-светы!) от усердия высунула.
Но потом, конечно, сплоховала. Как я и подозревала. Принялась накручивать такой нелепый узел, что у меня аж сердце занялось. Ну кто же так закрепляет веревку?! И все это — в кожаных перчатках… Неумеха, ай да неумеха во всем!
Никто не сможет обвинить меня в дальнейшем. Ни одна женщина на свете на моем месте не удержалась бы от замечания:
— Да что ты творишь-то? Что за бездарное макраме? И сними ты эти дурацкие перчатки наконец… Дай покажу, как надо!
И бросив свой недовязанный узел, я переползла на четвереньках к Пантере.
Рассказывать о том, что случилось следом, тяжело.
И даже немного стыдно.
Но — что было, то было. Правдивый рассказчик всегда придерживается истины, даже если она выставляет его в невыгодном свете. А уж за свою бескомпромиссную правдивость я могла бы получить государственную награду как минимум второй степени, если не первой. Вы-то ведь уже поняли, что человека честнее меня во всем Купчине не сыскать?..
В общем, от моего язвительного возгласа Главный Магистр проснулся.
Он зашамкал губами, зачмокал после сна, как объевшаяся сена лошадь. Пробормотал что-то вроде «о муза, о любовь (или Любовь, не знаю)» и попытался выпрямить спину. Это ему не удалось — мешали привязанные к нижней перекладине запястья.
Старичок тряхнул белой головой, часто-часто заморгал, окончательно просыпаясь — и тут увидел меня в глупейшем виде, на четвереньках, с ужасно перепуганной физиономией; рядом — растерянную Пантеру на корточках; понял, что руки его примотаны к стулу. Дернул левой рукой — бесполезно, Пантерин узел держал его мертвой хваткой. Напряг правое предплечье — мой узел сразу распустился и опал, как махровый пион в жарком июле. Колготина осталась болтаться на перекладине, а Главный Магистр свободной рукой схватил нож, который я неосмотрительно оставила на краешке стола, резанул вторую капронку и буквально выскочил из стула, словно ему снова было семнадцать, а не восемьдесят семь.
Мы с Пантерой сжались в маленькие трясущиеся комочки.
Главный Магистр возвышался над нами, как исполин в плетеных сандалиях.
— О муза! Ты предала меня! — воскликнул он с болью и удивлением. — А значит, ты должна погибнуть.
Серые повара по знаку своего предводителя бросили кастрюли и окружили нас плотным кольцом. Пантере скрутили запястья кулинарной бечевкой, меня — грубо, за шкирку, как котенка, — подняли с четверенек и бросили на дубовый стул, еще теплый после Главного Магистра, и той же бечевкой привязали мои руки к его нижней перекладине.
Старик достал из-за пазухи ампулу со змеиным ядом — такая же валялась у меня дома в шкатулке — и сухо приказал рыцарям:
— Откройте ей рот.
Я начала было оправдываться, что он неправильно все понял, что мы с Пантерой всего лишь хотели пошутить, это просто забавный пионерский розыгрыш, как горящий «велосипедик» между пальцами ног или как когда руку спящего мальчишки опускают в теплую воду, чтобы он намочил постель…
Но блеф не удался. Эту партию в покер я проиграла.
Главный Магистр смотрел на меня, и в его светлых старческих глазах плескались обида, разочарование, уязвленное самолюбие мужчины, который не встретил взаимности.
Он кивнул помощникам — и я почувствовала, как мой язык придавили ложкой, будто я на приеме у лора. Вот только вряд ли эта врачебная консультация меня оздоровит.
— Рахе, Любовь, — тихо сказал Главный Магистр напоследок и надломил ампулу с ядом. — Да свершится Месть.
Глава 26
Очень трудно прыгнуть со связанными руками.
Я не шучу, попробуйте. Если вы не проходили стажировку в группе спецназа «Альфа», ничего у вас не выйдет.
А вот Пантере удалось.
В тот момент, когда Главный Магистр вскрыл ампулу, она прошептала: «Не позволю гнусному старикашке испоганить мой суперсейшн», — врезалась худым острым плечом в ближайшего хлипкого повара, тот от неожиданности потерял равновесие и рухнул на пол. Пантере одним махом перелетела через его тщедушный торс и оказалась возле догорающего очага.
Мгновение — и она пережгла бечевку огнем, опалив свои кожаные перчатки.
Еще мгновение — одной рукой она подцепила дымящуюся ветку олеандра, а другой стащила бандану с дредов вниз, закрыв ей нос и рот.
Еще секунда — и смертоносной веткой, как шпагой, она сделала выпад в сторону Главного Магистра.
Старичок отпрыгнул вбок, выронив открытую ампулу с ядом мне в сумку с бабочкой.
Повара, как спугнутые крысы, прыснули в разные стороны, стараясь не дышать отравленным дымом.
Выплюнув забытую у меня во рту ложку, я заорала от возмущения:
— Эй-эй, нельзя поаккуратнее? Это моя любимая сумка!
— Ее давно надо было выкинуть, — рявкнула Пантера из-под банданы и швырнула мне полотенце с ближайшего стола. — И вообще, закройте рот!
— Фу, как грубо! — упрекнула я девицу. — Разве можно так со старшими разговаривать! Можно просто сказать: «Не могли бы вы замолчать, уважаемая Любовь Васильевна?»
— Закройте рот, говорю! Отравитесь дымом, ёлка вас уколи! — простонала Пантера, закрыв меня своей тонкой спиной и ловко обороняясь олеандровой веткой от наступавших поваров, которые вооружились тяжелыми сковородками, а лица прикрыли фартуками.
— Ну разве можно быть такой глупой, Катерина! — недовольно отозвалась я, отворачивая голову от дыма и благодаря судьбу, что после сегодняшнего дождя у меня нос заложило. Никогда еще я так не радовалась начинающейся простуде. — Руки-то у меня связаны!
— Ёлки, а ведь и правда связаны, — пробормотала из-под своей повязки Пантера. Не переставая фехтовать с поварами, она дотянулась до ножа на столе и освободила мне одну руку.
Не так проворно, как Главный Магистр, но я все-таки сумела разрезать остальные путы и наконец-то высвободилась.
И очень вовремя: Пантера сама выронила ветку, которую не могли выбить у нее из рук десяток поваров. Выронила от растерянности: в кухню ворвался Черный Пес во главе полусотни официантов в форме «Флёра», готовых как накрывать на стол, так и уничтожать противников Ордена.
Байкер мгновенно разобрался в обстановке. Он горько, как давеча Главный Магистр, выкрикнул: «Я отомщу тебе, Пантера!». И, конечно, прибавил для яркости нецензурной лексики.
Серая армия поваров и официантов, подстегиваемая командами Магистров, наступала. Кобры окружали нас со всех сторон, мы чувствовали себя жалкими лягушатами, оказавшимися в террариуме среди разбуженных змей.
Мы прижались к старинной немецкой плите. Плита обжигала. Дальше пятиться было некуда.
В общем, милые мои, хочу вам сообщить без ложной скромности: если бы не моя сообразительность, изразцы Голландского зала Константинского дворца стали бы последним, что мы с Катериной увидели в жизни.
Но я до крайности расторопно схватила миску с остатками цикуты и завизжала:
— А ну бросьте сковородки! У меня оружие! Смертельное! Я в вас сейчас буду бросаться брюквой! То есть цикутой! Вы у меня сейчас повторите судьба Демосфена… Нет, постойте, Гиппопотама… Или Геракла?.. Не помню, короче, кто там из них цикутой отравился — но вы будете следующими в очереди!
Наступающие несколько смутились — они не знали, что меткость не входит в число моих достоинств; но Главный Магистр откуда-то из-за серых спин выкрикнул:
— Вперед, Кобры! Ничто не остановит мстителей!
— Разве что полиция, — раздался властный голос от двери.
Что?
Кто?
Наверное, я все-таки надышалась ядовитым дымом. И у меня начались галлюцинации.
А может, моя убойная тушь для ресниц вызвала необратимые изменения в сетчатке глаза.
Потому что я готова была поклясться, что вижу в дверях Голландского зала полковника Орлова. В компании Володи и — да что это со мной, в самом деле?! — Якова Матвеевича в инвалидной коляске.
Что ж, если это была галлюцинация, то коллективная — потому что серая армия внезапно схлынула. Только что я слышала тяжелое дыхание рыцарей, чувствовала исходящие от них кухонные запахи, видела их безумные глаза в полуметре от себя — и вот прямо перед мной Кобры расступились, образовав широкий проход, по которому неторопливо следовал полковник и его помощники.
— Помните, рыцари! Кобры не живут в неволе! — пронесся по Голландскому залу отчаянный призыв Главного Магистра. — Нам всем пора принять яд!
— Только массовых самоубийств мне тут и не хватало, — пробормотал полковник и махнул рукой куда-то в темноту коридора. Оттуда посыпались спецназовцы — уже не какой-нибудь там ОМОН, обученный разве что разгонять хилых демонстрантов с плакатами вроде «Мы больше не можем» и «Дайте поесть», а элитное подразделение по борьбе с терроризмом.
В зале стало совсем тесно. Суровые ребята в бронежилетах хватали поваров и официантов, не давая им пошевелиться, и тут же проводили скоростной обыск, отнимая у рыцарей смертельные ампулы со змеиным ядом.
Черный Пес яростно рычал, как мощный японский байк на старте, пытаясь вырваться из крепких объятий сразу двоих спецназовцев, которые зажали его в углу рядом с очагом.
Взревев из последних сил, он выдернул руку, выхватил из-за пазухи «Книгу Пряностей» и швырнул ее в гаснущий огонь. Но старинной бумаге, высохшей до хруста и пропитанной брызгами масла, было достаточно всего одной искры — толстый том моментально вспыхнул.
— Батюшки-светы! — застонала я, проталкиваясь сквозь толпу.
— О, нет, нельзя, это бесценный артефакт! — вторил мне Яков Матвеевич. Ему со своей коляской и вовсе было не протиснуться к очагу: в час-пик в поезде метро больше простора.
Спецназовцы окончательно скрутили Черного Пса, но было уже поздно.
Когда я добралась до камина, «Книга Пряностей» превратилась в пепел. Мое желание жить потухло вместе со сгоревшей уликой. Теперь никогда не удастся доказать, что это была та самая книжка, в пропаже которой обвинили моего Степочку… Всё, всё было напрасно.
— Ну почему плохие вещи случаются с хорошими людьми? — возопила я, горестно воздев очи к небу и обвиняя высшие силы, в которые я, впрочем, не верила, в предвзятом ко мне отношении. И тут в начищенном дне медной сковородке, висевшей возле очага, я увидела искаженное отражение Главного Магистра.