Среди его людей нашелся один, кто когда-то работал на этой фактории и прекрасно знал все дороги и тропы вокруг – он и повел их через лес. Ночью подошли к лагерю как можно ближе, и как только темнота начала редеть и небо слегка посветлело, но солнце еще не поднялось над горизонтом, Аркимедес отдал приказ атаковать.
Через пятнадцать минут они уже овладели лагерем, из потерь было двое легкораненых. Среди людей Араньи – пятеро убитых, а остальные в нижнем белье, некоторые же и совсем голые, были связаны и валялись у столба на центральной площади.
«Северянин» повторил свою речь перед собравшимися работниками фактории, но в этот раз слова его звучали с большей убедительностью и силой, воодушевленный второй победой и пониманием того, что люди Араньи вовсе не непобедимы, а вполне уязвимы, и вот они валяются в грязи, и жизнь их целиком и полностью зависит от решения тех, кого они столько времени мучили. Арсенал восставших также увеличился за счет захваченного оружия и боеприпасов. Аркимедес раздал оружие среди тех, кто пришел с ним, в чьей верности он теперь не сомневался. И ожидал какое решение примут те, кого они освободили. Более половины присоединились к нему даже не раздумывая, они были счастливы такому повороту в своей жизни и обнимали спасителей. Что касается людей Араньи, то он приказал казнить их сразу же, но без жестокой расправы, как в прошлый раз. Приучать своих людей к зверствам не входило в его планы, да это и не привело бы ни к чему хорошему. Он прекрасно понимал и обсудил с «Гринго», что, начиная с этого момента, их основной проблемой будет поддержание дисциплины среди людей потерявших всякую надежду, что можно назвать сборищем, но вдруг получивших долгожданную свободу, похищенную у них много лет назад.
Когда начали казнить охранников, выстрелом в затылок, чтобы не тратить время и не расходовать много патронов, некоторые из работников начали просить пощады для одного типа крепкого сложения и грозного вида, которого все звали «Тигром». Говорили, что хоть он и служил в охранниках, но всегда проявлял человеческое отношение и милосердие и неоднократно вставал на сторону работников, не позволяя наказывать их и даже казнить.
Аркимедес посоветовался с Говардом, и оба усмотрели в этом возможность придать всему предприятию некий благородный вид, превратив во что-то более значимое, чем просто ярость выпущенных, наконец-то, на свободу людей. Решено было разыграть спектакль, нечто вроде судебного заседания, где они двое, Клаудия, Леон-колумбиец, «Тот, кто с трубкой» и негр «Мартинико» выступили бы в качестве судей и назначили бы тех, кто выступал бы со стороны обвинения и со стороны защиты.
Суд получился на редкость зрелищным и все, за исключением, может быть, их самих, подошли к проведению этого мероприятия самым серьезным образом.
Судьи заняли места за большим столом, что вынесли на центральную площадь поселка, а зрители и свидетели собрались вокруг. В этом лагере стояла хижина, похожая на ту, какая была в поселке на берегах Курикуриари, где жили женщины, они также присутствовали на заседании, с интересом следя за тем, как развиваются события.
Тот, которого звали «Тигром», вел себя спокойно, признаков страха не выказывал, казалось, что происходящее вокруг не вызывало у него особенного интереса, словно был уверен, что происходящее – лишь отсрочка неминуемой казни. Он встал в центре, а все, кто хотел выступить, выходили вперед и перечисляли случаи, когда он помог избежать наказания.
Потом вышли три или четыре пеона, потребовавшие его смерти. Один из них, задрав край рубахи, показал на спине следы от кнута, что остались после того, как «Тигр» высек его. Аркимедес, выступавший от лица всех судей, обратился к охраннику, для которого обстоятельства начали принимать угрожающий оборот.
– Что скажешь на это? – спросил он. – Там около тридцати шрамов, на спине у этого человека.
Охранник замялся с ответом, словно вначале он и не собирался ничего говорить, но потом, все-таки, пересилил себя и произнес:
– Все это одна сплошная глупость и пустая трата времени. Этому кретину я дал тридцать ударов, но надсмотрщик требовал все двести, а он такой хилый, что давно уж отправился бы на небеса. Что касается шрамов, то с одного хорошего удара я бы пробил его мясо до самой кости.
Судьи посмотрели на его мощные руки, что и в самом деле были способны на такое. Аркимедес решил провести небольшой эксперимент, для подтверждения слов подсудимого, и приказал привести одного из охранников, что еще не был казнен, «Тигра» развязали и дали ему кнут.
– Ударь этого, – приказал Аркимедес. – Если так, как говоришь, то мы поверим тебе.
Но тот отказался.
– Этот был моим товарищем по работе, плохой ли, хорошей ли, но мы работали вместе долгое время, и я не буду бить его.
Аркимедес не мог скрыть того факта, что человек этот ему понравился и еще он подумал, что такого рода людей он хотел бы видеть рядом с собой. Взглянув на Говарда, ему показалось, что и тот думает также, тогда он шепотом посоветовался с ним и тот вполголоса ответил:
– Не позволь им убить его.
«Северянин» кивнул, соглашаясь, и обратился к тому, кого все называли «Тигром»:
– Если я оставлю тебе жизнь, ты присоединишься к нам?
Тот же не ответил сразу, задумался над предложением. Может быть по тому, как говорил Аркимедес, а может по какой еще причине, он решил, что во всем этот имеется некий смысл.
– Зависит от обстоятельств, – ответил он. – Нужно обдумать все, и еще я должен знать, что будете делать и как это собираетесь делать.
Некоторые из собравшихся приветствовали решение суда радостными криками, начали кидать в воздух шляпы, кинулись к освобожденному «Тигру» обнимать его и поздравлять, а затем, без задержки, вернулись к казням – продолжили стрелять в затылок, несмотря на отчаянные просьбы осужденных помиловать их, провести судебное разбирательство и с ними, те даже клялись чем только можно, что присоединятся к армии «Северянина» и будут верны ему до самого конца. Все это способствовало тому, что некоторые из рабочих, поборов свои сомнения, присоединились к восставшим, и «Гринго» с Аркимедесом насчитали более полусотни людей, на которых приходилось всего лишь около двадцати винтовок, восемь револьверов и шесть или семь старых ружей, что нужно было заряжать через ствол и что представляли из себя одинаковую угрозу и для того, в кого стреляли, и для того, кто стрелял из них.
Среди тех, кто решил присоединиться, оказалось человек шесть индейцев из племени «кофане» и «юмбо». Эти же очень быстро раздобыли где-то луки со стрелами и сербатаны (духовые трубки) с отравленными дротиками. Все это можно было рассматривать и как удачное стечение обстоятельств и как боевое преимущество, не только потому, что на них сэкономили на ружьях и патронах, но и потому, что их способ воевать и убивать – значительно более незаметный и тихий – представлял из себя тактическое преимущество.
Решено было несколько дней оставаться на фактории: определиться с планами на будущее и потренировать своих людей. По предварительным оценкам на всем протяжении Напо, до ее слияния с Амазонкой, не было ни одной каучуковой плантации или какого-нибудь более-менее значимого поселения. И Аркимедес прекрасно понимал, что при подходе к великой реке, где и были сосредоточены основные силы Араньи, нужно быть готовым к разного рода неожиданностям и требовалось просчитать и спланировать определенные действия заранее.
Начались дожди.
В этой части Амазонии тот месяц Март выдался самым дождливым за целое столетие. Местная поговорка утверждает, что «в долине реки Напо полгода идет дождь, а во второй половине наступает потоп». Но тот Март превзошел своими дождями все, что было известно до этого.
Дождь начался в полдень. Пошел сильный ливень, что указывало на наступление сезона дождей, но он не прекратился ни с наступлением вечера, как все полагали должно было произойти, ни унялся он и ночью, ни на следующий день и продолжался почти сорок библейских дней и сорок ночей, и все это время вода беспрерывно лилась с небес.
Лагерь вначале превратился в трясину, где люди проваливались в грязь по колени, когда пытались пройти из одной хижины в другую, и Напо начала подниматься, затапливая берега, уровень воды рос метр за метром, и как-то утром уже невозможно было разобрать где начиналась река, а где сельва.
И хотя хижины стояли на высоких столбах, но вода уже подобралась под самый пол, сплетенный из бамбука, просачиваясь сквозь щели, и деревянные столбы начали раскачиваться и подозрительно скрипеть.
А дождь все шел и шел.
Шум воды заглушал все звуки вокруг, даже голоса, и поток тащил с верховьев стволы деревьев, мертвых животных и останки тех, кого воины аука развесили на кустах.
Аркимедес поговорил со старым Себастьяном и тот вначале был уверен, что такой дождь вскоре закончится, но по прошествии пятнадцати дней начал сомневаться, а под конец и вовсе пришел к заключению, что такого никогда не было и потому всяким прогнозам не поддается. Каждое утро люди вылезали из хижин и смотрели на небо, выискивая хотя бы клочок голубого неба, что указало бы на конец дождливого сезона, но каждый раз небо оставалось затянуто облаками до самого горизонта.
Аркимедес собрал своих самых надежных людей, пригласил также индейцев и сборщиков каучука, проживших в этих местах не один год.
Все собрались под крышей большого склада, уселись на шары готового каучука, и «Северянин» описал им сложившуюся ситуацию. Если дождь будет так лить и дальше, то вода размоет и унесет все, что осталось от фактории, и еще, хотя это и не наступило… пока не наступило, но очень скоро им просто нечего будет есть. Дичь вся ушла, предчувствуя катастрофу, в бушующих водах реки стало почти невозможно ловить рыбу, от посевов кукурузы, снабжавших провиантом факторию, не осталось и следа, они растворились где-то на глубине двух и более метров. Но с другой стороны, начать сейчас спускаться по Напо – равносильно самоубийству.