«Остров Марао» спрятали в устье одной из речек, впадавших в Амазонку, на расстоянии в полдня перехода, и Говард, кого в Манаусе знали достаточно хорошо, предпочел остаться на борту и принял руководство судном на себя.
Лодка, на которой плыл Аркимедес – пирога, приобретенная для такого случая у индейцев – медленно приближалась к плавучему «городу» и, когда смешалась с сотней таких же лодок, пирог и плавучих домов, собравшихся в одном месте и образовавших разноцветный, многоликий город на воде, то никто не обратил на них внимания.
Существовало два Манауса: один на суше, поднявшийся по склону холма, куда ветер с реки приносил прохладу, город из камня, хотя, откровенно сказать, зданий из дерева было больше, и другой, на воде, Манаус плавающий, что каждый день менял свои очертания и куда прибывали, чтобы встретиться, чтобы обменяться новостями и товаром, обитатели амазонских берегов.
На земле жили богатые каучуковые бароны, торговцы, члены правительства и администрации, служащие иностранных компаний, что нашли здесь возможности выстроить свои дела самым лучшим образом. Англичане только что построили плавучий пирс – единственный в мире – способный принимать большие суда и подниматься, и опускаться, соответственно, на пятнадцать метров вслед за уровнем реки в период паводка или в засушливый сезон. Немцы спроектировали сеть трамвайных путей, а одна фирма из Нью-Йорка занялась городской канализацией. Рядом с плавучим пирсом возвышалось огромное здание из коричневого камня – самая большая в Южной Америке таможня, через которую в обязательном порядке проходил весь каучук, собранный в сельве. Перед зданием Таможни была развернута широкая площадь, всю северную часть которой занимал фасад собора, поднимавшегося вверх по склону холма, а выше по склону – невероятный, поражающий воображение Оперный театр Манауса.
Проект театра был создан в Англии и по форме своей напоминал здание Таможни, там же здание театра и было изготовлено, а затем, камень за камнем, кирпич за кирпичом, перевезено в Манаус и здесь собрано, как гигантская головоломка.
Ретингем уверял, будто кресла там обиты натуральным шелком, а лепнина на потолке и в ложах покрыта сусальным золотом.
И вот теперь, стоя напротив и смотря на тысячи ярких огней, создававших праздничное настроение, Аркимедес подумал, в первый раз, наверное, что все эти рассказы, почти легенды, могли быть и правдой. Могло оказаться правдой и то, что каждая колонна в здании театра была изготовлена из белого мрамора, привезенного из Европы.
Этим вечером там выступала приглашенная труппа из Италии. Из тех, кто решился приехать ранее в этот город в центре джунглей, процентов восемьдесят умерло от желтой лихорадки, от заболевания «бери-бери» или были убиты, но все это не мешало и не останавливало остальных, кто выжил, потому что они знали наверняка, что за одну неделю в Манаусе заработают больше денег, чем за год в любом другом месте этого мира.
Было уже за полночь, но жизнь в городе продолжала бурлить.
Со всех сторон слышались смех, громкие голоса и музыка, а на улицах, выходящих на площадь Рио Негро, собиралось множество ярких женщин, готовых продать себя за фунты, за доллары и даже за каучук.
«Северянин» и его приятели ходили, смотрели на все на это, словно загипнотизированные, и они не верили глазам своим, не могли поверить, что могла где-то существовать такая жизнь, когда всего в нескольких минутах от дверей этого театра начиналась сельва, населенная ягуарами, анакондами и прочими смертоносными тварями.
В эти часы, когда спала дневная жара, тысяч сто, не меньше, разного рода персонажей, наслаждались теплым вечером на улицах Манауса.
А днем, когда солнце палило безжалостно, предпочитали оставаться внутри своих домов, под сенью высоких крыш.
Манаус отсыпался днем, но жил ночью. И этому городу не нужно было работать, потому что все, что ему требовалось для жизни, привозилось извне, начиная от разных товаров и кончая все тем же каучуком.
Чтобы торговать каучуком любое время суток подходило, и большинство сделок заключалось во время антрактов в Опере или в роскошных салонах дорогих борделей.
Считалось, что каждый четвертый житель этого города жил за счет проституции, прямо или косвенно, а остальные за счет азартных игр, алкоголя, наркотиков и прочих человеческих пороков. И, таким образом, Манаус – город паразит, соответственно, был населен паразитами.
Аркимедес с товарищами бродили по городу в ожидании, когда публика начнет выходить из дверей театра. Сантос, единственный из людей Аркимедеса, знавший Манаус, уверял, что этот выход был сам по себе настоящим спектаклем. Они поужинали в одной таверне рядом с плавучим городам, и когда Аркимедес расплатился золотым фунтом, тяжелой монетой, его товарищи удивленно посмотрели на него.
– И откуда ты вял это? – поинтересовался Мехиас.
– На пароходе, – спокойно ответил Аркимедес. – Там еще много осталось и, когда все закончится, мы раздадим это золото.
– А почему раньше не сказал?
– Чтобы избежать проблем. Золото – плохой советник и помощник в делах.
– Почему же ты не рассказал об этом тем, кто предложил заняться пиратством?
– Это только бы подстегнуло их к более решительным действиям. Мне не хотелось, чтобы то, что я начал, закончилось таким образом.
– Ну и что… Они бы были не первыми и не последними пиратами Амазонии. Эти джунгли и эти реки – более опасны, чем большинство морей, а золота здесь больше, чем испанцы смогли вывести из Перу.
Аркимедес поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
– Да пусть хоть так будет. Все равно не хочу ничего слышать про пиратство.
Выход публики из оперного театра, и в самом деле, представлял из себя особенное зрелище. Красивые девушки всех цветов кожи и национальностей гордо демонстрировали недавно подаренные им драгоценности, большинство были одеты в шубы, некоторые в норковые, и пот тек с них ручьем в этом жарком, тропическом климате. Можно было бы сказать, что в Манаусе не так важно и интересно побывать в Опере – про которую никто особенно ничего не знал и не понимал – а важно было поучаствовать именно в этом параде, где все соревновались друг перед другом своим богатством. Лица, сопровождавшие этих девушек, также не уступали им своими нарядами, где, однако, под дорогими костюмами, цилиндрами и котелками, угадывались очертания тел грубых, что не так давно не носили ничего, кроме простых, полотняных рубах. А по причине узкой обуви, в которую были обуты как представители мужского, так и женского пола, вся эта публика походила на больных, старающихся всеми силами скрыть за кривыми улыбками свои телесные страдания.
Едва кто-то появлялся под ярко освещенным порталом, как сразу же подкатывал экипаж, но еще раньше выходили телохранители самых богатых владельцев каучуковых плантаций.
Выход губернатора вместе со своей спутницей – красивой мулаткой, завернутой в манто из шиншиллы, сопровождался разного рода возгласами, редкими аплодисментами, но в большинстве своем звучным свистом.
Аркимедес со своими товарищами, смешавшись с толпой, смотрел на все на это с открытым от удивления ртом, словно ребенок в цирке, когда перед ним на арене проходят фокусники, акробаты, клоуны, но выражение его сразу же изменилось, когда следом за губернатором показался Кармело Сьерра, а с ним вышла вызывающего вида блондинка, чья принадлежность либеральной профессии не вызывала сомнений, и турок Ясуфаки в сопровождении одной из своих наложниц – толстухи в арабском одеянии.
«Турок» и Сьерра что-то оживленно обсуждали – должно быть связанное с торговлей людьми – и задержались под порталом, ожидая пока не подадут экипаж, запряженный двумя красивыми скакунами.
Аркимедес почувствовал, как сердце у него сжалось, и потребовалась вся его сила воли, чтобы там же, на месте, не вынуть револьвер и не покончить с этой парой мерзавцев. Кивком головы он указал своим товарищам на них.
– Вон они. И оба вместе! «Турок», должно быть, хочет продать ему новых рабов на плантации на Курикуриари.
Сантос, в свою очередь, показал на одного потного толстяка, кто не сдержался и снял пиджак. За ним следовал профессиональный убийца, оба с беспокойством поглядывали на Сьерру.
– Вон тот – Салданья, – сказал он. – Мой первый хозяин, потом он продал меня Араньи.
Понемногу площадь начала пустеть, народ расходился, боковые улицы так и вовсе сделались безлюдными. Аркимедес решил, что пришло время подыскать место для ночлега, где бы их присутствие не привлекло ненужного внимания.
– В Манаусе, чтобы не привлечь к себе внимания, лучше всего остановиться в каком-нибудь борделе, – предложил Сантос, и остальные с живостью поддержали его.
Аркимедесу такая идея не очень понравилась, но спорить с возбужденными товарищами не стал.
Больше всего «Северянин» опасался столкнуться в столь «людном» месте с кем-нибудь из людей Сьерры или из банды Юсуфаки, кто бы незамедлительно предупредил и «Аргентинца», и «Турка», и тогда бы вся полиция города накинулась на них, ведь обвинение в убийстве никто не снимал.
Сантос заверил, что знает одно местечко, скромное и незаметное, что со временем и благодаря золоту от каучука превратилось в роскошнейший салон. Войдя туда, они попали в огромный зал, где все стены были задрапированы белой материей, а на полу лежали белые ковры, и вся мебель была белого цвета. Там ходили и сидели полуобнаженные девушки с белой кожей, одетые в легчайшие и прозрачнейшие одеяния.
Само собой разумеется, что место это называлось «Белый Дом» («Касабланка»), его владельцем была негритянка, с кожей темно-коричневого цвета, одета с головы до пят также во все черное, и выглядела она самым счастливым человеком в мире, хотя бы потому, что яростно контрастировала со всем, что ее окружало. Вначале она сопротивлялась тому, чтобы эта группа подозрительных людей вошла в ее салон, но быстро изменила свое мнение, когда Аркимедес показал горсть золотых монет, однако выставила одно условие – оставить свои револьверы при входе. Потом позвала девочек, чтобы каждый выбрал себе по вкусу, и потребовала невероятную цену, когда узнала, что гости собираются провести здесь остаток ночи и все следующее утро.