Воины замерли, следя за поединком. У Конурбая в руках древко, у Манаса — острие, Конурбай — на берегу, Манас — в воде, и оба они связаны одной пикой, одной ненавистью. Тут Конурбай крикнул своим:
— Воины! Входите в реку! Возьмите Манаса в кольцо!
Тысяча вражеских всадников ринулась в реку. Смерть уже говорила с Манасом на своем языке, леденящем душу. Это понял Алмамбет. С копьем в руке поскакал он на помощь Манасу. Конурбай почувствовал, как храбрость покидает его: он не мог видеть перед собой Манаса и Алмамбета вместе и, выпустив пику из рук, удрал к своему войску. Алмамбет, приподняв древко, ухватился за него и вытащил Манаса на берег. Манас хотел поблагодарить его, но увидел, что Алмамбет сложил свои ладони чашей, как бы для молитвы, и, глядя на маленький серый камешек, произносит странные слова:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Началом Великим
Заклинаю тебя!
Огнем светлоликим
Заклинаю тебя!
Водою свободной
Заклинаю тебя!
Овцой Первородной
Заклинаю тебя!
Пусть настанет зимний день,
Реку в твердый лед одень!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
И вдруг ударил крепкий мороз, вода реки превратилась в лед, и под этим льдом оказались тысяча всадников, ринувшихся в реку по приказу Конурбая. Миллионное войско дрогнуло и побежало. Напрасно Конурбай призывал его остановиться, напрасно грозил и упрашивал, напрасно его дружинники наступали на киргизов, напрасно дымно сверкали фитили, а порох выедал глаза, напрасно киргизы падали мертвыми от вражеских стрел, ядер и пуль, напрасно лицо земли было в крови, а лицо неба в пыли, напрасно храбрые и разумные из числа дружинников Конурбая упрекали слабых и трусливых, — миллионное войско бежало, крича в ужасе: «Та-тай! Татай!» Земля вставала на дыбы, время мчалось быстрее коней, храбрый оказывался в гуще трусливых и уже другой храбрец призывал его, как труса, остановиться, а войско все бежало и бежало, топча на пути слабых и сильных, смелых и робких, пока замыкающий отряд, ставший теперь головным, не увидел стены Железной Столицы.
Киргизы преследовали противников с упоением. Всадник слился с конем, конь — с воздухом. Не хватало дыхания. Казалось, чтобы надышаться вдоволь, надо скакать вперед и вперед. Иногда на киргизской пике взлетала чья-то голова с открытыми еще глазами, блестящими от ожидания смерти, и пропадала в людской гуще.
Манас мчался, рубя мечом дружинников Конурбая, верных до конца Широкосапогому. Имя Манаса, ставшее кличем, звенело у Конурбая в ушах. Вдруг Алмамбет, скакавший рядом с Манасом, оглянулся и сказал ему:
— Посмотри, Манас, что у нас за спиной!
Манас повернул голову. Он увидел огромное войско. Это было второе миллионное войско Конурбая.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Вступление в железную столицу⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Племя мое ты истреблял,
Землю мою ты оскорблял.
Город врага, пал ты во прах.
Я — твой судья с правдой в глазах!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Второе войско возглавлял некий воин, по имени Мады, хан племени солонов. Он был рожден в ханстве одноглазых исполинов. Семь мудрецов Китая обучали его человеческой речи. Его единственное око мерцало, как пламя, на широком лбу цвета ржавого железа. Был он так огромен, что не нашлось для него в Китае коня, и сидел он, одноокий, верхом на однорогом бугае, чья пасть извергала пламя, чьи ноги мчались, как степной ветер.
Войско Мады было собрано из разных ханств. Были здесь и кинжалорукие, и медноногие, и одноглазые, и обычные люди, которых согнали силой, и все эти воины говорили на разных языках, не понимая друг друга. Возделыватели земли избегали верблюдопасов из окраинных ханств, от которых дурно пахло, а те и другие с презрением смотрели на жителей диких островов, питавшихся падалью. Мады вел их в обход киргизского войска по горным тропам, на которых кружилась голова, и люди мечтали о широкой степной дороге. Когда же они спустились в долину, они увидели только спины скачущих киргизов. Они поняли, что главное войско Конурбая обратилось в бегство, преследуемое киргизами, и сразу потеряли вкус к битве. Многие прыгали в степные овраги, чтобы дать войску пройти над собой, а потом удрать. Но еще больше было таких, которые слепо верили в силу своего предводителя. Они говорили тем, кто готов был дрогнуть:
— Нет в мире богатыря, чья мощь поспорит с мощью нашего Мады. Вот увидите, что он одолеет своего противника в единоборстве и киргизы побегут в страхе, а так как бежать им некуда, ибо они зажаты между нами и стенами Железной Столицы, то каждый из нас получит раба!
Мады приказал своему войску остановиться. Конурбай, видя, что первое войско уже погибло для боя, присоединился во главе собственной дружины к войску Мады. Его примеру последовал Незкара во главе двенадцати вельмож племени манджу.
Манас посмотрел в свое увеличительное стекло в сторону Железной Столицы и увидел, что первое войско, разгромленное, расползлось, как испуганный муравейник, вдоль городских стен и скрылось за воротами. С успокоенной душой посмотрел Манас в сторону войска Мады и увидел, что оно нестройно, но грозно, а его предводитель — один из богатырей этого мира. Манас приказал своему войску взобраться на холм, широко разбежавшийся между стенами Железной Столицы и войском Мады. Одноглазый исполин решил, что Манас отступает, и крикнул:
— Постой! Вступим в единоборство!
Он был немногословен, этот Мады, ибо с трудом владел человеческой речью. Грузно сидел он на однорогом бугае, глядя своим единственным полыхающим оком на Манаса. Справа подъехал к нему Конурбай, слева — Незкара.
Манас принял вызов. Противники обнажили мечи. Почему-то заодно обнажили мечи Конурбай и Незкара. Тогда Алмамбет бросился на Широкосапогого, а Чубак — на манджу. И Конурбай и Незкара обратились в бегство. Алмамбет и Чубак погнались за ними.
Пусть они скачут, закрывая пылью измученное лицо земли, а мы поглядим на единоборство Манаса и Мады.
Светлосаврасый сцепился с однорогим бугаем, благословенный меч киргизского льва перехлестнулся с мечом одноглазого исполина. Мады не замечал ударов. Тело его отвечало звоном на прикосновение меча. Противники несколько раз меняли оружие. Манас выбился из сил, а Мады по-прежнему грузно сидел на бугае. Пламя его единственного глаза мерцало насмешливо и лениво.
Когда противники отскочили друг от друга, чтобы испробовать силу своих копий, Манас не выдержал, зарыдал, и зарыдал от стыда, гнева и несправедливости судьбы. Он вспомнил, как явился к нему еще в детстве дух киргизского народа, и Манас взмолился к нему:
«Вот благословил ты некогда мой меч и мое копье, и сила их увеличилась в сорок раз. Вот сделал ты меня отравленным ручьем для врагов и целебным источником для киргизов. Вот поставил ты меня над моим маленьким народом и уравнял его с большими народами. Вот превратил ты меня в грозу. Или я гроза только для слабых? Для чего же ты сделал все это, если должен я погибнуть от руки дикого существа?»
Манас кусал губу, чтобы не разрыдаться: он не знал, что он уже давно рыдает, а люди смотрят на него. И показалось ему, видит он среди них лицо белобородого старца, который некогда так таинственно посетил его. Еще показалось Манасу, что этот старец, дух народа, благословляет его копье. Тогда Манас метнул копье в единственный глаз Мады. Ленивое, насмешливое пламя глаза погасло. Мады, внезапно ослепший, выпустил ноги из стремян. Манас взмахнул мечом, и тело Мады свалилось в одну сторону, а голова полетела в другую.
Весть о гибели Мады понеслась по рядам его несметной рати. Воины стали разбегаться, и первыми побежали те, которые крепче верили в непобедимость Мады. Кинжалорукие, одноглазые, медноногие старались попасть в Железную Столицу, а обычные люди бежали в разные стороны: кто в Железную Столицу, кто в окраинные ханства, кто в срединные, кто на далекие дикие острова. Их не удерживали, ибо не было Конурбая: он спасался бегством от ярости Алмамбета.
Манас приказал водрузить посреди холма знамя в знак победы киргизского войска. Громко забили в барабан. Каждый воин подумал: «Я еще жив!» — и поспешил под знамя. Тысяцкие стали считать своих ратных товарищей. Они отсчитывали, а Бакай записывал. Оказалось, что потери велики: пятьдесят тысяч пало бездыханными и пятьдесят тысяч истекало кровью от жестоких ран. Стали считать коней — недосчитались пятидесяти тысяч. Киргизы были потрясены: некоторые из родов поредели наполовину. Манас обратился к войску с таким словом:
— Наша бранная работа — ради величия потомков. Огонь должен обладать крыльями, путник — целью, человек — свободой. Вот перед нами стены Главного Города сорока ханов, нашего тюремщика. Завтра тюремщик, согнув спину, вручит нам ключи от воли. Завтра отправим к Эсену послов. Мы потребуем сдачи Железной Столицы. А сегодня дадим отдохнуть мечам в ножнах, коням — на травах, людям — в богатырском сне.
Воины, стреножив коней, легли на отдых. Они легли, положив седла под усталые головы, и сразу же заснули. Не спал один Манас и караульщики. Манаса беспокоило отсутствие Алмамбета и Чубака. Поздно ночью караульщики услышали топот коня. Манас поскакал вместе с ними навстречу всаднику. Тот оказался Алмамбетом и сказал:
— Целый день гнался я за Широкосапогим и вот вернулся ни с чем. Конурбай скрылся за городской стеной: быстроногий Алкара перенес его через высокую башню.
— Не огорчайся, мой барс, — ласково сказал Манас. — Конурбай не уйдет от нашей мести. Я рад, что вижу тебя в живых. Но для полной моей радости не хватает мне Чубака.
— Он мелькнул передо мной во время захода солнца, — сказал Алмамбет. — Он скакал вдоль южной стены за Незкарой.
Манас задумался. Алмамбет стал уговаривать его:
— Отдохни, мой лев, ты устал от битвы и тяжести победы.
Манас возразил ему:
— Я не дам сну войти в мои глаза, пока не увижу Чубака. Как я могу спать, когда, быть может, ворон клюет очи моего друга?