В деревню уехали в мае, раньше не получилось. Приехал за ними Петя.
– Как доберетесь на транспорте? – строго сказал он. – Ерунда, сгоняю, делов-то!
«Делов-то» в мае как раз в деревне полно – огород, посевная. Но верный Петя приехал.
Ах, как дышалось в деревне! Воздух дрожал, словно хрустальный. На рассвете будили птицы – горихвостка, ласточка, овсянка, славка. Громче всех пел певчий дрозд – его голос она узнавала сразу.
Вставали по-деревенскому рано, в половине шестого. Наташа выгоняла корову, выпускала птицу, кормила боровчика. Накинув старую куртку и надев резиновые сапоги, шла в огород. Земля была еще стылой, холодной, и сильно мерзли руки.
Она давала Таньке поспать.
– Хоть сейчас, пока я здесь.
– До семи, ладно? – жалобно просила Танька, но через полчаса вскакивала, давали о себе знать привычка и беспокойство. – Ой, Наташка, ты же у нас городская!
К восьми просыпался Сашенька. Наташа ставила коляску во двор.
– Дыши, маленький! В городе такого воздуха нет.
Скоро Наташе захотелось в Москву, домой. Она поняла, как соскучилась по родным Черемушкам. Да и время поджимало – надо было устраивать Сашеньку в ясли, а потом и самой на работу. В Товарищеский она решила не возвращаться, слишком много воспоминаний. Ну и вообще – в гостях хорошо, а дома лучше.
Танька ревела и уговаривала досидеть до «картошки» – картошку начинали копать в конце августа.
Расставаться с сестрой и племянниками не хотелось, привыкла к ним, но принялась собирать сумки.
В начале августа пошли грибы. Не пошли – повалили! Каждое утро бегали в лес, таскали корзинами, ведрами. Варили, сушили, солили. В общем, задержалась еще на неделю.
В воскресенье, в единственный выходной, Петя повез их в Москву. Машина была забита до крыши.
Наревелись с сестрой, наобнимались и распрощались до Нового года.
В Москве была Ниночка. Как же Наташа по ней соскучилась! И как же тревожилась за нее – что у нее, как?
Машина уже катила по шоссе. Причмокивая во сне пухлыми, яркими губами, спал ее сын, румяный и загорелый. Красавец, вылитый отец. Наташа обняла его и вскоре задремала сама.
В октябре Саша пошел в ясли, а Наташа вышла на работу. Переживала за сына страшно – такой маленький, а уже оторван от матери. Упрашивала, умоляла воспитательницу и нянечку:
– Уж присмотрите, проследите, накормите!
Сунула коробку конфет воспитательнице, та немного скривилась.
Мало, испугалась Наташа. Может, надо было дать денег? Деньги давать она не умела, но надо что-то придумать.
В коридор вслед за ней вышла нянечка, крохотная, седенькая старушка с добрым, сморщенным личиком.
– Да не волнуйся ты так, девка, – улыбнулась она, и ее мелкое личико сжалось в гармошку. – Проследим! Ты что думаешь, мы за ними не смотрим? Или одна ты такая, беспокойная? Все мамки такие, на то мы и мамки! И на Лерку внимания не обращай. Она хоть и сурьезная с виду, а сердцем добрая, никого не обидит.
Лерка – это Валерия Николаевна, воспитательница, поняла Наташа. Растрогавшись от участия, чмокнула старушку в морщинистую щеку.
– Спасибо!
И, чуть успокоившись, торопливо вышла на улицу.
– Завтра ты, Сашенька, идешь на работу, – говорила она. – И ты, сыночек, и я! Мы оба идем на работу.
Сашенька сидел на коврике и деловито и упорно нанизывал цветные кольца на пирамидку.
Конечно, он ничего не понимал, но Наташа была уверена, что разговаривать и объяснять ребенку надо все с малолетства. Это называлось – уважать. Уважать в человеке человека. Считаться с ним.
С содроганием вспоминала отцовское «воспитание»: «Сказал – делай! Приказываю, поняла? Взяла и пошла, слышь, Наташка? Вставай и вперед – мало ли, что неохота!»
По спине пробежал холодок. Нет, у них с сыном такого не будет.
Наташа устроилась уборщицей в соседний гастроном. Во-первых, рядом с домом, во-вторых, с удобным графиком – утром помыла и свободна. Вечером, после закрытия, полы протри, и все, гуляй! Вечером Сашеньку брала с собой.
К тому же всегда можно забежать в ясли и из-за забора глянуть на гуляющую детвору.
Ну и еще – молодую и скромную мать-одиночку сердобольные продавщицы жалели, оставляя то кусок дефицитной ветчины, то сыра, то кусок мяса или цыпленка. Да и Сашенька нравился всем – еще бы, такой красавчик, к тому же спокойный, совсем не капризный, серьезный пацан!
Новый год собирались встречать у Ниночки дома, впрочем, как и все остальные праздники. И ноябрьские, и майские, и женский день. Ниночкина семья всегда приглашала Наташу с сыном. Втроем – Ниночка, ее мама Надежда Сергеевна и Наташа – обсуждали меню. Распределяли обязанности. Валентина, жена Ниночкиного брата Вадима, в обсуждениях не участвовала, Наташа поняла, что на празднике Валентины и Вадима не будет. Видела, как расстроены из-за этого Надежда Сергеевна и Ниночка, но ничего не спросила. В каждом дому по кому. Ни одного плохого слова про Валентину Ниночка и Надежда Сергеевна не говорили, но Наташа чувствовала, что Вадимову жену здесь не любят.
Накануне праздника на пороге возникла Людка.
Открыв дверь и увидев бывшую подругу, Наташа онемела от неожиданности.
– Что, не ждала? – усмехнулась та. – Надеюсь, не выгонишь?
Людка была хороша – короткая модная стрижка, много косметики, пальцы в золотых кольцах. А уж одета – и говорить нечего: моднючая, как из журнала «Бурда». Лаковые сапоги, ярко-рыжая лисья шапка, элегантная шуба из искусственного меха. Кинозвезда, ни больше ни меньше. В руках огромная сумка.
– Разбирай, все тебе. Ну и немножко мне! – рассмеялась Людмила и шагнула в комнату.
Сосредоточенно листая книжку-раскладку, на коврике сидел Сашенька. С удивлением посмотрев на незнакомую тетю, перевел взгляд на мать – нервничать или не надо?
Увидев Наташину улыбку, снова переключился на книжку.
– Ух ты! – удивилась Людка. – Красавчик-то, а? Ну вылитый папаша! Прям копия, одно лицо. Какой симпатичный пацан! А ты чего встала? – Она с удивлением посмотрела на хозяйку. – Давай накрывай! Я что, зря все это перла?
В сумке были салаты, жареное мясо, пирожки и половина торта.
– Не боись, – усмехнулась Людмила. – Не объедки! Повар отвалил, банкет готовили. Жратвы – жопой ешь! Горы, прикинь! И вообще, пора бы, подруга, нам поговорить.
Уселись за стол после того, как Наташа уложила Сашеньку.
Людмила разлила коньяк и тут же, не дожидаясь Наташи, громко крякнув и прошептав «Господи, благослови», опрокинула рюмку.
Наташа сделал осторожный глоток.
Плавно растекшись в желудке, коньяк немного обжег внутренности, но сразу стало тепло и спокойно.
Наташа почувствовала, как проголодалась, и с жадностью набросилась на ресторанную еду – как было вкусно!
– Нравится? – усмехнулась Людка. – А мне уже надоело. Каждый день одно и то же, домашнего хочется, бульончика, например. Или сырничков. А прихожу домой и валюсь с ног, какие там сырнички! Падаю в койку и – уплываю. Устаю так, что ни до чего, вообще ни до чего, только бы поспать, ведь весь день на ногах, да мало того, на каблучищах. Ног к вечеру просто не чувствую. Меня же повысили, я теперь официантка в самом крутом, центровом кабаке. И без знакомства к нам не проникнешь, теперь поняла? Чаевых меньше красненькой не бывает!
– И зачем такая работа, – искренне удивилась Наташа, – если ни на что остальное сил не остается?
Людкины брови взлетели вверх.
– Как зачем? А бабки? А тряпки? Духи, цацки? А отпуск? Знаешь, где я отдыхаю? В Сочах, в «Жемчужине». Вот и подумай – зачем? Хотя, – она с жалостью посмотрела на Наташу, – да ты и не знаешь, что такое «Жемчужина».
– Не знаю, – согласилась Наташа. – А что, надо?
– Тебе – точно нет. Но, для справки, в «Жемчужине» отдыхают артисты, дипломаты, режиссеры, профессора, балерины и прочая знать! Ну поняла, Воронья слободка?
– Наверное, да. Одного не поняла – а при чем тут ты, Людка? Ты и вся эта знать? Ты-то с какого боку?
– Дура, – не обидевшись и продолжив жевать, ответила Людка. – Престиж, понимаешь? Знакомства всякие – пропуска на кинофестивали, премьеры, лучшие парикмахеры, лучшие врачи! Да и сервис там – улет, а не сервис! Не совок – заграница! На завтрак красная икра в волованах, усекла? Правда, мне эта икра до отрыжки.
– Поняла, – кротко отозвалась Наташа и попыталась перевести разговор: – Ну а вообще? Что у тебя вообще, Людка? Как планы твои наполеоновские? Все сбылось?
Людка совсем загрустила.
– Не-а, не вышло, подруга. Не получилось. В общем, расстались мы с моим. Я чуть в психушку не угодила. Хотела в окно выскочить. Я и в окно – представляешь? Но слава богу, опомнилась. Бросил он меня, Наташка. Бросил. Кинул, как половую тряпку в помойку. Сволочь, конечно. Ну да черт с ним! Сейчас со своей инвалидкой мучается – есть в жизни справедливость!
– Люд, ты опять за свое? – с горечью сказала Наташа. – Я тебя очень прошу! Слышишь, не надо!
– Не надо, так не надо, – миролюбиво согласилась Людмила и подняла стакан с коньяком. – Ну, за нас, красивых? За нас с вами и за хрен с ними?
Выпили. Людка обтерла рот и подняла пьяные, поплывшие глаза на Наташу.
– Ну и у тебя, как я вижу, тоже не блеск?
– Почему? – удивилась Наташа. – У меня все хорошо и даже отлично!
– Не-а, не верю. Грузин твой где? Правильно, сбежал! Одну с ребенком оставил! А говорят, восточные люди детей не бросают! Живешь… – Людка пьяно оглядела кухню. – Все ясно, как ты живешь! Перебиваешься. Одна с ребенком. И это у тебя называется – все хорошо? А работаешь где? Сопли в магазине подбираешь? Твой-то? Совсем никак не помогает?
Наташа нахмурилась.
– Ты забыла – он ни о чем не знает. Да, работаю уборщицей, верно. Но это временно, потом что-нибудь придумаю, не сомневайся! Карьеры, конечно, как ты, я не сделаю, но нормальную работу найду! А потом – какой грузин, Людка? Ты спятила? Он аварец!
– А мне по барабану, – пробурчала Людка. – Хоть грузин, хоть этот, твой… баварец! А что не сказала – дура! Ладно, не мое дело. Но пацан у тебя классный! Прям красавчик такой! Ладно, не обижайся! У всех своя жизнь.