А утром чуть свет поднимется, выпьет крепкого кофе – не растворимого, а настоящего, свежесваренного, – накрасит глаза и чуть-чуть губы, наденет свое лучшее платье – кстати, какое, надо подумать, – хотя под халатом все равно его будет не видно, и тем не менее. Непременно наденет сережки, любимые и единственные, с голубым сапфиром – конечно, искусственным, но очень идущим к ее светлым глазам. Духи будут лишними – больница, не принято. Возьмет с собой смену вещей, своих и сына, и разумеется, книги – Саша сказал, что скучает по книгами. Нет, самому читать еще сложно, она будет читать ему вслух его любимых Диккенса, Джека Лондона, фантаста Беляева.
Да, самое главное – не забыть про вишневое варенье и по дороге купить лимоны. Сейчас их навалом, завезли из Марокко.
Ой, хорошо, что сообразила: она испечет его любимый пирог, самый простой, ничего сложного – песочное тесто, маргарин в морозилке есть всегда, – корж, варенье, а сверху подмороженная, натертая на терке крошка. Сашенька так и называет этот пирог – тертый. И варенье сгодится любое, молодец Танька, что настояла взять банки.
Дом. Их с сыном дом. Их гавань, их пристань, их убежище.
Как она соскучилась по нему, по своему дому! И как давно в нем не была.
Она открыла окна – надо проветрить. Походила по квартире, провела рукой по столу, по стенке – на ладони осталась пыль. Потрогала рукой мамин коврик.
Достала варенье – уф, слава богу, целая литровая банка вишневого. А для пирога сгодится крыжовенное, чуть засахаренное, не страшно. Вытащила из морозилки пачку маргарина, пусть чуть-чуть отойдет.
Пошла в душ и долго не могла вылезти из-под тугой, горячей струи. Счастье!
Волосы запахли яблоком. Шампунь «Зеленое яблоко» – ее любимый.
Пирог получился отменным: румяным, с хрустящей, словно орешки, тертой посыпкой.
В квартире запахло жильем – шампунем, пирогом, свежим воздухом.
Вспомнила про пельмени – ура, не пачка, а полпачки, но уже хорошо! Навернула, как и планировала, с маслом, уксусом и черным молотым перцем. Почувствовала, что слипаются глаза, и пошла в комнату.
Легла на диван сына – так ей было уютнее.
Перед тем, как выключить ночничок, посмотрела на картину. Мягкий желтоватый свет падал на холст и золотил раму.
И в эту минуту Наташа поняла, что надо делать.
Да, да, именно так! Именно так она и сделает! Все, как когда-то, как сто раз было рассказано, переговорено, придумано. Вадим наверняка ее отругает, и не просто отругает – даже страшно подумать, что он с ней сделает, потому что заведующий отделением. Здесь он точно не сдержится, несмотря на всякие там «Наташки» и «Натки», несмотря на долгие годы их дружбы. Несмотря на его слова «мы же давно с тобой породнились, Наташка»!
Здесь не сработает, она знает точно. Но она это сделает. Она решится. Она, трусиха, заячья душа! Она на это пойдет. Пусть на полчаса, на пятнадцать минут, но она это сделает. Потому что знает, как это важно. А на все остальное – прости меня, Вадик! – плевать.
Встала чуть свет, но бодрая, полная сил.
В ближайшем овощном – хвала профессии, все в округе знакомые, все хотят быть красивыми – продавщица Зинуля, русская красавица, щеки из-за плеч, губы в алой помаде, на глазах густо-синие тени, накладная коса вокруг головы, увидев ее, закричала:
– Наташка, да что с тобой? Краше в гроб кладут! Ты что, заболела?
Коротко все объяснила, совсем коротко, без подробностей. И еще умолила Зинулю помочь.
– Мандарины? – охнула та. – Да о чем ты! Этого добра у меня полно, – засверкав золотыми коронками, рассмеялась Зинуля. – Завалили нас мандаринами! Нет, ты прикинь – апельсины, мандарины, лимоны! Сто лет такого не помню! А тебе точно мандаринов? Может, апельсины возьмешь?
– Мандарины, – повторила Наташа.
– Сколько тебе? Ящик, два? Хочешь три? Но как ты допрешь?
В одном ящике оказалось ровно восемь килограммов.
– Точно хватит? – волновалась Зинуля, копаясь в ящике. Мелкие отбрасывала, выискивала покрупнее.
– Точно, точно, не беспокойся! – убеждала ее Наташа. – И да, Зин! Спасибо тебе огромадное. Вот честно, никогда не забуду!
Смахнув слезу, Зинуля махнула рукой:
– Здоровья твоему пацану! А все остальное – херня.
Три елки. Две – совсем худосочные, дохленькие, как говорила мама, не елки – палки! Но если связать… А вот третья вполне: пышная, упругие и крепкие ветки топорщатся, иголочки толстые, в голубизну. Наташа подергала, потрясла – все на месте, ни одной не упало! Свежак, как сказал продавец.
Вредный таксист сначала отказывался везти:
– Машину загадите, а мне убирать? – Но потом смягчился: – К сыну? Подождите, дамочка, я вам сейчас помогу.
Помог – дотащил елки до дверей отделения.
Теперь самое главное – не попасться. Не попасться на глаза заведующему, Вадиму Владимировичу Щепкину. А со всеми остальными она попытается договориться.
В отделении было тихо – врачебная пятиминутка, обычно растягивающаяся минут на сорок, не меньше.
На посту дремала медсестра Катя. Услышав шаги, она подняла голову. Пару минут молчала от удивления. Наконец отмерла:
– Вы что, Репкина? Чокнулись? Какие елки в отделении? Только искусственная, да и то в холле! А Щепкин? Он в курсе? – повторяла она.
– В курсе, – не поднимая глаз, кивнула Наташа.
– Ну, тогда под вашу ответственность, – недовольно проговорила медсестра. – А в ящике что? Игрушки?
Наташа снова кивнула:
– Ну да, они самые.
В палате было прохладно – ночью проветривали.
Вернулась в коридор.
– Катя, – умоляюще сказала она. – Мне нужно два ведра! Любых, понимаете?
Катя ее перебила:
– Это у нянечек, я ведрами не заведую. Идите к Валентиновне, у нее этого добра навалом.
В подсобке нянечки не было. А ведра – пожалуйста! Ждать было некогда, Наташа взяла два ведра с надписью «пол, коридор».
Налила воды, поставила елки – дохленькие вместе, «обнявшись», пышную – отдельно, но рядом, бок о бок. Ну а потом открыла ящик с мандаринами. Их оказалось много, хватило и на дохленькие деревца, и на пышную красотку.
Села на кровать, осмотрела. Красиво. А как пахло в палате – и хвоей, и цитрусами. И правда, мандариновый лес! И еще пахло Новым годом.
Ну а теперь будь что будет. Бояться она не будет, нервничать тоже. Глянула на часы – Катя сказала, что Сашеньку переведут после обхода. Выходит, минут тридцать у нее еще есть.
После пятиминутки врачи пойдут на обход. Впереди свиты заведующий отделением Щепкин Вадим Владимирович.
Наташа почувствовала, что страшно устала. Не от дел – от переживаний – и прилегла на кровать.
Теперь только ждать.
Не почувствовала, как задремала.
Проснулась от разговоров и шагов в коридоре – выходит, начался обход. Сердце забилось, как бешеное.
Дверь отворилась, и на пороге возник доктор Щепкин.
Холодея от ужаса, Наташа подскочила на кровати. Прошелестела «доброе утро».
Он не ответил, просто кивнул. Оглядев палату, нахмурился, сдвинул брови, поджал губы, но промолчал.
– Вадим, – хрипло сказала Наташа. – Понимаешь, так надо. Ты не сердись, умоляю! Просто поверь! Потом я тебе все объясню.
– Только до завтра, Наташа. Проверки и всякое такое, ты понимаешь. Нашим скажу молчать, они не сдадут. Но как заведующий, ты должна понять, не имею права. До завтра, слышишь?
Мелко закивав, Наташа закашлялась от волнения.
Вадим улыбнулся.
– А что, красиво! Настоящий мандариновый лес! Так не бывает, но правда, очень красиво! А пахнет-то, а? Волшебно ведь пахнет, Наташка!
– Так бывает, – тихо сказала она.
Он вскинул брови:
– Не понял?
– Бывает. Бывает мандариновый лес.
Вадим бросил на нее долгий и странный, изучающий, взгляд.
– Ну раз ты уверена, значит, бывает.
Сашеньку привезли через час. Увидев, что натворила его мать, улыбнулся:
– Ну, мам! Ты даешь!
Бледный. Худющий. Нестриженый, заросший, как девчонка. Слабенький. Но живой.
Потом Наташа поила его чаем с лимоном и вишневым вареньем, и Саша съел два куска пирога, а после чая стал засыпать.
Поворачиваясь к стене, тихо сказал:
– Мам, а здорово ты придумала, да? И пахнет так хорошо! Не больницей, а лесом. И еще праздником, мам!
Слава богу, что тут же уснул! Слава богу, что не видел ее слез, ее опухшего лица, смазанной туши, размазанной помады. Ее мальчик спал и набирался сил. В мандариновом саду, который придумал его отец.
Вадим зашел вечером. Саша все еще спал.
– Это нормально, – кивнул Вадим. – Спать будет почти все время, он восстанавливается, не беспокойся. Сон для него сейчас главное.
Наташа сообразила вскипятить чая и отрезать кусок пирога.
Они с Вадимом сидели друг против друга: она на краю кровати, он на стуле.
– Вкусно! – похвалил он пирог.
Наташа улыбнулась.
– Знаешь, – тихо сказал он. – Странное дело… Сколько я знаю тебя – лет десять, не меньше?
– Одиннадцать, – уточнила она. – Саше одиннадцать.
– Да, – продолжил Вадим. – Всегда смотрел на тебя: ну, девочка. Хорошая, правильная. Симпатичная очень. Обычная славная девочка с очень нелегкой судьбой. Смотрел одиннадцать лет и только недавно увидел, разглядел.
Наташа смущенно улыбнулась.
– И что там? Что ты разглядел?
Он внимательно на нее посмотрел. Очень пристально и очень внимательно.
– Ты необычная. Совсем необычная. Хотя неважно, – неожиданно смутился он. – Как-нибудь потом договорим, если не возражаешь.
– Не возражаю.
Встав со стула, Вадим осторожно поставил на тумбочку чашку, одернул халат и посмотрел на часы.
– Я поеду, Наташка. Мама сегодня одна, Нинка в ночную. – У двери обернулся: – До завтра.
– Завтра суббота, – напомнила она. – У тебя выходной.
– Выходной, – подтвердил он. – Но я заеду, чтобы еще посмотреть на твой мандариновый лес. А послезавтра его надо убрать, как и договаривались. И, пожалуйста, не подведи!
– Я помню. Я не подведу тебя, Вадик. Никогда не подведу.