Тимофей самокритично подумал о себе: вообще сопляк, никакого толку. Но боец Лавренко лишь временно прикомандированный, ему можно.
Вышел Земляков.
– Сидите? А дела меж тем улаживаются. Пришлют машинку, и должен я успеть. Выдвигаемся на околицу вдоль дороги. Ориентир – колодец для скота, за ним, говорят, поле ровное.
Идя к «доджу», Торчок зловеще поинтересовался:
– А позвольте уточнить, товарищ старший лейтенант: отож куда вы должны успеть?
– Самолет сядет, мигом забросит в Одессу. Там слегка морем. Крюк далекий, но получается, это самый быстрый вариант, – пояснил Земляков.
– От гарно-то как, що быстрый. А инструкция?! – грозным шепотом возгласил сержант.
– Инструкция не догма, а ориентир для надлежащего исполнения, – оправдался старший лейтенант. – Самолет подгонят не «дуглас», а что полегче. Вместе с «доджем» мы туда определенно не втиснемся. Подождете здесь радиограммы и сразу двинетесь согласно новой вводной.
– Неможно! – твердо сказал Торчок. – Отож и у меня инструкция. Однозначная!
– Не шуми. Самолет не резиновый, у него тоже однозначные технические возможности. Да и на кого мы машину оставим? Бойцы молодые, затеряются. – Земляков глянул на Тимофея. – Не обижайся, Лавренко, но опыта у тебя маловато.
– Опыта у него вдосталь. И карту он понимает, – буркнул Торчок. – Но дело не в том. Вы, поручик, в своем ли уме? Куда в одиночку? Твердо запрещено. И вас не похвалят, а я так точно штрафной ротой не отделаюсь.
Заговорил Павло Захарович совершенно правильно, без народного акцента, да еще обозвал командира старорежимным поручиком. Тимофей не понял, с какой стати, но осознал, что разговор пошел совсем уж серьезный, и на всякий случай отстал. Начальство внимания не обратило, отошло к плетню. Земляков открыл планшетку и стал показывать на карте. Доносились обрывки разговора:
– Эта дурацкая вторая крепостная рота сейчас вот здесь… будут выходить к лиману, но майор там в плен определенно не попадет. Убьют, наверное.
– Черт с ним, другого майора найдем. Там десант, и пойдут прямо в бой. Убьют никчемно. Совершенно иное у нас с вами задание, – настаивал Торчок.
– И что тогда? Сколько времени потеряем. Нужно рисковать. Десант скромный, в головную группу я лезть не собираюсь. Но перехватить Бэлашэ некая возможность все же есть…
– Простите, Евгений Германович, но это чисто теоретическая возможность. Где вы его там найдете? В одиночку и без всякого прикрытия?
– Шутите, что ли? Там батальон морской пехоты и два десятка катеров. Бой планируется достаточно удачный, – пояснял Земляков.
Торчок перешел на шепот, но так яростно размахивал руками, что казалось, плетень завалит.
– Да понятно, но придется все заново планировать, это сто пятьсот бумажек писать, – замычал старший лейтенант. – Может, майор вышел к дамбе да сдался, но под чужим именем? А может, его шлепнули или, наоборот, просто пинка дали и отпустили. Ситуация, с учетом текущего румынского вопроса, самая неопределенная. Я бы вас, Павло Захарович, туда послал, но вы же ни по-немецки, ни по-румынски ни в зуб ногой.
– Я и говорю: всей группой нужно ехать, – настаивал сержант. – Пусть опоздаем на денек, зато без риска, бережком, спокойненько. Выйдем к этой переправе, там пленные все равно будут, чего-нибудь да расскажут.
– Нужное нам рассказать может только майор, на фиг нам басни его случайных сослуживцев, – проворчал Земляков. – Нет, Павло Захарович, все равно лететь нужно мне. Хотя бы ориентировку десантникам дам, может, отловят гада.
– Евгений Германович, да кому вы рассказываете?! – всплеснул руками Торчок. – Сядете на монитор какой-нибудь – и полный вперед! Вам же не в первый раз, знаю я, чья это школа! Но это прямое нарушение приказа. Даже при всех новых вводных в одиночку работать нельзя! Напишите ориентировку десантникам, мы чуть позже подъедем.
– Да им та ориентировка… – с досадой отмахнулся старший лейтенант. – Мне с ними нужно плыть. В общем-то, удачно: десант практически туда и идет. Нельзя шанс упускать.
– А приказ нарушать можно?! – ощерился Торчок.
Тут несговорчивые начальники задрали голову: над селом зажужжало – разворачивался маленький самолет-биплан.
– Оперативненько! – Земляков посмотрел на часы. – Должен успеть. В общем, беру ответственность на себя. Спишут – фиг с ним. А бюрократией заниматься еще пару месяцев я не собираюсь, я не железный.
– А я за вас в штрафную идти не собираюсь, – твердо сказал Торчок. – Или вместе слетаем, или автомобильным ходом. Отож последнее всяко будет умнее.
– Поехали, у самолета разберемся, – схитрил старший лейтенант.
У-2 сел подходяще, у самой дороги. Машина подрулила к жужжащему аэроплану, летчик из кабины не вылезал, смотрел неодобрительно. Земляков показал удостоверение, пилот указал на заднюю кабину-ячейку.
Тут Торчок показал два пальца. Летчик сдернул перчатку, продемонстрировал в ответ доходчивый кукиш и закричал, сопровождая жестами: «Некуда!» Земляков чиркнул себе по горлу: «Позарез нужно!» Пилот ответил: «Спятили?! Некуда, и вообще, перегруз. Не взлетит машина». Торчок подпрыгнул, показывая, что он скромного роста и может оставить оружие. Летчик указал, что не в росте дело: фюзеляж у сержанта плотный и увесистый. Обиженный Торчок покрутился, показывая свою сомнительную стройность.
Старший лейтенант махнул рукой и ловко полез в заднюю кабину. Тут сержант в отчаянии ухватил за плечо Тимофея. С самолета отрицательно замахали уже двое. Боец Лавренко почувствовал, что с него снимают автомат и выдирают из подсумка запасной диск, потом пихают в спину. С замершим сердцем Тимофей сунул пилотку за пояс и полез в самолет. Сзади подсадили, сверху подхватил матерящийся старший лейтенант.
Оказалось тесновато, хотя командир был налегке и не особо толстый. Тимофей втиснулся полубоком, старший лейтенант с проклятием поправлял упершуюся куда не надо рукоять саперной лопатки.
Летчик повернулся и проорал:
– Побьемся – ответственность на вас!
– Одесса-мама нужна, тут хоть кровь из носу! – ответил Земляков.
– Тогда пристегнитесь. Если сможете, – прокричал пилот и знаком показал остающейся группе, чтобы хвост чуток занесли.
Сержант и Андрюха ухватили легкий хвост и развернули аэроплан вдоль дороги. Самолетик вздрагивал всеми легкими частями и рвался вперед. Тимофей подумал, что только изнутри осознаешь, насколько легок и хрупок учебно-тренировочный биплан. Но было поздно, аэроплан подпрыгивал по полю, набирал ход. «Додж» и бойцы группы остались позади, смотрели, заслоняясь от солнца ладонями. Тени все быстрее бежали под крыльями, угрожающе дергались на неровностях. Потом вздрагивания прекратились. Летим, а?
Дорога и ползущие повозки начали уходить вниз и влево. Пилот на миг обернулся, Земляков показал ему большой палец. Летчик закивал. Село проплыло уже далеко внизу. Тимофей завороженно смотрел за борт.
Старший лейтенант окончил возиться с ремнями пристегивания, осторожно поерзал и крикнул в ухо:
– Слушай, Лавренко, на хрена ты саперку не оставил? Тут окапываться не от кого, все равно от «мессеров» не спрячешься.
– Счастливый инструмент, товарищ старший лейтенант. Долетим, не разобьемся и не собьют.
– Ну, разве что на счастье. – Земляков вновь осторожно заерзал. – Тьфу, прямо рок какой-то с этой машинной теснотой. Тоже лопатку на удачу брать, что ли? Ладно, надеюсь, ты боец правильной ориентации.
Про ориентацию Тимофей не понял, а вот мысль, что СМЕРШ – подразделение непредсказуемое, усвоилась твердо. Надо же, еще час назад ни о чем таком не думал, а теперь в воздухе!
– Наверное, в детстве летчиком хотел стать? – прокричал догадливый командир. – Понятное дело, впечатляет. И на Одессу сверху глянем.
Стало прохладно, небесный воздух бил в лицо, ровно свистел в ушах. Промелькнувший было страх отступил. Здорово! Вот бы Стефэ рассказать. Может, и над Плешкой пролетит самолет? Не, южнее курс взяли.
Боец Лавренко с грустью и восторгом смотрел на скользящие под крыльями лоскуты виноградников, шнурки извилистых тропинок, пятна прудиков-ставков, дороги в клубах пыли…
6. Август. Между водой и песком
Сверху Одесса авиапассажирам понравилась, хотя посмотреть на нее толком и не довелось. Промелькнули дачные домики, сине-бурая линза моря по правую руку, самолет клюнул носом и через десяток секунд уже прыгал-катился по выгоревшей и пыльной траве.
– Приехали, товарищ Лавренко, выбирайся, – с облегчением призвал командир. – Вообще, с виду ты гораздо легче, чем в натуре. А инструмент твой так это вообще…
Сползая на землю, Тимофей и сам испытал облегчение. Все-таки летать на аэроплане мечталось как-то иначе. А тут и снизу, и сверху жутко дует, глаза слезятся, а когда пассажиры углядели среди голубизны небосвода группу самолетов, так и вообще стало не по себе. К счастью, соседи по небесам то ли не разглядели жмущийся к земле биплан, то ли вообще были своими краснозвездными летунами. В общем, обошлось, а то на борту из всего оборонительного вооружения имелись лишь пистолеты пилота и старшего лейтенанта Землякова, пустой крюк-вертлюг для пулемета да та самая малополезная лопатка.
Земляков свалился с самолета, приложил руку к сердцу, благодаря летчика, и проникновенно сообщил:
– Спасибо, век не забуду! Извини, спешим, но с меня причитается. Будет случай, будет!
Командир был прав: следовало поспешать, а то полный «отож» случится. Как оказалось, долететь до славного города Одессы оказалось куда легче, чем добраться до собственно порта. Автомобили на аэродроме имелись, но сугубо технические, давать их даже сотрудникам СМЕРШ никто не собирался, да, пожалуй, на таких раздолбанных бензовозах и бомбовозах недалеко и уедешь.
Добирались на перекладных, и старший лейтенант порядком нервничал: уже темнело, а где именно те нужные причалы – глубокая военная тайна. Несся Тимофей на подножке трофейного фургончика, вертел головой, пытаясь запомнить славный город Одессу, платаны и дома, что по самые чердаки удушены диким виноградом. Пахло пыльным камнем, бензином, южной приморской ночью, птичьим пометом, а иногда – жареными баклажанами, что остро напоминало о мирных временах и категорически пропущенном обеде.