– Почему ты так думаешь? – спросила я.
– Потому что я бы так и сделала, будь я на месте Эмили, – дала мне Нелли заглянуть в её чёрную душу. – У конфеты не был ли случайно вкус майонеза, Юлиус?
– Не знаю, – ответил Юлиус. – Я же её проглотил.
– Могу поспорить, что она её препарировала, – сказала Нелли.
– Ведь ей только шесть лет, – заметила я. Но чем больше я об этом думала, тем больше склонялась к тому, что Нелли права. Эмили была довольно развитой для своих шести лет, что неудивительно при такой исключительно одарённой матери! Она точно знала, что на майонез Юлиус отреагирует рвотой. И тот триумфальный взгляд на лестнице был совершенно однозначным.
До сих пор я всегда старалась найти оправдание для Эмили, но сейчас она зашла слишком далеко. Во мне пробудились материнские инстинкты тигрицы. Они выстроились у меня внутри в V-комбинацию.
– Если хочешь, я с ней поговорю, – предложила Нелли.
– Я сделаю это сама, – ответила я и встала. – Пообещай мне больше ничего не есть из того, что предложит тебе Эмили, Юлиус, хорошо? И не позволяй раздражать тебя этой болтовнёй про европейцев и азиатов. Все люди на земле одинаково хороши или одинаково плохи, не важно, как они выглядят и где родились.
– Аминь, – пропела Нелли.
Поскольку Юлиус прижался ко мне сиамским близнецом – его лицо прилепилось к моему животу, – все согласились, что мне придётся прервать мою шахматную партию и отправиться с детьми домой.
С облегчением я убрала фигуры назад в коробку.
– Мы просто продолжим игру в следующий раз, – сказал Йоханнес. – До тех пор я буду думать над моим следующим гениальным ходом.
– Идёт, – ответила я и с сожалением поглядела на него. Йоханнес был милый парень, мне было жаль, что я больше его не увижу.
– Пятна от рвоты смылись? – ангельски осведомилась Эмили. – Потому что ковёр очень ценный.
– Конечно, всё снова опять чистое, – ответила я и поглядела ей прямо в глаза. – Хотя майонез с шоколадом – очень странная комбинация, такие пятна трудно удалить.
Эмили так быстро отвела взгляд, что я поняла, что напугала её. Я засунула шахматы под мышку и так нежно обняла Антона, как это только было возможно с сиамским близнецом у живота.
– Ещё раз большое спасибо за прекрасные шахматы, Антон, – сказала я и поцеловала его прямо в губы.
– Не за что, – ответил Антон.
Эмили злобно посмотрела на меня. Я засунула коробку с шахматами себе в сумку, злясь на самоё себя. Сейчас я поцеловала Антона только для того, чтобы что-то доказать шестилетнему ребёнку. Как это по-детски! Мой взгляд упал на маленькую коробочку в моей сумке.
– Я совсем забыла, – сказала я и вытащила её. – Я же принесла тебе подарок, Эмили.
Эмили не тронулась с места.
– Как это мило, – ответил Антон вместо неё.
– Не бойся, он не отравлен, – сказала Нелли Эмили.
Антон взял коробочку и протянул её Эмили.
– Здесь ничего особенного, – объяснила я. – Всего лишь платье для Барби, которое я сегодня сшила из остатков ткани. – Точнее говоря, из старых спальных штор моей свекрови. Как шторы они были кошмаром, болотно-зелёные с золотыми завитками. Но как бальное платье для куклы они смотрелись действительно великолепно. Я сшила узкий корсет с пышными рукавами, к которому крепилась широкая юбка. Я знала, что платье выглядит отлично, хотя Эмили, естественно, ничего не сказала, когда распаковывала его.
– Я надеюсь, что сегодняшние Барби того же размера, как и Неллины Барби в своё время, – заметила я. («В своё время» звучало хорошо, хотя, собственно говоря, Нелли играла с Барби ещё год назад, когда её никто не видел, но это должно, конечно, остаться между нами).
– Ну, я считаю платье классным, – сказал Антон и положил руку на плечо Эмили.
– Но Эмили больше бы хотела шоколадную конфету, я думаю, – заметила Нелли.
– Очень классное платье, – опять сказал Антон. Эмили по-прежнему молчала, хотя я была почти уверена, что Антон давит ей на плечо.
С Юлиусом у живота я проследовала в гостиную, чтобы со всеми попрощаться.
– Ну ты даёшь, – шепнула мне Нелли. – Ты хочешь её ещё и поощрить за эту акцию, да? Льстица.
– Ей ведь всего шесть, – шепнула я в ответ.
– Жаль, что вам надо уходить, – сказала Мими. – Я как раз уговорила Антона открыть ценный старый коньяк. Вкус как у сиропа от кашля, но после трёх глотков пьянеешь на глазах. Не то что вино, которое мы пили до сих пор, Антон, все бутылки уже пустые, но мой язык по-прежнему не заплетается.
– Тебе нельзя много пить, – заметил Ронни.
– О-о-о-о да! – выкрикнула Труди из кухни.
Я бросила на Антона вопросительный взгляд, но он смотрел только на Мими и Ронни.
– А почему нет? Потому что твоей матери не нравится, когда женщины пьют что-либо другое, чем маленькую рюмочку яичного ликёра после воскресного пирога? – спросила Мими. – На случай, если ты забыл, Ронни: Я не беременна и могу пить столько, сколько захочу.
– Супер, твой шеф очень обрадуется, когда его лучший старший консультант вернётся алкоголичкой, – ответил Ронни. – Пьяной ты дашь себя точно лучше пощупать.
– Мой дорогой Ронни, только потому, что мой шеф считает меня привлекательной, он вовсе не ощупывает меня, – сказала Мими. – Но хорошо, что мы затронули эту тему: я уже думала, что у тебя есть другие причины, кроме ревности, чтобы отговаривать меня выйти на работу.
– Есть и другие, – резко возразил Ронни. – Я считаю, что это слишком рано!
– Рано для чего?
– Ты это знаешь совершенно точно!
– Да, да! – донёсся до нас крик Труди. Я не могла этого понять. Эта женщина была действительно невозможна! Было слышно, как что-то с громким стуком упало на пол. О Боже, наверное, Труди свалилась со стола. Правда, казалось, что она ничего себе не повредила. Во всяком случае, раздался её смех, а потом упоённый крик. Элмар и Деревянные очки выглядели неприятно поражёнными.
Я нервно вздохнула.
– Мне пройти?.. – спросила Нелли и показала в направлении кухни.
– Не смей, – ответила я. Хотелось бы получить основательные разъяснения, но лучше не надо.
– Что это делают оранжевая женщина и тот мужчина на кухне? – спросила Эмили у Антона.
– Я надеюсь, не то, чем это слышится, – ответил Антон, глядя на меня. Я извинительно пожала плечами.
– О-о-о, это так хорошо, – пискнула из кухни Труди.
Йоханнес ухмыльнулся.
– Такое впечатление, что они доедают остатки, – сказал он Эмили.
Только Ронни и Мими, казалось, не замечали фиаско в кухне. Ронни раздражённо смотрел на Мими.
– Я думаю, что нам тоже надо пойти домой.
– Иди, – ответила Мими.
– Я, может быть, так и сделаю, если ты так и будешь продолжать, – заметил Ронни.
– Ох, это что, угроза?
– Да, да, о да, да! – вскрикнула Труди из кухни.
– Эй, вы оба, давайте-ка поспокойнее, – сказал Антон, и было не совсем ясно, кого он имеет ввиду. Но после этого замечания и у Мими и Ронни, и в кухне воцарилась тишина.
Пока Труди не воскликнула:
– О Петер, бэби, это действительно самый долгий оргазм в моей жизни!
– В любом случае, тебе больше не надо беспокоиться о том, что тебя тошнило, Юли, – сказала Нелли, когда мы уже ехали на велосипедах. – Тётя Труди позаботилась о том, что у людей останутся совершенно другие воспоминания.
– Что такое оргазм, мама? – спросил Юлиус.
Я устало посмотрела на него.
– Знаешь, зайчик, мне кажется, что я уже этого не помню.
– Я так волнуюсь, – сказала Пэрис. – Ты волновалась, когда была беременна Нелли?
Да, волновалась. Так же волновалась и была беременна от того же мужчины. Мир – большая деревня.
– Женщина с ребёнком заходит в электричку. Кондуктор говорит: Фу, какой у вас уродливый ребёнок. – Врач без приглашения рассказывал анекдот, натягивая на руки перчатки. – Женщина возмущена, она проходит в салон и начинает рассказывать другому пассажиру: Кондуктор был таким бессовестным со мной, вы не можете себе представить. Пассажир говорит: Вы не должны такое пропускать. Пройдите опять к нему и потребуйте извинений. Иначе вы пожалуетесь его начальству. А я пока подержу вашу обезьянку.
Врач разразился громким смехом.
– Ну разве не прекрасный анекдот?
Я вежливо кивнула. Шутки я не поняла. Пэрис сказала:
– Это самый ужасный анекдот, который я когда-либо слышала.
– Но я надеюсь, что это не причина поменять гинеколога, – заметил врач, продолжая смеяться. – То есть если он не обезьяна! Хахаха! – У него было какое-то странное чувство юмора.
Пэрис почти раздавила мою руку, а её взгляд не отрывался от экрана УЗИ. Там была, как обычно, видна, чёрно-белая путаница со снегом. Эта круглая кроличья нора была маткой – так, во всяком случае, сказал доктор. Затем он умолк.
– Я же беременная, да? – спросила у него Пэрис.
– Хм, да, – ответил врач. – Вы это видите?
– Не совсем, – ответила я. Пэрис спокойно могла подождать с этим УЗИ. По крайней мере, пока кролик не станет больше булавочной головки.
– Он здоров? – испуганно спросила Пэрис.
– Или это обезьяна? – спросила я.
– Хм, – ответил врач. – Пятая неделя, я бы сказал. И их двое.
– Двое чего? – воскликнула Пэрис и села. – Два сердца? Это можно вырезать? О Боже, моё бедное дитя!
Я сощурила глаза. И действительно: можно было увидеть две булавочные головки.
– Близнецы, – сказал доктор. – Мои поздравления.
Пэрис опустилась назад на кушетку.
– В вашей семье были близнецы? – спросил доктор. – Они обычно появляются через поколение.
Пэрис ничего не ответила. Она закрыла глаза. Что у её ребёнка может быть два сердца, не напугало её так, как тот факт, что у неё двое детей, каждый со своим сердцем.
– Пэрис? Пэрис??
– Может быть, в семье её мужа?
– Не думаю, – ответила я вместо Пэрис.
– Мы не можем рассказать об этом Лоренцу, – шепнула Пэрис. – Пообещай, что ты ему ничего не скажешь!