А разве можно полюбить, пытаясь? Разве можно заставить себя полюбить? Он, Котов, смог. Правда, усилий для этого не потребовалась – он не искал в сыне чужие черты, не размышлял о дурном наследстве, не страшился проявления плохой генетики – он просто любил его, как любит отец.
Как-то поделился со своей матерью. Она усмехнулась:
– Бывает. Знаешь, Сережа, у твоей Лили – прости – слишком много гордыни. Да и вообще, это мужчина любит того, кого растит. А женщина… – Мать задумчиво покачала головой. – Женщине надо выносить, родить в страшных муках, выкормить. Женщина любит кровное, свое. А мужик – он как не знал всех этих мук, так и не знает. Ему без разницы – кровный, не кровный. Недаром плохих отчимов куда меньше, чем злых мачех – вспомни народные сказки! А может, и попривыкнет, полюбит! – неуверенно сказала мать. – Мальчишка-то хороший, славный, некапризный, умненький, симпатичный. У всех по-разному, сынок. И всем нужно разное время.
Как хотелось поверить в эти слова! Как хотелось!
Но нет, ничего не менялось. Лиля все больше раздражалась, стала плаксивой, капризной, и Котов видел – Мишка ее побаивается.
Через четыре года она впервые уехала в отпуск одна, без них. Смущенно говорила:
– Я отпросилась! Мой благородный муж отпустил меня в Сочи!
Она горячо и одновременно раздраженно убеждала Котова, что уединение ей необходимо, что нервы никуда, что устала так, что просто на грани.
– Вы как-нибудь вдвоем, ладно, Котов? Справитесь, знаю, ты же у меня сила, Кот!
– Сила, – согласился он. – Справимся, не беспокойся. Поезжай, лечи свои нервы.
Но как же муторно было на сердце! Как же тоскливо!
Ничего, справились, поехали в Тутаев, в маленький городок на Волге, сняли там комнату. Речка, грибы, ягоды – красота! Правда, педиатр советовал море – у Мишки слабая носоглотка. Но два моря не получалось, слишком накладно.
Зато повезло с погодой – было тепло и сухо, и Мишка радостно плескался у берега. Хозяйка держала корову, и они литрами пили парное, еще теплое молоко. Ходили в лес, собирали грибы, сушили их на печке, и по всему дому шел острый, сладковатый и самый вкусный запах – запах сушеных грибов.
Отдохнули они замечательно. Но каждый день, каждый час он думал о Ли. Думал и очень скучал. А вот Мишка… Мишка ни разу не вспомнил о маме. Котов даже злился на парня.
Ли приехала смущенная и очень довольная.
– Ну как? – спросил Котов. – Нервы вылечила?
Она почему-то обиделась.
А ночью он обнял ее, и все отпустило: родная до слез, самая любимая, ближе нет. Лилька, любимая Лилька! Как я скучал!
Дальше все потекло по привычному распорядку – ранний подъем, чай и бутерброд на ходу, остывшая Мишкина каша, детский сад по дороге – «Беги, сын, и так опоздали!».
Переполненный автобус, родной институт, дурацкие совещания, невкусные щи и вкусный винегрет, приторный кофе и коржик с арахисом, нетерпеливый взгляд на часы и – ого, счастье! Куртку с вешалки и – вперед. «Все, други, я побежал!»
На веранде, около песочницы, держа в руке лопатку, стоял Мишка и смотрел на калитку. При виде Котова глаза загорались:
– Папа, я здесь!
– А то я не знаю, – смущался присевший на корточки Котов. – Ну, как прошел день?
По дороге домой Мишка делился подробностями и клянчил мороженое.
– А ужин? – хмурился Котов. – Мама будет ругаться.
– Все равно она будет ругаться, – вздыхал Мишка.
На следующий год Мишка шел в первый класс – как летит время!
Августовский отпуск планировали провести на Азовском море, потому что недорого. Купили билеты, подошло время собирать чемодан, а Котов, исподтишка разглядывая молчавшую, словно застывшую, жену, тревожно хмурился.
– Ты что, не едешь? – наконец спросил он.
Лиля молчала, уставившись в стену.
– Мне тяжело, Котов. Тяжело, понимаешь? Не получается у меня, прости! Не по-лу-ча-ется! Сколько я ни старалась! Он мне… чужой, понимаешь?
– А ты старалась? – уточнил Котов. – Ты в этом уверена?
– Уверена! – выкрикнула она. – Я очень старалась! Но не смогла, понимаешь? Я не смогла! Ты думаешь, мне легко? Совсем другая жизнь, Котов! Все другое, и ты в том числе!
– Я? – искренне удивился он. – Ты меня упрекаешь?
Она отчаянно замотала головой:
– Нет, что ты, что ты! Я упрекаю себя. Но что я могу сделать, Сережка? Я же не знала, что… что все будет так!
– Чего ты не знала? – усмехнулся он. – Не знала, что мы… Что у нас… Не понимала, что такое ребенок?
Котов безнадежно махнул рукой:
– Ладно, проехали! Не о чем говорить. Не получается у нее, – хмыкнул он. – Надо же, не получается!
– Не получается, да! – истерично закричала жена. – Полюбить не получается, быть хорошей матерью не получается! Изображать из себя елку в цирке, играть в эти игры!
– В игры? – переспросил он. – В какие игры, Лиля?
– В семью, Кот, в счастливую семью! Ну что поделать? Выходит, я ущербная! Эгоистка такая! Но я вспоминаю, как нам жилось до всего этого, Котов! И как мы были счастливы! Сережа, ну я такая! Оказалась такой! Прости, если сможешь. – Вскочив с дивана, она подбежала к Котову и, заглядывая ему в глаза, тряся его за плечи, жарко зашептала: – Кот, отпусти меня, а?
Он смотрел в ее безумные, отчаянные глаза и не верил, не верил. Не верил, что слышит эти слова. Слова, от которых хотелось сдохнуть, исчезнуть с планеты Земля.
Он понимал, что это истерика, но ни успокаивать ее, ни жалеть не было сил. Да и желания не было. Все, что он сейчас к ней испытывал, – это брезгливость. Ему хотелось оттолкнуть ее, отшвырнуть, сделать ей больно. Даже ударить, о господи!
– Кот, ну пожалуйста! – хрипло кричала она. – Отпусти меня, а? Ну не могу я ехать с вами в этот чертов отпуск! Не могу, понимаешь? Слушать теток этих противных: «Ах, какой чудный мальчик! А почему он на вас не похож? Так странно – ничего маминого и ничего папиного».
Она села на пол – растрепанная, всклоченная, с размазанной тушью. Совсем некрасивая.
– Я устала, понимаешь? – бормотала она. – Прикидываться устала, корчить из себя заботливую мать. От болезней этих бесконечных устала, от вечных соплей. Устала бояться реакций на прививки. Устала от очередей в поликлинике с чокнутыми мамашами, от зубных врачей – от всего, Котов! Хотя я, Котов, очень старалась! Кот, – голос ее стал просительным, жалким, – на три недели, а? Может, передохну, сменю обстановку, пообщаюсь с друзьями? Да просто побуду одна, понимаешь? Для меня сейчас это лучший подарок. Ты сильный, Котов. А я… Я оказалась слабой. Прости.
Он посмотрел на нее очень пристально, так, словно видел впервые. И спокойно, слишком спокойно, ответил:
– Хорошо, Лиля. Я понял. Конечно. Конечно, поезжай и приходи в себя.
Счастливо улыбнувшись, она потянулась к нему.
Он решительно отвел ее протянутые руки.
– Прости, куча дел перед отъездом. Да ты и сама видишь, – Котов обвел комнату взглядом. Растерзанный чемодан, разбросанные вещи. В общем, понятные, предотпускные хлопоты.
Странно, но он был спокоен. Только руки дрожали.
Утерев слезы, она закивала.
– Да, да, разумеется! Я все понимаю. Слушай, Сереж, от меня все равно толку никакого. Что я буду у вас под ногами крутиться? Я сейчас быстро, за полчаса, соберусь и уйду. Освобожу вам жизненное пространство. Как ты думаешь, Кот, это разумно?
– Более чем, – без доли иронии ответил он. – Ты совершенно права.
С легкостью подскочив с пола, Лиля подхватила спортивную сумку и замельтешила по комнате. И, кажется, настроение у нее сделалось прекрасным.
Прихватив сигареты, Котов пошел на кухню. Голова была отчаянно пуста – ни единой мысли, никаких выводов. Впрочем, что там думать? Все ясно, как белый день – они расстаются. Или Ли действительно нужен отдых? Она отдохнет и вернется домой, потому что осознает, что ей без них плохо, одиноко и страшно, и у них все наладится, все будет как раньше – так же доверительно, весело, легко и интересно.
Раздался стук в дверь – до звонка Мишка не доставал, – и Котов вспомнил, что сын гулял во дворе.
Котов рванул в прихожую. «Жаль, что Ли не успела уйти, – подумал он. – Сейчас начнутся прощание и вопросы».
– Обедать будешь? – спросил Котов, стремясь увести Мишку на кухню.
Увидев сквозь приоткрытую дверь мечущуюся мать, мальчик вопросительно посмотрел на Котова. Котов отвел глаза и буркнул:
– Потом.
Испуганно поглядывая на отца и громко чавкая от волнения, он принялся есть суп.
Наконец в кухню зашла Лиля.
– Приятного аппетита! – улыбнулась она, потрепав Мишку по макушке. – Ну как, все нормально? И, не дождавшись ответа, обратилась к мужу: – Ну все, Кот. Я собралась. Будем прощаться?
– Пока, – равнодушно ответил он. – Хорошего тебе… времяпрепровождения. – Голос предательски дрогнул.
– Спасибо-о, – нараспев протянула она и посмотрела на Мишку. – И вам хорошего отдыха! Много солнца, веселой компании и всего остального!
Растерянный Мишка переводил взгляд с отца на мать.
Котов смотрел в окно.
– Давай, Лиль. Счастливо. Тебя проводить?
Она замотала головой.
– Нет, нет, не надо! Справлюсь, не маленькая! Да и взяла я самое необходимое. За остальным заеду потом. – И чуть убавила голос: – Надеюсь, я могу оставить себе ключи?
– О чем ты, – устало вздохнул Котов, мечтая об одном – чтобы она поскорее ушла.
В коридор он все-таки вышел – что поделаешь, воспитание.
Поставил сумку с вещами у лифта и небрежно кивнул:
– Все, давай. Удачи.
– Я позвоню! – крикнула вслед жена.
Закрывая дверь, Котов усмехнулся: а может, не надо?
Ладно, все! Спокойствие, как говорил Мишкин любимый Карлсон. Временные трудности, у кого их не бывает? Они не развелись, не поставили точки над «i». Да и вообще у них ничего не закончилось. И, может, еще все и наладится! Вот только верилось в это не очень. Но кто там знает? В жизни бывает всякое.
Застывший Мишка сидел над тарелкой остывшего супа.