14. Декабрь. Станция на маршруте
Ситуация складывалась крайне неприятная. 22 декабря наши части продолжали наступление. Дивизии 27-го стрелкового корпуса совместно с передовыми частями 6-й гвардейской танковой армии достаточно успешно продвигались на северо-запад в междуречье Ипель – Грон. Но в ночь на 23 декабря спешно переброшенные из Польши танковые дивизии немцев нанесли встречный контрудар. Удар у гитлеровцев получился довольно хаотичным, но совершенно неожиданным.
Наша 303-я стрелковая дивизия готовилась наступать вдоль железной дороги от Харватице и станции Томпа. Немецкий удар отсек дивизию от действовавших в районе Ленице танкистов. Одновременно оказалась перерезана и единственная дорога, связывающая с тылами наши передовые части. Мгновенно образовался дефицит горючего и боеприпасов.
Немцы наносили сходящиеся удары с трех направлений, 303-я стрелковая оказалась окружена в районе деревни Семеровицы. Паники не было, стрелки и артиллеристы заняли круговую оборону. Хуже пришлось штабу дивизии, оказавшемуся восточнее, на станции Томпа: немцы, видимо, точно знали местонахождение штаба и атаковали целенаправленно…
– Товарищ капитан, мы ведь проскочим? Прикажите показать, где можно проскочить! У меня приказ срочно быть в Будапеште, – наседал Саламонов.
– Так а чего вы сюда ехали? – изумился капитан. – Слышите, что творится? Где же тут проскочить?
Стрельба усиливалась – в большей степени на севере, но и со стороны дороги, по которой только что беспрепятственно прошли машины опергруппы, доносились очереди.
– Но мы же проехали! Можно же проехать! – возмущался Саламонов.
– Да черт вас знает, как вы проехали! – обозлился капитан. – Прячьте технику, занимайте оборону. Немцы подходят!
– Лавренко, прячь машины! Немцы рядом! – немедля переключился лейтенант, как будто Тимофей не стоял рядом и ничего не слышал.
Станция[45] была не особо значительной: несколько складов, короткая платформа, запасной путь… Уходила мимо станционных строений насыпь, тянулись во тьму рельсы единственного пути. По другую сторону насыпи стояли дома железнодорожных служащих – одноэтажные, крытые черепицей. Еще дальше во тьме пряталась деревня Харватице, там уже были немцы и готовились к атаке на станцию.
Скучившаяся под защитой оград, немногих домов и пакгаузов автотехника штаба дивизии стояла густо. Водители суетились, пытаясь замаскировать автомобили. Тимофей понимал, что пожгут тут технику, но деваться попросту было некуда. Местность для обороны не подходила: вокруг станции лишь поля и луга, а склоны пологих холмов, высоты подальше – то уже под немцами. Особо окапываться некогда, только за строения и можно обороне зацепиться. Если у фрицев танки и артиллерия… Впрочем, народ тут опытный, не новобранцы, устоят. Но машинам по-любому конец…
Тимофей стукнул прикладом в стену – ага! так себе выложили.
– Здесь!
– Так устоит же камень-то, – заныл Сашка.
– А ты с разгона. Нечего жалеть!
Водитель запрыгнул в кабину «опель-пежо», газанул задним ходом – грузовик бахнул кормовым бортом в стену. Заскрипел лопнувший кузов, полетели щепки. Но и стена пошатнулась.
– Еще раз! – скомандовал сержант Лавренко.
Грузовичок было жалко, прям очень. Столько делали его, за рулем успел посидеть, попривыкнуть. Ну, что теперь-то.
Бах! – машина повторила самоубийственный маневр.
Пробегавший мимо боец крикнул:
– Что творите, ироды?! Да погодьте, сейчас немцы сами все порушат.
– Беги, хохмач! – обозлился Тимофей. – Еще о непременном сохранении культурных словацких ценностей речь толкни.
С третьего толчка стена обрушилась.
– Отож с краю подчисть! – указал Торчок, спешно роющийся в вещах в кузове «доджа».
Подвисшие камни Тимофей обрушил толчком – левая рука заныла. Вот все так не вовремя, черт бы его… Изнутри, из пролома пахнуло тыквами, яблоками, мирной жизнью. Здоровенные тут сараи, это хорошо.
«Додж» загнали внутрь, снаружи загородили побитым «опель-пежо». Стрельба нарастала – немцы открыли огонь из чего-то скорострельного, видимо, зенитного. Легкие снаряды пока особого вреда не причиняли, лишь сшибали черепицу с крыш. Но вот и мины от фрицев засвистели. Это уже хуже…
– Значит, так. Мы в оборону, Сергеев за машинами приглядывает, – сказал Тимофей, обозревая арсенал опергруппы. – Ну, «катюши» у нас нету, но все же и не с пустыми руками.
– Давай я с вами пойду, – вызвался Сергеев. – Захарычу бегать уже сложно.
– Отож добегу, – заверил Торчок. – То разумнее. Поскоку ежели на прорыв идти, то я твою заокеанскую колесную гордость точно не заведу.
– Все! Беремся! – распорядился Тимофей.
Когда отягощенная оружием боевая часть опергруппы выбежала на крошечную площадь перед станцией, на них накинулся какой-то майор:
– Куда драпаете? А ну-ка стой!
– Виноваты, товарищ майор. Не разобрались. Где позицию занять поудачнее? – Тимофей плюхнул на раздолбанную мостовую свой жаб-миномет.
– Блудливые контрразведчики, что ли? И даже с полутяжелым вооружением? – ядовито восхитился майор. – Тогда туда давай, сержант. Дом с флюгером видишь?
Группа двинула к дому, на котором вроде бы виднелось что-то похожее на флюгер. Несущий два лотка мин Торчок проворчал:
– В самую дупу послал майор. О тож мы чужие, шо нас беречь.
– Да тут щас везде эта ваша дупа, – справедливо заметил Сашка, которого кренило под неуравновешенностью трех минометных лотков.
Нет, позиция оказалась не из самых дурных: между домами и колодцем бойцы комендантских подразделений успели слегка окопаться, расковырять стены. Командовал тут немолодой грузный подполковник. Подивился незнакомым бойцам.
– Ладно, сержант, занимай позицию. Ты из этой дряни вообще стрелял?
– Обижаете, товарищ подполковник. Неказистое устройство, но вполне рабочее.
– Ну, давай, выбирай огневую. Только по своим не вздумай пульнуть.
Подполковник неспешно двинулся в темноту, донесся его спокойный бас.
– От то солидный командир, вдумчивый, – одобрил Торчок. – Не то що наш.
Лейтенант Саламонов куда-то запропал, но опергруппа об этом не особо жалела. Некогда было. Тимофей спешно зарывался в землю, «коминтерн» так и мелькал, с хрустом перерубая корни и выбрасывая из словацких недр всякие осколки и черепки.
– Богата тут эта археология, – пропыхтел сержант Лавренко.
– А у меня само идет, – сообщил Сашка, копавший у другого угла строения. – Сортир, наверное, стоял.
– Отож удобрения – сплошная польза для росту, – позавидовал сверху Торчок.
Павло Захарович изыскал лестницу и устраивался в разворошенной крыше невысокого строения. Выбрали позицию наспех, но вроде бы удачно. Пристройка малозаметная, вид на подходы к крайним домам имеется. Только вот закрепиться по-настоящему не дадут.
Немцы уже атаковали. Справа вовсю разгорелось: пулеметы, разрывы мин, перестук легких немецких зениток. Вспыхнули в небе осветительные ракеты, стрельба сразу усилилась, дошло до автоматов. Но и у наших имелся сюрприз – вдарила сразу пара крупнокалиберных пулеметов из зенитного штабного прикрытия. Проскочил за дома юркий связной броневичок, затарахтел из башенного пулеметика. Через секунды пулей вылетел назад уже через другой проезд. Немцы перенесли огонь на мелкую бесстрашную бронетехнику, и заборы разлетались от частых попаданий снарядов автоматической пушки.
Тимофей на миг спрятался в окопчике: сержант скромный и не бронированный, но ведь заденут ненароком. Но броневичок уже тарахтел из пулемета левее, туда немедля влупили немцы.
– Отож мелок танк, да отвлекает ударно, – крикнул сверху Павло Захарович. – Ты, Тима, забирайся сюда на миг. Приценись. Идут фрицы-то…
Приценились. Видно было не то что плохо – вообще никак. И ориентиров мало. Но опыт ночных боев на плацдарме имелся, угадать ситуацию худо-бедно можно. Вспышки выстрелов, направления, по которым точно пойдут…
– Захарыч, у тебя глаз верный, я знаю, – пробормотал Тимофей. – Направляй внятно, лучше без лишних «отож». Тут каждый слог и градус важен.
– Можно и так. Ты там, главное, поосторожнее с бомбами. Все говорят, что заряды шибко чуткие.
– Соблюду аккуратность. Стежок за стежком, дело привычное.
По полю ударили наши ручники, за ними – карабины и автоматы связистов и иных штабных вояк. В ответ немцы тоже усилили огонь – светляки трассирующих пуль и снарядов, казалось, летели со всех сторон.
Тимофей скатился по лестнице.
– Чего молчим, особисты? – поинтересовалась большая фигура, появившаяся из-за угла.
– Рановато, товарищ подполковник, – не глядя, пояснил скорчившийся над «жабом» Тимофей. – Мы маломощные, разброс большой, а эшелона мин в запасе нету. Подпустим – накидаем.
– Ну-ну, – только и сказал подполковник и исчез.
Приличный человек. Если расстреляет или под трибунал отдаст, то потом, а не до того как.
Стрельнул из карабина Сашка, залегший в окопчике на противоположном краю пристройки.
– Как? – поинтересовался Тимофей, подправляя горизонтальную наводку «жаба».
– Нормально. И затвор плавный, – похвалился водитель и пульнул еще разок.
– Тима, подходят. По левому штриху, – предупредил сверху Торчок.
Что ж, «жаб» был готов: плита-опора наклонена чуть вперед и подкопана, белая метка наводки на стволе видна четко. Тимофей протер крышку лотка с минами, открыл… Минометные снаряды, в темноте похожие цветом на запекшуюся кровь, ждали.
– Давай, Тимоха! – спокойно сказал Павло Захарович с крыши. – С Богом!
Сержант Лавренко нежно вынул первую мину. Конечно, без пристрелки не полагается, но мы не особо минометчики, а штаб дивизии – не ротная траншея.
Мина ушла в ствол мягко, чисто. Тимофей толкнул рычаг спуска. «Жаб» с готовностью хлопнул.
– Добре! – сообщили сверху. – На ноготь правее…
Подправили, ушла вторая мина…
Лоток, еще… Уходили мины… «Правее штрих! Туда еще одну! Ближе два пальца! Еще дай!» – командовал сверху Торчок. Понятно, указания смехотворные, но Тимофей человека на крыше знал давно, точное понимание имелось.