Река, гигантская Амазонка, невообразимая для тех, кто никогда ее не видел, здесь разливалась во всю свою мощь и достигала самой большой ширины и глубины, и становилась похожей на море – бескрайнее и однообразное.
Люди на пароходе начали скучать, их утомляло и одновременно раздражало это безделье, этот однообразный пейзаж, тянущийся час за часом, когда кроме воды, неба и тонкой полоски леса на далеком берегу ничего не было видно. Когда Аркимедес в очередной раз спустился в каюту к старику Себастьяну, чтобы проверить как идут дела у него и как он медленно набирается сил, то нашел там нескольких из своих людей, среди которых чаще всего слышался голос негра «Мартинико». Когда же он вошел, то собравшиеся сразу же замолчали и в каюте воцарилась подозрительная тишина.
– Что здесь происходит? Что вы тут затеваете?
– Ничего мы такого не затеваем, – смотря в сторону, ответил «Мартинико». – Пытаемся понять чем все это может закончиться.
– Я же вам уже говорил: все закончится в Белеме. Там каждый пойдет своей дорогой и дальше случится, что кому на роду написано.
– Удача и судьба, получается! – воскликнул один из собравшихся. – И это все, что у нас есть на данный момент. И что будем потом делать? Закончим точно также, как и начали: наберем долгов и вернемся на плантации.
– Ну, это уж зависит от каждого из вас. Я лишь пообещал вывезти вас с Напо и дать свободу.
– Эти пароходы, что снуют по реке вверх и вниз, набиты золотом и каучуком, и всяким другим товаром. Почему мы не можем захватить их?
– Потому что это уже будет самое настоящее пиратство.
– И что с того? – спросил «Мартинико». – То, что везут в трюмах – принадлежит нам. Нам и остальным, кто вкалывает на плантациях, растрачивая свою жизнь в сельве. Понемногу все больше и больше людей будет присоединяться к нам, и мы станем королями Амазонии, ее истинными хозяевами. Мы сможем спрятать пароход в любом из притоков Пурус, и никто никогда не найдет его.
– А что будет с пассажирами и командой?
– Пассажиров мы высадим на берег, а команда пойдет с нами, чтобы управлять пароходом.
– Выходит, что вы пираты, не умеющие управляться с кораблем! А что будет, если в какой-нибудь критический момент команда решит остановить машины?
– Перебьем их и все.
– И если ты всех убьешь, безмозглый, то кто снова запустит машины, а? Чтобы стать пиратом, нужно, прежде всего, изучить пароход и научиться управлять им.
– С тобой и с Говардом все будет по-другому. Мы быстро выучимся управляться с кораблем, а ты станешь вожаком.
Когда Аркимедес пересказал содержание разговора «Гринго», тот долго смеялся.
– Пиратом! – воскликнул он. – Это единственное, пожалуй, чем я не занимался в этом мире. Попробовать было бы неплохо, но только не на этой реке. Все, что я сейчас хочу – это выбраться из сельвы. Уехать куда-нибудь далеко, далеко, например, в Канаду, где никто не будет искать меня, и где я буду кувыркаться в снегу и мерзнуть после стольких лет жары и постоянного пота. А ты-то что сам будешь делать? Станешь пиратом?
Аркимедес отрицательно покачал головой.
– Я уже говорил – обоснуюсь в Манаусе, чтобы наблюдать изнутри как он разваливается, если то, что капитан рассказал, правда.
– А если нет?
– Если нет, то поищу какой-нибудь богом забытый уголок, где меня никто не знает, и никто не говорит про проклятый каучук.
– Ты мог бы многое сделать для этих людей… Они тебе верят и идут за тобой. Ты смог бы дать бой всем этим Сьерра и Аранья. Смог бы поднять рабов и раздавить баронов…
Аркимедес внимательно посмотрел на него и грустно улыбнулся.
– Никто не сможет успешно бороться с этим. Никто не сможет поднять униженных и оскорбленных против богатых и у кого в руках власть. Те, кто у власти, при ней же и останутся.
– Попробуй, по крайней мере!
– А зачем? Чтобы закончить свои дни, как Антонио «Консехеро»? Чтобы меня смешали с грязью как других, что решились переделать этот мир? Нет уж, я знаю чем это закончится…
Послушай, «Гринго», мы с тобой уже прошли многое, но ты все равно ничего не знаешь про меня… Я уже говорил тебе, что родился на Севере, в Алагаос, но ты ничего не знаешь про Сертао, ты просто не можешь представить, что это такое. Жажда – вот что это! Когда я был маленьким, то постоянно чувствовал жажду. Мой отец денно и нощно работал, чтобы вырыть небольшой колодец позади нашей лачуги, чтобы добыть хоть немного воды, мутной и теплой, но когда хозяин прознал про это, то заставил его засыпать колодец, чтобы мы продолжали покупать воду из хозяйского источника. Мне и моему брату приходилось более двух часов идти под палящим солнцем к тому источнику, чтобы принести воду, а за каждый бидон воды мой отец должен был гнуть спину один лишний час на землях хозяина. Вода взамен пота – вот какая была сделка.
А однажды моей матери пришлось переспать с надсмотрщиком в обмен на козу, потому что моей младшей сестренке потребовалось молоко. Но через три дня пришел хозяин и сказал, что коза не может пастись на его землях, и увел ее с собой. Этой же ночью отец убил его, и мы вынуждены были бежать к Канудос, на земли Антонио «Консехеро».
Говард удивленно взглянул на него.
– Ты был в Канудосе? Знал Антонио «Консехеро»?
– Знавал… Видел как он умер и как его тащили по земле. В этот же день погибли и мой отец, и мой брат, а мать увезли куда-то, и с тех пор я ничего про нее не знаю. Меня спасло, что я был еще пацаном, не больше метра, а потому посчитали, что не мог держать оружие.
– Должно быть, там был совершенный ужас!
– Я привык… Мы, дети Канудоса, играли с черепами солдат, присланных расправиться с Антонио. Все дороги в Канудос были «украшены» их трупами, один через каждые три метра, по обе стороны, и так километр за километром. Пацаном я видел больше крови, чем воды.
– И каким был Антонио?
– Ненормальным, абсолютный псих… Вначале все его обожали. Он говорил про Бога, про вечную жизнь, про конец света, который наступит, когда прилетит черная планета… Но по мере того, как приходили все новые люди, все начали боготворить его. И когда, в конце концов, Канудос превратился в муравейник отчаявшихся, верящих, что он воплощение Христа, он сделался капризным, непредсказуемым и жестоким, и начал заставлять людей творить всякие ужасы. Мужчины и женщины рубились мачете до смерти. А Антонио смотрел на это и аплодировал, и приговаривал, что все нормально, что все грехи он берет на себя, на свою совесть и он единственный будет отвечать перед Богом в Судный день.
– И почему все шли за ним? Почему не уходили?
– А что еще им оставалось? Голодные, потерявшие всякую надежду люди, которыми никто никогда не интересовался, кроме как для того, чтобы эксплуатировать. Люди Антонио нападали на поселки и поместья, грабили и приносили с собой еду, спиртное, и этого было более чем достаточно. Канудос был словно независимое королевство, словно дикое государство в самом центре провинции, которому было по силам бросить вызов могучей Бразилии.
Пришла армия и потерялась в пустыне. Тех немногих, кому удалось выжить, зарезали. Потом пришло другое войско и тоже исчезло. Следом пришла третья армия под командованием свирепого полковника Тамиринго и превратилась в зловещее украшение ворот города… Все были убеждены, что Антонио защищало само небо, что он был прав во всем, а остальной мир жил в заблуждении. И в таком вот состоянии мы ожидали приход четвертой армии, и эта армия не оставила камня на камне от Канудоса. Когда все ушли, я остался один одинешенек посреди пепелища и выжженной пустыни, окруженный тысячами трупов… Было тогда мне чуть более десяти лет.
Он замолчал. Говард размышлял над тем, что услышал, а Аркимедес стоял, склонив голову, погруженный в свои воспоминания о тех далеких годах его детства. Наконец, давая понять, что разговор окончен, сказал:
– Понимаешь теперь, почему я не хочу стать каудильо восставших? Всегда буду вспоминать и думать об Антонио и о том, что рано или поздно закончу, как он.
– Ты совсем другой.
– Откуда ты знаешь? Он проиграл, потому что получил власть и стал ей пользоваться, и я понял про себя, что и мне нравится власть. В один прекрасный день не смогу контролировать собственные приказы.
– Я тебя знаю. Ты сможешь.
– Не могу рисковать таким образом.
Говард лежал на палубе, в тени, отбрасываемой трубой, и курил без желания, пытаясь хоть как-то убить время. Машины ревели внизу, пароход неумолимо продвигался вперед, приближаясь к Манаусу, городу, откуда его отправили на каучуковые плантации на берегах Курикуриари.
А в Манаусе Сьерра.
Не ожидал «Аргентинец» такого подарка. Никак не ожидал… Даже представить себе такого не мог!..
Американец попытался придумать какую-нибудь особенную смерть, достойную такого мерзавца, как Кармело Сьерра. Пули было бы недостаточно… И удавить его – тоже мало, и не очень привлекательно было б кинуть его на съедение пираньям…
Может, бросить его муравьям! Ему рассказывали про одну пытку, придуманную братьями Аранья, что, вполне возможно, и подошла бы… Нужно будет посадить его голым задом на муравейник красных муравьев, а в анальное отверстие всунуть полую тростинку. По этой тростинке муравьи проберутся внутрь, в кишки человека, и примутся пожирать его изнутри. Испытывая ужасные мучения, он может оставаться в живых несколько дней.
Старик Себастьян, «Тот, кто с трубкой», уверял, что одного его приятеля – тот несколько раз убегал с плантации, но его ловили и возвращали – в наказание и в пример другим, кто замышлял побег, убили таким образом.
Муравьи! А что? Недурно… Очень даже неплохо…
Но хотелось бы для Сьерры чего-нибудь новенького, оригинального.
Цепочка таких размышлений была прервана, когда рядом с ним остановился какой-то человек. Это был один из пассажиров – человек средних лет, с грустным лицом, по виду из тех, у кого водятся деньги. Говард поднял глаза и взглянул на него. Как показалось, тот немного смутился.