Спустя час «Остров Марао», загрузив полные трюмы дров, вышел из залива, развернулся и двинулся вниз по течению, курсом на Бразилию.
Вечерело, Клаудия стояла на верхней палубе, облокотившись о перила. Солнце клонилось к горизонту, река текла спокойно и величаво, а огромное колесо на корме с шумом вспенивало воду, белые хлопья, покачиваясь на небольших волнах, таяли на глазах, темная поверхность реки разглаживалась, багровое небо отражалось в ней, как в зеркале, и не оставалось никакого следа от прошедшего здесь несколько минут назад парохода.
Вдруг у нее за спиной прозвучал незнакомый голос:
– Клаудия?..
Она обернулась и с удивлением посмотрела на пассажира, одетого достаточно элегантно, стоявшего в дверях салона, облокотившись о притолоку.
– Целый день наблюдаю за вами, и мне стоило огромного труда допустить, что это вы на самом деле, – сказал незнакомец. – А теперь, увидев вас вблизи, я в этом совершенно уверен.
Клаудия ничего не ответила, но было очевидно, что незнакомец ее заинтересовал. Лицо его кого-то напоминало, но, несмотря на все усилия, вспомнить не получалось. И незнакомец, похоже, понял это.
– Марио Буэндиа, – представился он. – Не помните меня? Мой отец держал обувную мастерскую на углу вашей улицы, и каждое утро я видел, как вы шли на мессу.
Какие-то неопределенные образы начали всплывать в сознании Клаудии.
– Да, кажется, начинаю припоминать магазин Буэндиа, – наконец призналась она, – и вас помню, стоящим на пороге… но прошло столько времени…
– Восемь лет.
– Всего восемь лет! А кажется, что целая вечность.
– И что делаете вы среди этих людей? Не могу поверить, чтобы Клаудия Диаз-Сукре, самая желанная девушка во всем Каракасе, оказалась среди этой банды пиратов.
– Это долгая история… И это не пираты, это рабы, борющиеся за свою свободу.
– Рабы? Я слышал про такое, но полагал, что это преувеличение. Что, существуют в самом деле?
– Да, существуют… И я была рабыней. Там, дальше, где заканчивается река и начинается сельва, работают тысячи рабов, хотя с борта этого парохода, поднимающегося и спускающегося по реке, их не видно, и, соответственно, вы в это не верите. А вы что делаете здесь? Куда плывете?
– Так… путешествую… – уклончиво ответил он и подошел к перилам, зажег длинную сигару. – Путешествие стало моим занятием. Переезжаю из Лондона в Икитос, из Нью-Йорка в Панаму, из Сан-Франциско в Гонконг… туда, где появляются разные возможности. А сейчас определенные возможности появились здесь, в Амазонии, где водится много денег, а каучуковым баронам нравится тратить их за покерным столом.
– Так вы игрок?
– Ну… да… если так можно назвать это… Правильнее было бы сказать: помогаю пассажирам развлечься немного на протяжении длительного путешествия, а взамен либо я выигрываю их деньги, либо они выигрывают у меня.
– И как у вас получилось выбраться из обувной лавки?
– А как вы стали рабыней в джунглях Амазонии?.. Судя по всему, жизнь помотала и потрепала нас изрядно за эти годы.
Клаудия промолчала, отвернулась и продолжила смотреть на реку, наблюдать как солнце, сверкнув напоследок, скрылось за вершинами деревьев. Наконец, очень робко, произнесла:
– Да, что верно – то верно, помотала сильно… Вы не возвращались в Каракас?
– Был там в прошлом году.
– И как там?
– Как обычно, мало что изменилось: все тот же прелестный, маленький городишко и все такой же скучный. Однажды встретил вашу мать: она шла из церкви и была одета во все черное. Мне рассказали, что это траур по вас. Они думают, что вы погибли там, в Гайяне, рядом с городом Боливар.
– Там убили моего мужа. А моего отца вы не видели?
– Рассказывают, что он серьезно болен – так новость о вашей гибели повлияла на него, подорвала здоровье, и он даже на улицу не выходит. Очень жаль… Он был настоящий кабальеро и к тому же щедрый клиент. Каждый раз, как приходил к нам заказать ботинки, давал мне четвертачок, а в те времена и четвертачок был для меня целым состоянием.
– А ваша семья?
– Все хорошо… Не одобряют, конечно, что стал игроком. Считают, что в один прекрасный день меня либо убьют выстрелом в спину или зарежут, чтобы забрать ночной выигрыш, но и вместе с тем уже давно отказались от мысли вернуть меня на путь истинный.
– А вам самому нравится такая жизнь?
– Во всяком случае, это лучше, чем торговать ботинками. К тому же, я много путешествую и познаю мир. Когда-нибудь я стану миллионером, а на следующий день, наверняка, разорюсь. Иногда я останавливаюсь в лучших отелях Лондона, а иногда ночую на улице, меняю свой костюм на кусок колбасы. Эта жизнь ничуть не хуже, чем какая-нибудь другая.
Клаудия ничего не ответила, продолжила смотреть на реку. Попыталась представить жизнь этого Марио Буэндиа, которого знала еще тогда, когда он носил короткие штанишки, а сейчас стоит перед ней в брюках и, наверняка, ноги у него волосатые. Она помнила его робким мальчишкой, наблюдавшим за ней, и то не открыто, а краем глаза, когда проходила мимо, словно она, единственная дочь Диаз-Сукре, была существом из другого мира, существом высшим, недостижимым для таких, как этот Буэндиа из сапожных мастерских. Иногда ее мать посыла этого мальчишку с разными поручениями, когда все слуги были заняты, и припомнила, что как-то, в день ее рождения, он был приглашен, чтобы помочь обслуживать гостей.
Всегда был мальчиком услужливым и молчаливым, совсем непохожим на этого решительного мужчину, в которого превратился. Взглянув на него краем глаза, она решила, что он достаточно привлекателен, хотя и не смогла определиться, связано это с тем, что он был одет аккуратно и элегантно, а за последнее время ей пришлось иметь дела лишь с людьми одетыми в лохмотья, либо он был и в самом деле красивым мужчиной. Давно уже она отказалась от привычки рассматривать и оценивать мужчин.
Тот же, в свою очередь, понял, что его изучают, стоял рядом и ждал. Марио Буэндиа обладал богатым опытом общения с женщинами и потому мог догадаться о чем она думает. На самом деле, в своей профессии игрока, это единственное, что он умел делать – знать о чем думает его противник, будь то мужчина или женщина.
И он в свою очередь вспомнил те далекие времена, когда был лишь бедным мальчишкой, тайно влюбленным в Клаудию Диаз-Сукре, кто хоть и была его сверстницей, но уже выглядела как настоящая женщина – наследница обширных кофейных плантаций на склонах Авила и предмет воздыханий отпрысков богатых семейств.
Когда же он получил известие о ее свадьбе, то находился далеко, на борту парохода, следовавшего по маршруту Лондон-Нью-Йорк-Панама, где работал помощником кока. Он улыбнулся, припомнив, как загрустил, получив письмо от родных, где также они писали, что его юношеская любовь теперь принадлежит другому мужчине. Той ночью, завернувшись поплотнее в одеяло на своей койке в общей каюте, он тихонько плакал. Но столько времени прошло с того дня. И вот сейчас, когда он уже поверил в ее гибель, Клаудия стояла перед ним, вид у нее был уставший, она постарела, а на лице остались следы невероятных страданий, которые он и представить себе не мог.
Наконец он не выдержал и спросил:
– Как выглядит сельва?
– Сельва?
– Да. Тот мир, откуда вы только что вышли и что невозможно рассмотреть отсюда.
Клаудия задумалась. Наконец, пожав плечами, ответила:
– Откровенно сказать, не знаю. Я несколько месяцев бродила там, но до сих пор не могу дать точного определения. Помню чувство страха, помню какие-то тени, скользящие среди деревьев, под ногами хлюпает вода, сырость, спутанные лианы… и еще помню беспредельную усталость.
– Встречались хищные звери?
– Хищные? Да, это мы – самое хищное зверье, с каким мне когда-либо приходилось сталкиваться. Зверье, что пытается выжить. И еще болота. Все покрыто мраком, все влажное и холодное…
– Холодно в Амазонии?
– Да. Как это ни странно… Бывали дни жаркие, но солнца мы не видели, кругом сумрак и постоянное ощущение холода. От страха начинаешь мерзнуть.
– Но сейчас все это закончилось. Скоро вы будете дома, в Каракасе.
– Нет… Не верю я, что опять когда-нибудь увижу Каракас.
– Но что вы такое говорите? Вы не хотите вернуться?
– Вернуться! – это единственное о чем я мечтаю. Но не вернусь… Я это чувствую…
– Вы не должны так говорить. Вы просто до сих пор находитесь под впечатлением от того, что с вами случилось. Но нужно постепенно привыкать к мысли, что все осталось позади… Нет уже сельвы, а вы находитесь на современном и комфортабельном пароходе, в окружении цивилизованных людей.
– Цивилизованных людей? Эти что ли? Отчаявшиеся серингейрос, готовые убить собственную мать, воры, убийцы, насильники… Вы что, еще не поняли?
– Их командир, кажется его зовут Аркимедес, похож на нормального человека… И тот, другой, рыжий…
– Их только двое, а остальных пятьдесят. И они тоже убийцы. Убивают, убивают, убивают…
Буэндиа был удивлен еле сдерживаемой яростью, что слышалась в ее голосе.
– Я думал, они ваши друзья… – робко сказал он.
– Мои друзья? А где они были той ночью?
– Какой ночью?
Клаудия взглянула на него внимательно, словно удивилась тому, что этот человек не знает о чем идет речь.
– Той самой ночью, – пробормотала она в ответ. – Той ночью…
Аркимедес и «Гринго» заставили капитана Ретингема открыть корабельный сейф. Так, как перуанец и рассказал, сейф был набит золотыми фунтами, предназначавшимися Араньи в оплату за каучук.
«Северянин» оставил несколько штук на дне сейфа, а остальную часть завернул в простыню и спрятал под койкой капитана.
– Никому и в голову не придет искать их там, – сказал он. – Когда все закончится, разделим их между моими людьми, но до того момента для всех будет лучше, если никто не будет знать об их существовании. А вы, капитан, если хотите, чтобы на борту вашего парохода царил мир и мои люди не начали резать глотки друг другу, держите рот на замке.