впечатлениях; еще был чай – сладкий, густой, как сироп. Кто-то из призывников говорил, что сахар немецкий, трофейный и ненастоящий, ну и ладно, зато его было много. В выбитые ворота амбара заносило влагу моросящего дождя, тянуло холодом и развезенной грязью. Тимофей почувствовал, как от этой стылости и сладкого запаха дымного кострового чая начинает вновь неудержимо тянуть в сон.
Но тут пришел офицер, приказал строиться. Командир оказался замполитом полка – теперь так называли комиссаров. Он объявил, что сейчас будут занятия по боевой подготовке, потом принятие присяги и распределение по ротам.
– Далее взводим пружину диска, – объяснял усатый боец в ловкой короткой телогрейке. – Аккуратненько, вот так… Щелчки чуете? Восемь раз щелкнет – и хорош.
Новобранцы наблюдали за возней с магазином. Автомат ППШ многие видели впервые и в больших сомнениях полагали, что винтовка будет понадежнее. Тимофея оружие зачаровало: это ж какое количество патронов вмещается?! Да еще запасной диск!
– А потом вставляем патрончики. Опять же аккуратненько, быстро, но неспешно, «ручейком», как и написано в наставлении. – Автоматчик ловко вставлял небольшие патроны. – Землю диском не черпаем, солому внутрь тоже не пихаем, автомату она без надобности.
– Все ж мудрено, – сказал один из новобранцев, тоже с усами, но подлиннее и почернее, чем у инструктора. – А штык к нему полагается?
– Куда тебе штык? Консерву открывать? Так те консервы и шнапс еще отбить у фрица нужно. Так что если врукопашную сойдешься, бей немца прикладом, немец нынче не обидчивый, непременно на штык не особо и претендует.
Новобранцы начали возиться с диском, а длинноусый тайком пересел к другому кружку, где нормальную винтовку разбирали.
– Эй, Лавренко, есть такой? – крикнули от ворот.
Тимофей растерянно поднялся.
– Чего стоишь? – рассердился худой командир-офицер. – Ко мне бегом!
Пришлось спешно протискиваться между сидящими на соломе. Тимофей успел поправить ватник, вытянулся перед строгим офицером.
– Я Лавренко.
– Вижу, что ты. Идешь со мной, – распорядился офицер, вблизи оказавшийся ненамного старше Тимофея. – Тебе в минометчики назначено. Осознал счастье?
– Осознал. А почему в минометчики?
– Потому. Живо за мной, и без разговорчиков! Сидор где?
– Я без мешка.
– И кого присылают? – закатил глаза офицер. – В бумагах про него «образованный и грамотный», а у него даже мешка нет. Растяпа! Ничего, оботрешься. В роте и не таких выучивали. За мной шагом марш!
Тимофей шел за заносчивым офицером и пытался понять, в каком звании новый начальник. На одном мятом погоне у того имелась звездочка, на другом было пусто. Что бы это значило? А, нет, на втором погоне дырка угадывалась – наверное, просто потерялась звездочка. Младший лейтенант, артиллерист-минометчик. А гонору как у комдива.
Обнаружилось, что вокруг много войск. Солдаты спешно несли какие-то доски и металлические ящики; вот, кидаясь грязью, прокатила открытая приземистая коротенькая машина. Потом Тимофей увидел танки: две гусеничные машины, тоже короткие и не особо массивные, прятались посреди старого и корявого яблоневого сада. Задняя часть башен этих танков оказалась попросту затянута брезентом, выглядела несерьезно, но орудия вполне солидные, наверное, трехдюймовые