— Ах, какая неблагодарная девчонка! — поразилась я. А потом до меня дошло: — Хотя… Знаешь, Катерина, наверное, ты не настолько плоха, как может показаться на первый взгляд… — с трудом признала я.
— Святые небеса, барышня спасла всех нас! — радостно воскликнул Яков Матвеевич.
— Да, Пантера, молоток! — похлопал ее по плечу полковник и бережно принял у нее «Книгу Пряностей». — Забираю ее как вещественное доказательство. Теперь она будет храниться не в каком-то ресторане, а в надежном месте — у меня в кабинете. Вместе с медальоном.
— Если позволите, господин полковник… — робко начал Яков Матвеевич.
— Окей, у вас будет исключительное право доступа, и только у вас, Яков Матвеевич, — сразу понял полковник.
— Постойте, а как же несчастный Порфирий Петухов? — вступилась я за страдальца шеф-повара «Туфельки Екатерины». — Он ведь идет ко дну со своим кулинарным кораблем. Сам признался, что не все рецепты помнит, сутками сочиняет какое-то жалкое временное меню, даже без майонеза… Может, все-таки отдать им книжку обратно?
— Насколько я понял, директор ресторана — умный мужик и вряд ли захочет продолжать всю эту тему с блюдами императрицы, — отозвался полковник. — Уж по крайней мере, он не станет угощать клиентов теми же блюдами, которыми едва не отравили восемнадцать президентов и шесть премьер-министров, в том числе четырех женщин… — Он задумчиво погладил родинку на щеке. — Но если пожелает — окей, пущу Порфирия, пусть освежает дырявую память, выписывает рецепты на здоровье… А после окончания следствия и вынесения приговора, Яков Матвеевич, вы уже сможете забрать свою драгоценную книжку в Эрмитаж — или куда там вы собиралась ее пристроить.
— Конечно, в родной Эрмитаж, — благодарно кивнул ученый.
— Товарищ полковник! — В бельведер ворвался запыхавшийся Володя. — Президент зовет шеф-повара!
Глава 29
На нашу свадьбу в восемьдесят третьем году Петенька подарил мне деревянную шкатулку, которую выстругал и раскрасил своими руками. Она и по сей день стоит у меня на трюмо в спальне: с высокой крышечкой, нежных тонов — тоненькие золотые полоски по бело-голубому фону. Слишком пресно, на мой вкус, я люблю что-нибудь поярче да позабористее; но я все равно питала к шкатулке нежные чувства, сберегла ее во время всех ремонтов и переездов. Хранила в ней всякие памятные вещицы: счастливый билетик из трамвая № 11, первая Степочкина фотография на паспорт, значок заслуженного учителя Российской Федерации, мой партийный билет КПСС за 1989 год, Петино обручальное кольцо, та самая ампула со змеиным ядом, ключик забыла уже от чего…
Голубой зал Константиновского дворца поразительно напоминал мою шкатулку, только увеличенную в размерах. Те же робкие зимние оттенки, тот же золотой иней на карнизах и потолке. В похожем стиле были оформлены и небольшие круглые столы, расставленные по длинным сторонам зала — под высокими окнами, декорированными светлыми шторами, очень даже скромными по дворцовым стандартам. В центре лакированный березовый паркет оставили свободным — очевидно, для выступления артистов.
А вокруг столов стояли восемнадцать президентов и шесть премьер-министров, в том числе четыре женщины, и аплодировали мне стоя.
Я обмякла и, как куль с мукой, повалилась на Володю, открывшего мне золоченые двери. Не каждый день тобой восхищаются мировые лидеры! Да еще и целых двадцать четыре штуки одновременно! Ох, будет что рассказать Глафире, Рите и вообще всему Купчину!
Володя дыхнул мне в ухо: «Люба, держись!», придал мне более или менее вертикальное положение и ввел в Голубой зал. Вернее, втащил меня на себе, потому что у меня внезапно отказали ноги.
Президенты и премьеры отражались в громадных зеркалах — казалось, здесь собрались не два десятка, а несколько сотен холеных мужчин и женщин в дорогих костюмах. Я вяло помахала высокопоставленной толпе рукой. Голова плыла куда-то по волнам восторга. Все вокруг расплывалось, словно перед глазами у меня держали толстое мутное стекло. Меня не покидало чувство нереальности происходящего. До сих пор самой важной персоной, которую я встречала за свою жизнь, была грозная, недоступная богиня Валентина Петровна, заведующая отделом образования Фрунзенского района.
— Любовь Васильевна, позвольте выразить вам благодарность за настоящую русскую трапезу. В последний раз я так вкусно обедал в гостях у своей мамочки лет эдак двадцать назад! Эх, золотое было времечко! Никакой политики, никаких интриг…
Батюшки. Светы. Батюшки-светы, батюшки-светы, батюшки-светы!!!
Этот глубокий, волнующий голос я миллионы раз слышала по телевизору. Это породистое лицо я знала лучше, чем лицо собственного мужа. Каждую морщинку, каждую родинку, черные пластмассовые дужки его старомодных очков — я могла бы описать его с закрытыми глазами.
А теперь он обращался ко мне! Ко мне, простой пенсионерке из Купчина!
— Я и мои коллеги признательны вам за изумительные пирожки, Любовь Васильевна. Вы совершили настоящий подвиг… — он еще больше понизил голос… — и не только кулинарный. Мне уже доложили. Вы просто героиня — хоть я и не люблю пафосные слова, но тут уж от них никуда не деться. Спасибо вам от лица всей страны. Да что там — от лица всего мира.
Володя тихо ойкнул. Его рука на моей талии заколыхалась, как медузы во время шторма.
— Спа… спа… — Мне наконец удалось совладать с собственными голосовыми связками. — Спасибо, тов… товарищ… мистер… господин… президент!
— Можно просто Александр Анатольевич, — сжалился он.
Только сейчас я осмелилась посмотреть прямо на него. Батюшки-светы, он был еще обаятельнее, чем казалось по телевизору! Президент излучал харизму, как СВЧ-печь — микроволны.
Неудивительно — актеров бывших не бывает! Александр Шаховской был великолепен на экране, когда снимался в кино; и просто неподражаем в качестве президента. Как говорится, он был создан для этой роли. Удивительным образом он сочетал в себе черты сильного лидера, за которым хотелось идти хоть на край света, и интеллигентного человека, ценящего благополучие и комфорт даже крошечной полевой букашки; в то же время Шаховской производил впечатление счастливого мужа, отца и дедушки — вся страна недавно любовалась кадрами из обычного петербургского роддома, запечатлевшими президента с новеньким внучком на руках в окружении дружного семейства.
Я была рада, что спасла его. Правда.
— К сожалению, не обещаю, что мир узнает о ваших заслугах, Любовь Васильевна, — виновато пожал плечами глава государства. — И так такой шум поднимется — только держись! Оставим славу полковнику Орлову — вы не против? — Я помотала головой. Я уже дошла до такого состояния, что согласилась бы и на прыжок в горячий гейзер, если бы президент этого пожелал. — Это в государственных интересах, Любовь Васильевна. Не хочется позорить нашу правоохранительную систему на всю вселенную — скажем журналистам, что это была тщательно спланированная спецоперация… Увы, проклятая политика! — Он снова пожал плечами. — Даже за театральными кулисами меньше интриг, чем в высших эшелонах власти… Но вернемся к вашей судьбе, Любовь Васильевна. Просите у меня что хотите. Может, машину новую? Или квартиру? Или хотите — в вашу честь улицу в Купчине назовем? Вы же все-таки заслуженный учитель — в принципе, это можно устроить.
Я не колебалась ни секунды.
— Товарищ президент, ничего мне не надо — ни квартиры, ни машины, ни даже улицы, — взмолилась я. — Александр Анатольевич, миленький — верните мне сыночка! Степочку моего освободите!
Президент улыбнулся. Глаза его за стеклами очков подобрели.
— Это само собой, Любовь Васильевна. А помимо этого — что я могу для вас сделать?
Вот всю жизнь мечтала, что однажды ко мне прилетит джинн из арабской сказки… А когда он все-таки прилетел — растерялась.
К президенту подошел помощник и выразительно постучал по запястью. Остальные главы государств уже рассаживались обратно по своим местам — ах да, ведь их ждал музыкальный вечер с коктейлями. Офицеры ФСО услужливо принимали заказы, вполне вжившись в роль официантов.
Шаховской бросил взгляд на свои знаменитые часы (я как-то смотрела про них целый репортаж в новостях — хронометр оставил ему дедушка, известный архитектор), и выжидающе посмотрел на меня.
Меня вдруг осенило:
— Товарищ президент, а можно я оставлю желание про запас? Ну, на потом. Законсервирую его, так сказать.
Он добродушно усмехнулся.
— А вы очень сообразительная женщина, Любовь Васильевна, — сказал он. — Никто до вас не догадался засолить желание на будущее, как огурцы из парника. Теперь я понимаю, как вам удалось в одиночку победить древний Орден… Ладно, договорились. — Он сделал знак помощнику. — Федя, дай этой милой даме свой личный номер. И запомни — я ей должен одно желание. — За стеклами очков пробежала веселая искорка. — Что ж, до встречи, Любовь Васильевна! Пирожки ваши — просто чудо.
Я поняла, что пора откланиваться.
Мы с Володей, который после встречи с президентом тоже пребывал в полуобморочном состоянии, кое-как выбрались из Голубого зала, держась друг за друга, будто русские солдаты, покидающие Куликово поле после сокрушительной, но тяжело давшейся им победы.
И знаете что — в эту секунду я простила майора Уточку. Ведь если бы не его всемирная лень, я бы никогда не познакомилась с самим президентом! Вы только вдумайтесь в это событие! Ой, как я нахвастаюсь всему дому, всем, кто меня знает и даже тем, кто не знает! Ой, как нахвастаюсь!.. К тому же, если разобраться, он и правда пытался успокоить меня, пусть по-своему, неуклюже и лениво; но если бы он сказал мне правду про Степочку и «Кресты», я бы с ума сошла, это точно…
Потом Володя ушел следить за тем, как новоиспеченные официанты, они же офицеры федеральной службы охраны, смешивают на кухне коктейли для випов; а я осталась возле золоченых дверей — хотела подглядеть в щелочку, как выступает перед президентами и премьерами Пантера. Я просто не могла пропустить тот прелестный момент, когда наглая девица с оглушительным плеском сядет в лужу — ну не может первым лицам мира понравиться ее рычание в микрофон!