Ну хорошо. Что у меня есть, чему я могу радоваться?
Во-первых: у меня два здоровых ребёнка. Настолько здоровых, что они прямо сейчас, голодные, накинулись на продукты. Такие голодные, что завтра, наверное, опять придётся идти в магазин. А на какие шиши?!! Но воображаемая Труди не разрешала подобных негативных мыслей. Два здоровых ребёнка, повторила она. Это ведь очень хорошо. А дальше?
Крыша над головой. Я набрала побольше воздуха, чтобы поподробнее описать крышу над головой, но воображаемая Труди перебила меня: Нет! Ни слова про красное дерево! Главное, вы живёте в безопасности и в тепле. Дальше! За что ещё ты можешь быть благодарна?
У меня есть две здоровые руки, которыми я могу действовать, если надо, жалобно ответила я.
Больше мне ничего не пришло в голову. Но и этого было больше чем достаточно. Я опустилась на коричневую кушетку бабушки Вильмы и начала рыдать, такой благодарной и радостной я была.
Как раз когда я подумала о том, а не приложиться ли мне к малиновой настойке бабушки Вильмы – из наших визитов сюда я знала, что она держит запасы настойки за книгами в шкафу, бедняга, – в дверь позвонили. Звонок бабушки Вильмы этого названия, собственно, не заслуживал. Он резко и немелодично выдавал «кррррррк», отчего по спине ползли мурашки.
В дверях столовой показались дети.
– Что это было? – спросил Юлиус с набитым «Нутеллой» ртом.
– Звонок, глупый, – ответила Нелли, тоже с набитым «Нутеллой» ртом.
– Так звонит только судебный исполнитель, – пробормотала я, вытирая слёзы со щеки.
– Может быть, это папа, – сказала Нелли и выбежала в прихожую.
– Почему ты плачешь, мама? – спросил Юлиус.
– Потому что я считаю стенку бабушки Вильмы ужасной, – ответила я.
– Понятно, – сказал Юлиус.
– Мама-а-а! Это наши новые соседи! – крикнула Нелли из прихожей.
Ах, как мило. Я с воодушевлением поднялась. В этом была особенность жизни в пригороде: здесь соседи интересуются друг другом.
Встав у двери рядом с Нелли, я широко улыбнулась.
– Точнее говоря, это мы – новые соседи, – сказала я. Но тут улыбка застыла у меня на губах. Потому что перед дверью стояли старые знакомые: толстая Гизела и толстый Хайнрих с вокзала, только без шапочки и серебристого парика. О Боже, как им удалось так быстро меня найти?
– Мы увидели, что вы наконец переехали, и хотели вас сердечно поприветствовать, – недружелюбно проворчал Хайнрих. – Мы – герр и фрау Хемпель из дома 16.
– Очень рада, – запинаясь, автоматически ответила я. Глупое совпадение, больше ничего. Такое случается. Теперь только не потерять самообладания. Я протянула Хемпелям руку, надеясь, что они оба плохо видят и что у обоих плохая память. – Констанца Вишневски. А это моя дочь Нелли. – У нас ещё есть маленький тошнилка, но он, будем надеяться, останется в комнате и здесь не покажется, добавила я в мыслях.
– Нелли – что это за имя? – спросила фрау Хемпель. У неё был неестественно высокий, резкий голос. – Вы считаете его красивым?
– Да, конечно, – сбитая с толку, ответила я, испытывая некоторое облегчение. Мне не показалось, что Хемпели меня узнали. Но тут из-за угла появился Юлиус. Он повис на моей руке и уставился на Хемпелей большими глазами.
– А это наш маленький Юлиус, – сказала я несколько дрожащим голосом. Я надеялась, что большое количество «Нутеллы» на его лице затруднит герру и фрау Хемпель узнать в нём того, кто вчера испачкал им пальто.
Фрау Хемпель подозрительно разглядывала его своими маленькими глазками.
– Хайнрих, – прошипела она, толкая своего мужа локтем в бок. Даже когда она шипела, её голос звучал, как давно не смазанная дверь. Узнала ли она нас?
– Сейчас, – ответил герр Хемпель и встал в позу на коврике перед дверью бабушки Вильмы. На коврике значилось: «Когда ты думаешь, что больше сил уж нет, откуда-то приходит свет». Я прочитала это со смешанными чувствами. Возможно, для кого-нибудь это справедливо, но когда у меня возникло чувство тупика, как сегодня, ниоткуда свет не пришёл, зато пришли супруги Хемпели. Опять типичная картина.
– Чтобы у нас зародились хорошие добрососедские отношения, мы хотим прямо сейчас прояснить несколько вещей, – звучно произнёс герр Хемпель. – Никакой стрижки газонов и детского шума между 14 и 17 часами и после 18 часов, не жарить шашлыки при южном ветре, и ваши гости должны парковать свои автомобили на вашем участке, а не на улице. Мы поняли друг друга?
– Да, – ошеломлённо прокряхтела я. Нелли неуместно хихикнула, а Юлиус прижал своё испачканное «Нутеллой» лицо к моим бежевым брюкам и молчал.
– Хайнрих, – снова прошипела фрау Хемпель.
– Не беспокойся, Гизела, – ответил герр Хемпель и энергично вдавил свой двойной подбородок в воротник рубашки. – Про поростки я не забыл. Чтобы всё прояснить: мы терпели поростки только потому, что старая дама была такая больная, но теперь с этим покончено: если вы не хотите предстать перед судом, позаботьтесь о том, чтобы поростки исчезли, и немедленно! Вы будете не первыми на кого мы жалуемся.
Поростки? Какие ещё поростки? Но об этом, конечно, можно ещё будет поговорить.
– Итак, надеюсь на хорошее соседство, – заключил герр Хемпель.
– Конечно, – ответила я. – И, э-э-э, что такое...?
Продолжить мне не дали. Поскольку герр Хемпель, очевидно, закончил со своим сердечным приветствием, слово взяла его жена.
– Разве ты не видишь, кто это? – пискнула она, почти пробуравив мне живот своим жирным пальцем.
Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Герр Хемпель резко уставился на меня, но не узнал. Фрау Хемпель поспешила ему помочь.
– Это женщина, которая запачкала твоё пальто!
– Но нет! – В конце концов, это была не я, а Юлиус. – Это был несчастный случай… Пришла электричка, и нам надо было торопиться… Вы же знаете, какие дети… Я могу только ещё раз извиниться…
– Вы та глупая баба? – вскричал герр Хемпель, прищурив глаза. – Ну, это вообще!
– Это было действительно не специально, – тусклым голосом сказала я.
– Да, с вами у нас, похоже, будет много радости, – пропищала фрау Хемпель, которая странным образом выглядела действительно обрадованной. – Идём, Хайнрих! Как видишь, то, что мы находимся под юридической защитой, всегда окупается.
– Счёт за чистку я принесу вам на днях, – сказал ещё герр Хемпель, и рука об руку они удалились.
– Что это было? – спросила Нелли, прежде чем захлопнулась дверь.
– Апокалипсис, – тускло ответила я.
– Апокалипсис с причёской в виде швабры и лечебными чулками, – сказала Нелли и пропищала на манер фрау Хемпель: – «Вы считаете его красивым?»
– Что такое акопалипсис? – спросил Юлиус.
– Конец света, – ответила я. – А что такое поростки?
Мои дети тоже этого не знали.
– Что-то, что мешает семье Годзилла, – сказала Нелли. – И нам нельзя жарить шашлык при южном ветре – у них, по-моему, не все дома!
– Да, – сказала я. У них были точно не все дома. Но зато у них была юридическая защита, а у меня её не было.
– Хорошо, что папа юрист, – сказала Нелли.
Но я не была в этом уверена.
– А что мы сейчас будем делать? – спросил Юлиус.
Я бы лучше всего опять бы легла на гадкую кушетку, смотрела бы на мебельную стенку и оплакивала мою печальную судьбу, но я понимала, что нам это не поможет.
– Сейчас мы засучим рукава и сделаем из этой комнаты ужасов настоящий дом, – сказала я.
– Каким это образом? – капризно спросила Нелли.
– Сначала просто выбросим всё, что нам не нравится, – предложила я.
– Каким это образом? – снова спросила Нелли. – Эту мебель не сдвинуть ни на сантиметр.
– Мы начнём с малого, – сказала я. – Сначала позаботимся о вещах, которые влезут в мусорные пакеты.
– Без меня, – заявила Нелли. – Я пойду в сад и попробую найти место, где есть связь.
– Хорошо, – сказала я. – Если ты натолкнёшься на одиозные поростки, дай нам знать.
Нелли вышла через зимний сад на улицу, а мы с Юлиусом, вооружённые каждый мусорным мешком, побрели по дому. После того как мы выбросили держатель для туалетной бумаги, мазь от геморроя бабушки Вильмы, букет голубых и жёлтых искусственных цветов вместе с монстроидной вазой, я почувствовала себя несколько лучше.
И тут снова заскрипел дверной звонок.
– Лучше всего не будем открывать, – сказала я.
Но Юлиус был уже на пути к двери.
– Это точно папа! – воскликнул он. Я вздохнула. Мои дети просто ещё не поняли, что папа будет чрезвычайно редко стоять у них на пороге.
На оригинальном коврике перед дверью на сей раз стояла молодая женщина, наполовину закрытая огромной голубой гортензией.
– Добро пожаловать в Шершневый проезд, – сказала она.
– Большое спасибо, – недоверчиво ответила я. Если она пришла, чтобы сказать нам, чтобы мы не парковались на улице, не жарили шашлыки при южном ветре и не смывали в унитазе во время дождя, то мы уже были в курсе.
– Я Мими Пфафф из дома 18, – сказала женщина. Мими Пфафф была очень красива, насколько можно было увидеть за гортензией – нежная, темноволосая и похожая на девочку. Мне показалось, что она не старше тридцати лет. – Я не хотела заглядывать так скоро, но тут я увидела, что у вас уже были Хемпели, поэтому я подумала, что не надо затягивать. Потому что Хемпели могут действительно нагнать страху. – Она засмеялась и протянула мне гортензию. – Это для вас. И не давайте Хемпелям себя запугать. Хотя у них есть юридическая защита, но у нас лучший адвокат.
– Из-за чего они на вас жаловались?
– Ох, из-за всего. Из-за дров, из-за нашей привычки жарить шашлыки на террасе, из-за наших гостей, которые периодически паркуются на улице, из-за нашей кошки, которая какала на их овощную грядку, из-за нашей газонокосилки… я точно половину забыла. Но у нас действительно хороший адвокат – до сих пор мы каждый раз выигрывали. Если вы хотите, я ему прямо завтра позвоню.
Я сразу почувствовала себя лучше. Эта Мими была мне так симпатична, что я не хотела, чтобы она сразу ушла.