— Я решил пойти на хитрость, — вздохнул Семенов, — и велел прицепить спереди паровоза блиндированный вагон и две платформы. На переднюю платформу я поставил ось с колесами от казенной двуколки, сверху положил круглое, длинное полено, приблизительно по длине как орудие, и накрыл всю эту импровизацию брезентом.
— Любопытно, — Орлов потянулся к графину. — И что же?
— Получилось хорошо. Я поставил туда три десятка баргут, Мадиевского, — показал он рукой на хорунжего, — и послал их на Бухэду.
— Хех, — Франк немигающим взглядом смотрел на атамана.
— Потом я телеграфировал начальнику китайского гарнизона, что посылаю к ним бронепоезд, и что если они не освободят Унгерна, моих монголов и не вернут оружия до приезда бронепоезда, то мы разнесём всю станцию.
— И что китайцы?
— Я ждал почти три часа и наконец получил ответ, что мои люди освобождены, а сам командир гарнизона крайне сожалеет об этом досадном происшествии!
— Славно, — похлопал Франк. — Господа, за славную операцию, — поднял он очередную рюмку.
«Людвигович тоже решил гулять на всю катушку», — подумалось Орлову.
— Потом уже барон доложил, что китайский гарнизон в Бухэду силен и он возвращается в Хайлар на этом нашем бронепоезде.
— Господин Унгерн показался мне человеком решительным, — произнес Орлов.
— Да, он очень смел, но ещё и очень религиозен — он постоянно в духовном поиске, но не является прихожанином какого-нибудь конкретного культа, а дерзает искать истину в разных практиках, силясь понять и уразуметь Божественную Суть, — низким голосом сказал атаман.
«Это кое-что объясняет в его манере общения», — отметил Орлов.
Немного помолчали, вяло поели — Орлов и так ощущал себя переевшим до крайней степени.
— Бронепоезд — насущная необходимость в наше время, — зевая сказал полковник Франк. — Будь у нас бронепоезд, мы могли бы идти до самой Читы, как нож сквозь масло. Даже легкий бронепоезд с парой пушек давал бы большое преимущество на таком театре, как этот — укреплений здесь нет, огромные пространства…
— Да, вы правы, коллега! — согласился Семенов. — На этот счёт я телеграфировал генералу Хорвату неоднократно в январе, но увы… — он развёл руками.
— А как вам мог помочь Дмитрий Леонидович? — крайне удивился Орлов. — Никогда у нас в Заамурском округе не было бронепоезда, и мыслей таких не было, ибо без надобности такое оружие так далеко от германского фронта. Против кого его применять, против хунхузов?!
— Конечно, это я понимаю, но я использовал это как повод через полковника Скипетрова запросить у него кое-какое имущество и вооружение со складов корпуса пограничной стражи, — криво улыбнулся атаман.
Орлов при этих словах даже немного протрезвел и сел ровно, как на званом приёме, вопросительно глядя на атамана.
— И что же Хорват ответил? И о каком оружии шла речь?
— Меня интересовали легкие артиллерийские орудия, я как раз хотел их приладить на блиндированные платформы и сделать если не бронепоезд, то его какое-то подобие — две или три, а может и четыре пушки, пулемёты — в наших условиях было бы очень полезной вещью, как верно заметил господин полковник, — атаман посмотрел на Франка.
— Я и сам думал об этом, — промолвил Орлов, налил себе водки и выпил.
— Скипетров мне телеграфировал, что генерал-лейтенант вроде бы и не отказал прямо, но и ничего конкретного не обещал и заявил, что всё наличное вооружение Пограничной стражи он обязался передать входящим в полосу отчуждения китайским войскам.
— Именно так всё и было! — ударил кулаком по столу Франк. — Китайцы нас раздели и разули.
— Да, господин полковник, да, — весьма спокойно заметил Семенов. — Однако Скипетров сообщил через три дня, что невозможна открытая передача орудий, поскольку это ухудшит отношение китайцев к администрации дороги, приведёт к всяческим осложнениям и такое прочее, но пока договор не вступил в силу, генерал посоветовал самому раздобыть орудия.
— Самому? — поразился Орлов — ничего такого ему Хорват не советовал, хотя он тоже запрашивал четыре пушки у него ещё перед Рождеством.
— Ну, — поморщился Семенов, — Скипетров выразился более обтекаемо, но я расценил его телеграмму и ответ генерала именно так. Я очень нуждался в артиллерии, и вся эта неопределенность меня угнетала. Пришлось добывать.
— Я что-то такое слышал про станцию Хурхура, — произнес Орлов, остро сожалея о том, что сам так не сделал — он уже примерно понял, что услышит.
— Да, Николай Васильевич — это оно и было. У меня есть доброжелатели в штабе округа, и ещё через сутки я получил от Скипетрова точную информацию — на станции Хурхура был пост конной стражи, сотня с двумя пушками. Я сделал вид, что еду в Цицикар и потом в Харбин, и без остановок проследовал туда, не без опасений минуя Бухэду — там всё обошлось, китайцы меня проигнорировали. В Хурхуру я, Мадиевский и сотня моих баргут прибыли далеко за полночь. Гарнизон был обольшевичен, но офицеры остались там здравые, патриотичные — они нам показали расположение. От станции мы проехали немного вперёд, к мосту, разоружили охрану, и за полтора часа погрузили на платформы два полевых орудия, зарядные ящики и три комплекта снарядов. Потом я накрыл брезентом всё это добро и подгадал так время, чтобы пройти Бухэду глубокой ночью — мы пять часов стояли на одном из разъездов. Здесь, в Маньчжурии меня встретили с восторгом, какой мы банкет закатили, — засмеялся Семенов.
Орлов отсалютовал рюмкой, отдавая должное.
— Правда, как мне вскоре стало известно, генерал Хорват был очень этим недоволен, у него возникли какие-то трения с китайцами по этому поводу, — когда выпили, добавил атаман.
«Да, когда нас подумывали чуть ли не разоружить четырнадцатого числа. Вот из-за чего это было», — понял Орлов.
— С китайцами теперь всегда будут трения, — недовольно сказал Франк.
— Ничего, и на них найдутся японцы, — засмеялся Семенов и пара его людей.
— И где теперь эти пушки, Григорий Михайлович? — спросил Орлов.
— В Даурии сейчас. Я пока что не стал ставить их на платформы, потому что со стороны станции Борзя мои дозоры уже две недели отмечают активность красных.
— Какую?
— В разведку идут, доходят до моста часто — два раза их там ловили. Через Оловянную и Борзю ко мне едут добровольцы, беженцы, и большевики там многих задерживают. Я вновь прибывающих определяю соответственно их опыту и умениям — кого в инструкторы, кого в сторожевые дозоры, кого в гарнизон Даурии — там у нас уже полноценный батальон развернут, господа, с оружием и довольствием! Казармы там хорошие, а теперь есть и батарея — чувствуем мы себя уверенно.
— Если бы не китайцы поганые, — хрипло прорычал Мадиевский — ему явно было плохо.
— Уложите хорунжего спать, — кивнул на него атаман, и двое офицеров, пошатываясь, встали из-за стола.
— А что китайцы? — нахмурился Орлов.
— Прознав про пушки, генерал Чжан, а он за несколько дней до этих событий обосновался в Хайларе — до этого он квартировал здесь, — размахивал рукой Семенов, — китайские старые казармы от нас в двух кварталах, на другой стороне площади, значит, командировал двадцать второго числа, в этот вот дом, своего офицера. Китаец этот неплохо лопочет по-русски, и передал мне ультиматум — через восемь часов сложить оружие, распустить моих людей и выехать за пределы границы.
— Ничего себе, — поразился Орлов. — А вы что?
— Мне надо было тянуть время. Я немедленно телеграфировал об этом в Харбин, майору Куроки, потом сказал китайцу, что хочу обсудить условия с начальником их штаба, полковником Ли Мином.
— А что за условия?
— Неприкосновенность для меня и моих людей, безопасность и деньги за военное имущество.
— Угу, — кивнул Орлов, поражаясь наглости китайцев.
— Поставил я самовар, угощаю его кренделями, потом он пошел обратно в казарму, передавать мои условия. Я тут же велю телеграфировать в Даурию — немедленно сюда пушки и роту с пулеметами. Часа через два на машине приехал китайский полковник из казармы с этим офицером, значит, и говорит мне — начинайте разоружаться!
— Нагло, нагло, — пробурчал Франк — опершись подбородком на ладонь, он сидел с задумчивым лицом.
— Я и говорю — вопрос очень важный, надо всё обдумать, обсудить, чтобы с гарантией, господа, ну и приглашаю их пить чай. Опять ставлю самовар, и начинаем мы вырабатывать условия — место выбирать, где будем сдаваться, потом выбирать место, куда нас повезут китайцы после разоружения, и главное — сколько мы денег за это получим.
— Вот как, — усмехнулся Орлов. — И сколько денег предлагали за оружие?
— По четыре китайских серебряных доллара за винтовку, по доллару за две шашки, по доллару за полсотни патронов и по тридцать долларов — за пулемет, — без запинки, самодовольно проговорил Семенов. — Я очень хорошо потянул время на требовании аванса — китайцы наотрез отказывались давать задаток, который я потребовал в золотых иенах по справедливому харбинскому курсу — одна иена за полтора их доллара, а я отказывался без этого сдаваться. Часа через три приходит ко мне Алексеев и говорит — сварили хорошую кашу, Григорий Михайлович.
— Кашу? — не понял Франк.
— Ну, условное такое слово — это означало, что уже приехали поезд и пушки. Я и говорю ему — на площади будем угощать. Ну, китайцы ничего не поняли, конечно. Продолжаем мы обсуждать условия, чай пить, на часах уже шесть вечера, и приглашаю я их пройтись. Площадь у нас там, — неопределенно махнул рукой атаман правее себя, — и вот выхожу я, Алексеев, полковник китайский, а на площади уже стоят орудия и шестнадцать человек прислуги в полном снаряжении, фронтом на китайскую казарму.
— Ха-ха-ха, — хлопнул ладонью по столу Франк.
— Подходим к орудиями и я говорю полковнику — так и так, передаю ультиматум генералу Чжану: через час генерал должен быть здесь и публично подписать договор о дружбе и союзе со мной, атаманом Семеновым, опубликовать его среди своих войск и впредь не допускать никаких враждебных действий к моему отряду! А если нет, то я открою огонь по казарме и всё там разгромлю и уйду за кордон, терять мне нечего! — эмоционально рассказывал Семенов. — Потом приказываю зарядить пушки и навести на казарму.