Поднялся опытный, продвинутый в практике монах Ёнмон.
– Влезть в дыру, из которой вышел, и заткнуть её! – крикнул он.
– Сожжёшь обитель – сам сгоришь! – крикнул мастер в ответ и снова стукнул посохом. – Прискорбно. Посмотришь в наши дни на практикующих – кто-то, вцепившись в труп мёртвой Дхармы, заявляет, что якобы познал Путь. Наживает карму, которая в одночасье низвергнет его в ад. А всего-то и надо – по совести медитировать и искать твёрдого, как алмаз, совершенного пробуждения. Что же такое это совершенное пробуждение? В «Гирлянде сутр» сказано, что желающий знать всех будд трёх времён пускай тщательно изу-чает сущность истинной реальности. Всё созидается душой. В «Лотосовой сутре» сказано, что Бодхисаттва непревзойдённой мудрости и всепонимания десять эонов провёл в медитации, однако Будда ему не открылся, и он не смог достигнуть просветления. В «Сутре совершенного пробуждения» говорится, что все иллюзорные дхармы живых существ происходят из чудесного и совершенно пробуждённого ума Татхагаты. В «Алмазной сутре» сказано, что, если, глядя на образы, ты сможешь увидеть, что они не есть то, чем кажутся, – ты узрел Так Приходящего. Все сутры говорят об этом состоянии. Значит, оно есть праматерь мудрецов и святых, источник законов. Здесь и кроется причина того, почему все будды, до Шакьямуни и после него, передавали учение от сердца к сердцу, а не в письменах. Будда трижды передал учение Кашьяпе: когда позволил ему сесть рядом с собой у Пагоды множества детей, когда на Горе стервятников отдал ему цветок и когда под двумя саловыми деревьями показал из гроба свои ноги. А Кашьяпа, в свою очередь, передал учение Ананде. И так, передаваемое от праотцов к отцам, оно достигло и меня – старика с горы Турюнсан из страны, находящейся к востоку от моря[38]. Это и есть печать сердца Будды и патриархов, изначальная природа всех живых существ. Люди называют это буддой, душой или законом. Но назовёшь его буддой – оно умрёт, назовёшь душой – умрёт, назовёшь законом – умрёт. Так что оно такое? Этот Путь виден только там, где бессильны слова и исчезают движения души. Путь, которому невозможно научиться, иначе как под руководством прозорливого наставника. Когда появляется единственная мысль, возникает и всё остальное, когда исчезает единственная мысль, всё остальное тоже исчезает. Появление и исчезновение мысли – это возникновение и гибель вселенной, рождение и смерть человека. Какая из наук величайшая в мире? Дзен-медитация. Поспешим же! Время идёт, смерть приближается. Нужно чему-нибудь научиться в этой жизни. Когда ещё выпадет шанс родиться человеком?
Мастер снова стукнул посохом.
– Вот вам напоследок от старика присказка: осенью падают листья, зимой падает снег.
«Кац!» – громогласный, подобный удару колокола возглас сотряс зал. Мастер трижды стукнул посохом и спустился с помоста.
Мы с Сугваном поднимались по заснеженной тропе. С окончанием затвора он снял с себя обет безмолвия и предложил помолиться у статуи Будды на вершине горы Турюнсан.
Засыпанные снегом ветви камелий были увешаны красными, как кровь, цветами. Белоснежное покрывало, укрывшее гору, а на нём, словно кровавые плевки, эти красные цветы… Загадочная гармония природы, как о ней говорится в одном стихотворении: «Утомившись от вечной тишины, камелии расцвели»… Камелии цветут даже в холодном снегу. Лотос растёт даже из ила и грязи. Почему же я не могу быть самим собой? Откуда такое противоречие? Я не понимал.
– Это было глупо, – пробормотал Сугван, потирая здоровой правой рукой обрубок левой кисти.
– Что?
– Ждать, как дурак, покровительства от Будды и бодхисаттв.
– Ты жалеешь, что сжёг руку?
– Нет, не жалею, но корю себя за собственную глупость.
– Значит, ты так и не получил желаемого покровительства свыше?
– Дело не в том, получил или нет. Это было полное ребячество – ожидать воздаяния за сожжённый палец.
– А я тебе завидую. Ты так яро веришь – даже страшно…
Сугван горько усмехнулся и заговорил неожиданно скептически:
– Забавно всё это. Каждый должен пробиваться в одиночку, отвергнув даже Будду, – вот что такое дзен. Дзен – это вера в собственные силы. Хотя нет, слово «вера» тут не подходит. Ведь кроме себя самого верить не во что. А я-то решил просить покровительства у Будды и бодхисаттв. Хотел таким образом сократить путь к просветлению. Жёг пальцы; сжав зубы, превозмогал боль, когда горела живая плоть, и молил: «О великий Будда и благие бодхисаттвы! Помогите глупому существу, обременённому грузом кармы. Этот путь слишком тяжёл, чтобы проделать его в одиночку. Помогите мне своим безграничным милосердием, непостижимой таинственной силой! Возведите меня на холм нирваны». Вот о чём я просил. Как смешно.
– Ну тут ты, пожалуй, перегибаешь. Пускай дзен – это вера в собственные силы, мы лишь слабые живые существа. А раз так, не естественно ли ожидать покровительства от Будды и бодхисаттв?
– Я пожертвовал своей пятернёй. Если бы так можно было достичь буддовости, я бы сжёг не только пальцы – принёс бы в жертву всё своё тело. Однако никакого покровительства нет. Ни единого слова в ответ на молитвы.
Сугван тяжело опустил голову.
– Как достигнешь буддовости, если сожжёшь себя?
Сугван не ответил. Он шёл молча, понурившись.
– Твоя вера поистине достойна восхищения. Ты обязательно добьёшься своего, – я искренне пытался заверить его.
– Это ты у нас страшный энтузиаст. Я видел, как ты стараешься.
Сугван с улыбкой посмотрел на меня. Я покраснел.
– О чём ты говоришь? Я всего лишь трус, я бы не решился сжечь ни одного своего пальца. Мне до тебя далеко.
– Что мы всё о моих пальцах? Даже стыдно. Звучит как издёвка. Я в самом деле стыжусь, что сделал это.
– Зря ты так. Далеко не каждый отважится. С таким рвением тебе всё под силу.
Послышался хруст – под тяжестью снега ломались ветви камелий.
– Ты собираешься остаться? – спросил Сугван.
– Особых планов у меня нет… Пожалуй, останусь. А ты?
– А я думаю уйти. Поселиться где-нибудь в пещере. Надоела эта монастырская жизнь. Сплошная рутина, оторванная от реальности. День и ночь одно и то же… Только как следует погрузишься в хваду, уже вставать по сигналу… Достало, сил больше нет.
Лицо Сугвана горело.
– Надо попробовать практиковать свободно, чтобы ничего не мешало. Взять хотя бы эти поучения на закрытии сезона затворничества. Вечно одно и то же. Впрочем, наверное, иначе и быть не может. Хотелось разбить эту мёртвую тишину, атмосферу удушливой покорности. На самом деле я так поступил, не потому что знал тот коан. А ответ мастера я предвидел. Это было ясно как белый день. Всюду всё одинаково. Одни и те же поучения. И всё же здешний мастер более искусен. «Осенью падают листья, зимой падает снег…» Прямо гатха[39]. Не понимаю, почему они все так любят цитировать иероглифические тексты. Даже монахам трудно такое понять, что уж говорить о мирских. Современности нужен современный язык. Буддизму давно пора идти в ногу со временем. Да и зал для медитации надо переоборудовать.
…В мире много постигших Путь буддийских монахов; каждый воцарился где-нибудь в горах, прослыл духовным учителем и наставляет ищущих Пути. Это прозвучит нахально, но чем больше появлялось на свете именитых монахов, тем сильнее меня одолевало разочарование. Я искал какого-нибудь тайного подвижника, чьё имя не предваряла бы вереница хвалебных эпитетов. Хотя многого я никогда не ждал, великие наставники не могли разрешить моего смятения. Никто со мной не говорил по-человечески. Все они лишь цитировали дошедшие до нас изустно поучения древних китайских мудрецов на мёртвом языке. Ударяли посохом о помост, гаркали «Катц!», хранили благородное молчание, хвастались своими знаниями иероглифических текстов. Однако это не был их собственный голос. Это были чужие голоса. Невозможно с помощью речей или книг открыть другому правду, истину или чему-то научить. Я успокаивал себя такими словами, но всё равно оставался какой-то осадок. Возможно, что-то есть. Нет, наверняка должно быть. Разве нам не просверлили уши, повторяя, что стоит пробудиться – и ты будда? Говорят, только пробуждённый может узнать пробуждённого… Но значит ли это, что непробуждённый так всю жизнь ничего и не поймёт? И что такое пробуждение? Неужели всё бесполезно? Жизнь конечна, человек в итоге умирает, мы прямо сейчас приближаемся к смерти. Каждый из нас абсолютно и всецело одинок, и даже тень умершего должна совершать свой путь в одиночку… Временами у меня возникали порывы уйти из монастыря, но этого делать было нельзя. Для меня это стало бы страшным поражением. Трусливым побегом. Когда борьба ради пробуждения оказывается напрасной, уж лучше принести своё тело в жертву Будде – сжечь себя вон в том храме вместе со статуей Просветлённого…
– Я согласен. Нужно учение, отвечающее духу времени. И ещё важен личный голос. Не выплюнутые кем-то объедки, а настоящий собственный голос, идущий из глубин открывшейся мудрости. И я против модернизации монастырей.
– Почему?
– Может, это моя любовь к старине – не знаю. Но разве правильно, если в монастырях появится яркий электрический свет, паровые котлы, а монахи будут шуршать своими робами в оборудованных на новый лад трапезных?
– А ты, оказывается, консерватор, Побун.
– Может, и так. Но взгляни вокруг. Как все живут? Воздух настолько отравлен выхлопными газами и дымом, что невозможно нормально дышать. Под предлогом модернизации и экономического развития разрушается старое. Люди сами себе роют могилу. Ладно светский мир – но посмотри, что происходит у нас. Идти пешком в гору, к монастырю, тяжело, но в этом есть определённый смысл. А тут якобы ради развития туризма прокладывают дороги, строят отели и развлекательные заведения и несут сюда всю мирскую грязь. Разве не так? А монастыри? Называют это реставрацией, ремонтом, а сами без разбора всё сносят и замазывают цементом, превращая чудесные храмы неизвестно во что. Лучше оставить всё как есть. Позволить горам и монастырям хранить их изначальный облик. Это лучшая модернизация. Что действительно нуждается в обновлении, так это люди. Порочная человеческая душа.