ы будешь мазать меня простоквашей или сметаной. Мазать и слизывать ее, да? Ты же любишь сметану, Сережка? Видишь, какой незатейливой простушкой оказалась твоя жена? А на удобства и все остальное мне наплевать, Котов, цени! – веселилась она.
Котов ценил. Еще как! Ценил, дорожил, восхищался и умилялся. И еще был страшно горд – таких женщин он не встречал. Таких прозрачных, тоненьких, хрупких. Таких зеленоглазых и чернобровых. С такими губами, господи… С такими плечами, грудью, с такими ногами. Королева. Когда она шла – все оборачивались. Инопланетянка – голова задрана кверху, зеленющие кошачьи глаза прищурены, ни на кого не смотрит. Выглядит надменно, а на самом деле это от близорукости. Капризная, плаксивая, веселая, стойкая, остроумная, хитрющая и наивная. Вредная и милосердная. Нежная до… слез, его слез. И колючая. В общем, настоящая женщина.
Через четыре дня после загса уехали на Кавказ. Было все так, как она мечтала: и маленькая, прохладная комнатушка в мазанке, укрытой инжирным деревом и от того прохладная, и шаткий скрипучий диван, застеленный жестким, накрахмаленным бельем. И горячая, обжигающая галька, и теплое, грязноватое море. И пылающие от непроходимой страсти взгляды местных абреков, и цоканье вслед, и сочные куски истекающего соком мяса, и сладкий хрустящий лук, и горячий лаваш, и огромные, сахарные на изломе помидоры. И вино в молочных бутылках, темное, терпкое, сладкое, от которого были сладкими и липкими губы.
И ее смех, тихий, журчащий, загадочный. И разбитая коленка с засохшей корочкой, и пять крупных веснушек – да, пять, он пересчитывал, – новеньких, раньше их не было. И чуть выгоревшие на концах ресницы, и подгоревшие плечи, которые он мазал сметаной, и желтый сарафан в мелкую крапинку.
И счастье, счастье, счастье, которому, казалось, не будет конца!
Жили у Котова, повезло невероятно – своя, отдельная двухкомнатная квартира! Досталась она ему неожиданно – отец, бывший давно в разводе с матерью, уехал работать в Душанбе и прописал туда сына.
Мать все пугала: «Вернется – выгонит! Знаю ему цену, твоему папаше!»
Выгонит так выгонит, Котов об этом не думал. Живем – и ладно, что загадывать на сто лет вперед? На сто не пришлось, спустя четыре года отец умер от инфаркта. Жара. «Ему же нельзя было в жару! – кричала мать. – Он сердечник!»
Тогда Сергей понял – все еще любит. Расстались давно, расставались сложно и плохо, мать костерила отца последними словами, обида, казалось, на всю жизнь, а умер – плакала.
А они с Лилей жили не тужили. Молодые, свободные, счастливые – лучшее время жизни. Утром разбегались на работу, а вечером встречались на Сретенском – легкий променад, выдохнуть кабинетную пыль, глотнуть свежего воздуха. Да просто пройтись, размять мышцы – ах, какие же мы молодцы! А обратно почти бегом, потому что голодные, как степные волки! Пять минут – и ужин. Прекрасно! Котлеты из кулинарии, гречневая каша оттуда же – что тратить время на готовку, это бессмысленно! Ведь можно найти столько чудесных и интересных занятий!
Ссоры, разногласия? О чем вы! У них не было ни ссор, ни разногласий. Нет, мелкие перепалки, конечно, случались – живые ведь люди! Но это были такие смешные и незначительные мелочи, о которых они тут же забывали.
Все было прекрасно и ясно. Кроме одного – детки не получались. Спустя пять лет Котовы обратились к врачам. Ничего такого. Ну да, проблемы есть, но небольшие и незначительные, люди беременеют и рожают с куда более серьезными. В общем, прогулки на свежем воздухе, полезное питание, хорошо бы морские курорты, и – надежда на Бога.
«Ничего себе, – возмутилась Ли. – Как тебе это нравится: на Бога? И это говорит уважаемый дипломированный специалист? Говорит нам, современным людям с высшим образованием? Ей-богу, смешно!»
Котов махнул рукой: «Что ты хочешь, когда больше нечего сказать? Игра слов, фигура речи. Да, такое бывает. Живут люди годы, и ничего. И вдруг… вдруг все складывается. Бог? Да глупости. Просто стечение обстоятельств».
В голове билась оброненная профессором фраза: «Бывают и такие странные вещи, как несовпадения. Да, да, люди просто не совпадают друг с другом». Это они-то не совпадают? Ха-ха! Если не они, тогда кто? Кто тогда совпадает?
И все-таки слабая надежда оставалась – никаких страшных диагнозов вынесено не было. А значит, надо верить и ждать. Правда, время течет неумолимо, утекает, как вода сквозь ладони. И Ли давно бы назвали старородящей. Если бы она наконец забеременела.
Спустя какое-то время она заявила, что к врачам больше не ходок – устала. Хватит тратить деньги на эти чертовы грязевые курорты, на эти процедуры, соки по утрам, измерение ректальной температуры, ожидание месячных и слезы, когда они начинаются.
– Понимаешь, Котов, даже в постели с тобой я думаю только об этом! И знаешь… Кажется, я поверила, что, видимо, не судьба. Что будем делать, Сережа? Ставить жирную точку? Я к этому готова. А ты? Или другой путь? Который тысячи таких, как мы, проходят. Может, это выход? Давай просто съездим и просто посмотрим? Это же нас ни к чему не обязывает, а, Кот?
Котов молчал. Произнести то, о чем он думал последние три года, почему-то было ужасно страшно.
Это сказала она. Она всегда была смелее его. Впрочем, как каждая женщина смелее мужчины.
– Из детского дома? – растерянно повторил он. – Ты хорошо подумала, Лилька? Ну и вообще – как ты все это представляешь? Не знаю, – задумчиво проговорил он, – мне как-то страшновато.
– Другого выхода нет. Или так, или… Или все, точка. А что? Многие живут без детей и не страдают. Вообще спокойно, без проблем. Например, Жиганские – чем плоха их жизнь? Как говорит Надя Жиганская, мы думаем только друг о друге и нам хватает друг друга! А мы с тобой? Ой, Котов! Да ты и сам это знаешь. Мы постоянно думаем о ребенке. И это нас, Сережа, сжирает. Сводит с ума. Мы подсознательно ищем, кто из нас виноват. И к хорошему это не приведет.
«Она сказала вслух все то, о чем думаю я, – пронеслось у него в голове. – Но я бы никогда не решился это произнести – ни смелости не хватает, ни честности».
На следующий день после их последнего визита в дом – так они называли его – Котов позвонил директрисе.
– Вы определились? Миша Доронин? – уточнила она. – Ну что же, я вас поздравляю! Хороший мальчик. Когда вы готовы его забирать?
Они были не готовы вообще. Совершенно они не были готовы, ни минуты. Как только дело дошло до… дела. Но через четыре дня Миша, их сын, ехал на заднем сиденье, сидя на коленях у Ли. У своей новой мамы.
В квартире сделали перестановку – старое кресло ушло на помойку, а на его место встала детская деревяная кроватка.
Под широким, в полметра, подоконником стоял ящик для игрушек. Потеснились и книги – кое-что отправили в чемодан под диван, а освободившееся место гордо заняли Чуковский, Маршак, Барто и «Сказки народов мира» – все, что удалось достать.
В машине мальчик уснул.
Боясь его разбудить, Ли замерла. Вид у нее был перепуганный. Котов тревожно поглядывал в зеркало.
А мальчик проснулся, заплакал, закашлялся, и его вырвало на новый мамин плащ.
– Кот, что мне делать? – шепотом спросила новоявленная мама.
Первую ночь они не спали. Вообще. Сначала долго плакал ребенок. Потом он уснул, но они продолжали прислушиваться. Уснули под утро, но через час ребенок захныкал. Лиля растерянно смотрела на мужа. В ее глазах читались испуг и, кажется, разочарование.
Котов встал с кровати и подошел к мальчику. Тот смотрел на него во все глаза – с удивлением и недоумением. Котов неловко сменил мокрые пижамные штаны и сунул ему бутылку с водой. Миша отпихнул бутылку. В полной растерянности и отчаянии Котов смотрел на своего сына. А он вдруг улыбнулся, со звуком зевнул и сжал отцовский палец. И измученный страхами и бессонной ночью Котов расплакался.
Мишка смотрел на него с удивлением и, кажется, тоже настроился на слезы. Но передумал.
Ли тоже с удивлением смотрела на мужа.
Не скоро, но все наладилось. Нет, не совсем так – все постепенно, по капельке, по крошечке входило в свою колею.
Мишку отдали в сад, и жизнь как-то выправилась. Стала ли она прежней? Вот здесь точно нет – их новая жизнь сильно отличалась от прежней.
Теперь все было посвящено, даже подчинено их сыну Мишке.
Кончились гости и субботние посиделки с друзьями, шумные выпивки, прокуренные комнаты. Кончились походы в театры и на выставки – для этого их сын был слишком мал.
Зато появились очереди за байковыми ковбойками, колготами, чешками для занятий по ритмике, шортами для занятий по физре, проблемы с соплями и кашлем, вечными спутниками детсадовской ребятни. Теперь вместо кофе и бутербродов по утрам появились каши, а на ужин пюре и омлеты – какие уж тут кулинарийные котлеты и холодцы! Появились спектакли про Курочку Рябу, цирк на Цветном, пластинки со сказками, нытье про мороженое, горькие слезы над невыпитым молоком. Они научились делать ванночки с чередой – Мишка страдал аллергией. В их жизни появились Бибигон и Бармалей и теплый Мишкин палец, который крепко держал палец Котова. Так крепко – попробуй вынь!
А еще ночные вставания, Мишкины слезы про страшный сон, сухой, лающий кашель, под который фиг уснешь, как ни старайся, и от которого котовское сердце сжималось от страха.
Ли безмятежно спала. «Странное дело, – думал Котов, – кажется, она его так и не полюбила». Нет, обязанности свои Ли выполняла: варила каши, в литровой банке заваривала череду, гладила рубашки и шорты, отстаивала очереди в «Детском мире».
Но… – или он ошибался? – как странно она смотрела на сына: с испугом, тревогой и недоверием. Что пыталась увидеть, что разглядеть, что предугадать? И почему раздраженно вздыхала, морщилась и даже кривилась?
Нет, она не кричала на него и не ругала его больше меры. Но и не жалела, не обнимала его, не подтыкала одеяльце, не замирала от счастья, глядя на спящего ребенка.
«Не полюбила, – с горечью убеждался Котов. – Не смогла. А пыталась?»