8
То, что мы в конце концов смогли договориться насчёт цветовой концепции нашего магазина, граничило с чудом. Но нас всех вдохновила пара туфель Сантини, которые были очень пышно и помпезно отделаны, словно бальные туфли эпохи барокко – тёмно-красная кожа, баклажановый бархат и золотая пряжка. Сочный красный, глубокий баклажановый и золотой должны были стать основными цветами нашего магазина. Мы немного боялись, что, например, зелёные туфли на этом фоне безнадёжно потеряются, но решили пойти на этот риск, учитывая общий эффект.
На баклажановой стене мы намеревались написать золотыми буквами какое-нибудь изречение. Вначале это должно было быть «Вся власть мечтам», потом вольтеровское «Излишек - вещь крайне необходимая». Но в конце концов мы остановились на одной неотразимой (хотя бы из-за цвета) цитате из Эстер Вилар:
Для женщины есть вещи важнее оргазма,
например, покупка пары лаковых сапожек
баклажанового цвета.
Я заказала шаблон для шрифта, и все были просто в восторге, когда изречение засияло на стене. Только Джо, который вместе с Ронни красил в золотой цвет плинтусы, посчитал цитату глупой. Кроме того, у него были сомнения:
– Можно ли просто так украсть цитату?
Анна пожала плечами.
– В худшем случае Эстер Вилар лично посетит наш магазин, и мы должны будем предъявить ей пару лаковых сапожек баклажанового цвета.
Заглянула и Пэрис, чтобы посмотреть на наш прогресс.
– Это будет прекрасной декорацией к туфлям Франческо, – с одобрением сказала она. – Я позвоню моей подруге из «ИнСтиль», чтобы она написала статью о магазине. Ах да, я знаю и людей из «Аллегры», «Космополитан» и «Петры».
– Ну всё, я вся твоя, – сказала Анна. – Сейчас я выдам тебе мои десять тайных способов оптимизации тазовой мускулатуры. До сих пор я никому их не выдавала.
Тронутая Пэрис высморкалась.
Гитти Хемпель начала шить сумки, которые по цвету точно подходили к нашим моделям, и украсила их маленькими фрагментами кожи, которую нам прислали с фабрики. Даже Мими, которая обычно критически относилась к поделкам Гитти, согласилась, что они получились очень симпатичными.
– Если и дальше так пойдёт, то мы сможем открыться уже в январе, – сказала она. Но, разумеется, это было сказано не всерьёз. У нас была ещё прорва дел.
Наши деловые связи с Тайванем развивались исключительно гармонично. Первые поставки резиновых сапог пришли точно по плану, и специально для нас племянник герра Ву разработал футляр для очков в форме сапожка на шнуровке. Мы заказали таких 150 штук.
– Не обязательно использовать их для очков, – сказала Труди. – Они могут служить портсигаром, косметичкой или футляром для украшений. На следующий год к рождеству это будет просто бестселлер.
На фабрике дяди подруги внучки герра Ву были изготовлены красные бумажные пакеты с нашим золотым логотипом «ПУМПС&ПОМПС», с маленькой короной над «О», в которую были вписаны начальные буквы наших имён: МКАТ. Когда пришёл первый образец пакета, мы чуть не разревелись от радости, потому что мы были уверены, что люди будут покупать у нас хотя бы ради наших пакетов. Но нашим главным козырем оставались туфли Сантини, мужчины с янтарными глазами, и в начале декабря Мими и Труди снова полетели в Милан, чтобы лично принять и официально «ввезти в страну» его туфли.
Я радовалась нашим успехам не меньше моих подруг, но чем больше приближался день проведения маммографии, тем более рассеянной я становилась.
Кроме того, меня злило, что Антон всё никак не мог составить точного плана на рождество. Очевидно, он оттягивал всё до последнего момента. Он запросил для Эмили дополнительные каникулы в школе, чтобы она могла за две недели до официальных каникул вылететь к матери в Лондон.
– Может быть, они все полетят в Тайланд. А может, они отметят рождество у родителей Джейн в Шотландии, – сказал Антон. – Или они могут полететь в Давос. А может, Джейн придётся работать, тогда она отправит детей ко мне самолётом.
– Но ведь в рождество вряд ли работает даже какой-нибудь инвестиционный фонд, – возразила я.
– Ты не можешь себе представить, – сказал Антон. – Джейн работала даже в нашу первую брачную ночь.
– А что в это время делал ты?
– Насколько я помню, я напился, – ответил Антон. – Кстати, за неделю до рождества я, видимо, полечу в Барселону. Один из наших клиентов разводится со своей испанской женой, и на кону недвижимость в 42 миллиона евро.
– Ну класс, – сказала я. – Знаешь, в данный момент слово «видимо» будит во мне агрессию.
– Я проведу там, видимо, целую неделю. Ты не хочешь поехать со мной?
– Я бы, видимо, хотела, – ответила я. – Но у меня двое детей, один из которых ходит в школу.
– Может быть, их возьмёт на неделю Вишневски?
– Нет, он не сможет, – твёрдо ответила я.
– Ну подумай, – сказал Антон. – Неделя без детей, Барселона, только ты и я…
Ну ясно, раз ему не надо было заботиться об Эмили, он не хотел заботиться и о моих детях. Я опять разозлилась. Из-за Антона у меня не было предрождественского настроения. Из-за Антона и узелка.
Гитти Хемпель продала мне самодельный рождественский венок с красными свечками и лосями из войлока. Чтобы самой сделать венок к рождеству, мне в этом году не хватало мотивации. Лоси были очень симпатичные, такие можно было купить и без венка, поэтому мои рождественские украшения состояли в основном из красных и белых лосей, кое-как расставленных по дому. Зато мне не надо было ломать голову насчёт подарков родственникам на Пеллворме, я им купила футляры для очков и резиновые сапоги. Юлиус, как обычно, продиктовал мне список своих желаний, и мне, как обычно, пришлось в самом верху списка написать слово «Снег» и трижды подчеркнуть его. Кроме того, он хотел ещё щётку для чесания спины и часы, где вместо цифр были нарисованы птицы, которые чирикали каждый час.
– Больше ничего? – спросила я.
– Не, – ответил Юлиус.
Его сестра была, к сожалению, не такой скромной, она пожелала себе цифровую камеру, кучу подробно описанных шмоток, CD, DVD и книги. Я с печалью вспоминала времена, когда её самым горячим желанием была «шапка с тремя красными помпонами». Те желания было не всегда легко исполнить, но они как-то больше соответствовали духу рождества, чем цифровая камера.
Лоренц опять перешёл мне дорогу: из своих первых в декабре папиных выходных Юлиус вернулся с теми самыми птичьими часами, и я поругалась с Лоренцем, потому что а) ему больше не надо было исполнять никаких рождественских желаний, и б) я уже заказала чёртовы птичьи часы в интернете.
– Значит, у него будет двое часов, – невозмутимо ответил Лоренц. Но двое часов – это слишком, уже и от одних часов в доме ежечасно раздавалось громкое птичье пение. Коты всякий раз пугались, убегали со своего места и начинали искать птиц.
Юлиус был очень счастлив своим подарком и всё время смотрел на стрелки часов. Но моя надежда, что он наконец научится понимать, который час, к сожалению, не оправдалась. «Уже половина дрозда», – говорил он, к примеру. – «А когда Нелли придёт в синяя птица пятнадцать минут, будет ужин».
Маммограмма была назначена во вторник в малиновку ровно. Я всегда думала, что это обследование абсолютно безболезненно, но как может быть безболезненным обследование, при котором груди сплющиваются в котлету?
– Почему вы мне плющите другую грудь? – возмущённо вскричала я. – Узелок только в этой груди!
Но рентгенологу это было без разницы. Она сплющила мне и другую грудь. Я начала бояться, что им никогда уже не вернуться в прежнюю форму.
– Ну что? – одевшись, спросила я. – Это что-то плохое?
– Мы пока не можем сказать, – ответила медсестра. – Позвоните нам завтра с полчетвёртого до четырёх, мы вам скажем результат.
Я была глубоко разочарована, что мне опять придётся ждать, но ещё больше я была разочарована после звонка, когда врач мне ответил:
– Ну, кисту и папиллому млечного протока мы можем исключить. Я полагаю, что это фиброаденома, но с уверенностью мы сможем сказать только после биопсии.
– Что? – вскричала я. – Ещё не всё? Зачем ещё биопсия? – Слово звучало так, как будто это тоже будет больно.
Врач объяснил, что это обычная процедура, и посоветовал мне обратиться в гинекологическое отделение больницы Элизабет.
Я была совершенно потрясена. Маммографию можно было не делать. Имейте ввиду, в следующий раз надо сразу записываться на биопсию.
Я уже боялась, что всё перенесётся на следующий год. Но оператор в больнице Элизабет услышала слёзы в моём голосе и сжалилась надо мной.
– Я запишу вас на 17-е, – сказала она. – Тогда вы по крайней мере узнаете результат до рождества.
Я от благодарности разревелась.
– Какая вы милая, – просипела я. – Большое, большое спасибо. Вам нравятся резиновые сапоги?
В четверг перед отлётом Эмили в Лондон я, как обычно, забрала их с Валентиной из школы.
– Несправедливо, что у тебя каникулы начинаются на две недели раньше, чем у нас, – сказала Валентина.
– Это не каникулы, – ответила Эмили. – Это тяжёлая работа. Все говорят со мной только по-английски, даже моя мама.
– Класс, – сказала Валентина. – Но мне тебя будет не хватать, когда я буду сидеть в классе одна со всеми этими болванами.
– Я подумала, что раз вы надолго расстаётесь, то мы можем по этому поводу испечь пирог, – предложила я.
– Ох, мне так нравится печь пироги, – вскричала Валентина и в восторге захлопала в ладоши.
– Мне тоже! – вскричала Эмили, бросив на меня косой взгляд. Даа, дорогая, я хорошо помню, как мы в прошлый раз вместе пекли пирог. Ладно, ничего страшного. Своё мнение можно и поменять.
Валентина радостно улыбнулась мне.
– Ты такая хорошая, Констанца. И я очень рада, что моя мама может участвовать в Клубе милых мам.
Я смущённо улыбнулась. Клубом милых мам назвала нашу мамы-мафию Анна, когда Даша поинтересовалась, как называется наше «общество».