Растерянная Воробьева бежала следом.
Наконец выдохлись, остановились. Воробьева с тревогой вглядывалась в ее заплаканное лицо и без конца повторяла:
– Ларка, с тобой все хорошо? Нет, честно – ты в порядке?
Лара счастливо смеялась:
– Да все со мной хорошо, не волнуйся! Просто нервы, понимаешь, не выдержала, сорвалась, извини!
Трясущимися руками перепуганная Воробьева безуспешно пыталась прикурить отсыревшими спичками. Переулок был темный и совсем незнакомый. У тротуара остановилась машина. В открытое окно высунулась мужская голова:
– Девочки, у вас все нормально?
Ритка досадливо махнула рукой – дескать, давай проезжай!
Но хозяин машины не поддался. Неспешно, вразвалочку подошел к подругам и щелкнул перед Лариным носом блестящей металлической зажигалкой.
Потом оглядел их и улыбнулся:
– Ну что, девочки? Кажется, вы замерзли?
И вправду как-то резко стало зябко, и Лара подняла воротник ветровки.
– Вы что-то можете предложить? – нахально спросила Воробьева.
Парень кивнул:
– Да запросто! Например, могу предложить довезти вас до дома. Могу пригласить в кафе выпить вина или горячего чая. Выбирайте, слово за вами.
Воробьева смотрела на Лару. Лара молчала. Нет, страшно не было – во-первых, он был один. Во-вторых, вроде приличный. И потом, тогда ей вообще страшно не было, потому что точно знала – иногда жизнь не стоит и ломаного гроша.
– В кафе, – решила Лара, – если вас не смущают траты на двоих.
Он задержался на ней взглядом, удивленно приподнял красивую, четкую бровь и усмехнулся:
– Вот что-что, а траты меня точно не смутят. – И галантно открыл дверь «Жигулей».
В машине и познакомились:
– Лара. – Ларисой она себя не называла, не нравилось.
– Рита, – буркнула Воробьева.
Ей тоже не нравилось свое имя.
Он обернулся:
– А я Борис, будем знакомы!
Лара молча смотрела в окно. Ей казалось, что она приехала из какого-то дальнего, всеми забытого места, медвежьего угла и сейчас вот смотрит на вечернюю столицу взглядом испуганной, ошарашенной провинциалки.
А Борис и Воробьева щебетали. Лара не прислушивалась, неинтересно.
Наконец машина резко затормозила, и Лара увидела светящуюся вывеску известного, очень модного кафе, в которое простым смертным, вроде них с Воробьевой, был путь заказан.
– Ух ты! – Ритка не сдержала удивления. – Ничего себе, а?
Дернув ее за рукав, Лара хмыкнула. Борис, кажется, ничего не заметил.
Прошли как по маслу. Швейцар, высоченный дед в галунах и с бородой, кивнул их новому знакомому, как своему.
Воробьева, сделав «большие глаза», смотрела на Лару. Та с равнодушным и бесстрастным лицом изучала меню.
Столик им дали отменный – в углу у окна, далеко от танцевальной площадки и компании двух гитаристов и сонного ударника.
Воробьева, разглядывая зал и посетителей, не скрывала восторга и дергала Лару:
– Смотри! Это актер, да? Ой, не помню его фамилию! Мама дорогая! Смотри, какое платье на тетке! Да не туда, не туда – вон, у ансамбля!
– Заткнись, – прошипела сквозь зубы Лара. – Выглядишь, как идиотка из глухого села! Тоже мне, москвичка, студентка!
Читая меню, Лара вдруг почувствовала острый голод. «Ого, – удивилась она, – кажется, выздоравливаю?»
Решила не церемониться и заказать то, что хочется. Тем более что Борис на этом настаивал. Ну и заказала – и салат, и мясо, и мороженое на десерт, и кофе по-восточному.
Воробьева, глотая слюну, толкала ее под столом.
– А я? Мне тоже можно?
Лара пожала плечами. Борис пил кофе.
Удивилась – ела с удовольствием, почти с жадностью, даже стало неловко. И ничего ее не волновало – ни немного удивленный взгляд Бориса, ни еще более удивленный взгляд Воробьевой.
Сейчас ей были важны только собственные ощущения: «Живая! И даже очень живая. И мясо такое сочное, и картошечка, ах! А вино! Замечательное вино, просто чудо! Надо запомнить, как называется».
Осоловев от еды, Лара довольно быстро опьянела. В изнеможении откинулась на бархатную диванную спинку – как же хорошо-то, ребята! Все просто чудесно! Сейчас бы еще оказаться в собственной кровати! Но нет, неудобно. Неудобно так сразу.
Борис пригласил ее танцевать. Танцевал он легко и умело, даром что полноватый, крупный.
Тогда впервые она и уловила запах его одеколона. Приятный. Очень приятный. Да он и сам ничего, этот Борис. Очень даже ничего, если по правде.
Он развез их с Воробьевой по домам – сначала Воробьеву, потом Лару. Конечно же, попросил телефон. Куда денешься, дала.
Назавтра он позвонил. В общем, они стали встречаться.
Ни театров, ни выставочных залов в его программе не было. Прогулка по городу, в лучшем случае – кинотеатр, далее ресторан. Он не был обжорой, скорее, гурманом. Для него ресторан был привычным времяпрепровождением, образом жизни.
Вскоре он познакомил Лару со своими друзьями, молодоженами Сашей и Машей, похожими друг на друга как близнецы – мелкие, кудрявые, крупнозубые. И очень радостные. Казалось, их веселило все без разбора. В общем, завзятые весельчаки, расстроить которых невозможно. Может, и неплохие ребята, незлые и доброжелательные, но их постоянная готовность к дружному и зачастую беспочвенному ржанию и неоправданной радости Лару раздражала.
Еще они без конца предлагали свои услуги. Например, Машина мама была заведующей гастрономом, а Сашина работала косметологом на улице Горького. Но Лара отказывалась от их предложений, не хотелось вступать в более тесную связь. Уже тогда понимала – не ее компания. Но проводить время можно, без проблем, тем более в ее нынешнем положении. Именно это сейчас ей было нужно: загулы без остановки, кутежи, кутерьма. Могли внезапно сорваться в Суздаль или Ярославль, Плес или Вологду. Планов заранее не строили, и в этом тоже был кайф. Мчались по шоссе. Лара сидела с закрытыми глазами, лицо обдувал ветерок, тихо и ненавязчиво пела «Абба», Саша и Маша без конца что-то жевали, останавливались у деревень, покупали у бабок малину или крыжовник, парное молоко или ведро яблок.
Да, назвать эту жизнь скучной было нельзя.
Надо сказать, что Борис не ускорял развития событий и ни на чем не настаивал.
– Моя девушка, – представлял он Лару.
Она при этом хмыкала – ни разу не целовались, а он «моя девушка»! Но если задуматься – а кто она ему? Просто подруга? Вряд ли. Разумеется, он влюблен, это очевидно.
А она – нет. Совсем нет, и это тоже наверняка очевидно.
Но Лара четко понимала: на сегодняшний день щедрый Боря – ее спасение. Забыть, забыть, закрутиться в водовороте – вот что было главным.
Но нет, напомнили – как же! Было бы слишком прекрасно, если бы… Если бы он не появился. Признаться, на это Лара не рассчитывала. В общем, в один из дней он подкараулил ее у подъезда. Увидев темный мужской силуэт, Лара метнулась в сторону.
Он сделал шаг навстречу и рассмеялся.
– Что, не узнала?
– Господи, – пробормотала она, – зачем ты здесь?
Он подошел к ней и обнял за плечи. Слабый свет фонаря осветил его лицо. Лара почувствовала, что дрожат ноги – еще секунда, и рухнет, осядет на землю.
«Ужасно, – мелькнуло у нее в голове. – Значит, ничего не прошло».
– Не могу без тебя. – Он дыхнул ей в лицо. – Совсем не могу. Я сдохну, Ларка.
– Сдохни, мне наплевать.
Он покачал головой.
– Не верю. Чувствую, что врешь. Знаю, что хахаля завела. Помогло? – Он скрипуче рассмеялся. – Ну соври еще раз!
– Какая самоуверенность! – усмехнулась Лара. – Просто диву даюсь! Кто же может тебя затмить? Ты же у нас… – Она подбирала слова.
– Брось, – отозвался он. – Не гоношись, не поможет. Зря стараешься, зря! Я же знаю! И не прикидывайся.
Лара посмотрела ему в глаза.
– Исчезни, а? Ну если ты мужик, просто исчезни! Сгинь, пропади, отвали, потеряйся! Ну зачем, а? – Она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. – Ну зачем, скажи? Я же тебя как человека прошу!
Кажется, он удивился.
– В каком смысле – зачем? Мы же любим друг друга!
Резко прервав разговор, Лара вбежала в подъезд. Все бесполезно. Бес-по-лез-но. Он не принимает чужих доводов, ему на все наплевать. Страшный эгоизм, запредельный! А из этого рождается все остальное.
Он звонил, Лара швыряла трубки. Кричала, умоляя оставить ее. Он тихо смеялся. Маньяк. С ним невозможно договориться. Не перебивая, он слушал ее разумные доводы. Вроде бы соглашался. Пропадал на пару недель. Она вроде бы успокаивалась. А потом все равно все делал по-своему – снова караулил ее у подъезда, звонил, клал в почтовый ящик короткие и, как ему казалось, очень остроумные записки с картинками – он хорошо рисовал, особенно шаржи. Впрочем, они и вправду были остроумными, не поспоришь.
Лара снова перестала спать по ночам, похудела, побледнела, вздрагивала от громких звуков и телефонных звонков.
Воробьева сочувствовала. Советовала написать заявление в милицию.
– Еще чего не хватало! Люмпенские методы, – отвечала Лара.
Сказать Борису? Пожаловаться? Смешно. Кто он ей, этот Борис? Выходило, что ровным счетом никто. Так, приятель. Серьезных отношений с ним Ларе по-прежнему не хотелось. Случайно познакомилась с его родителями – заскочили на пару минут среди дня по делу к нему домой забрать какие-то вещи.
Удивилась – ого! Квартира на улице Горького, самый центр, центрее не бывает! Естественно, старый солидный дом, высоченная дверь в парадное – не в подъезд, именно в парадное! Мраморные ступени, деревянные, отполированные временем перила, чугунные решетки. Борис открыл дверь, пропустил вперед.
– Проходи!
Джентльмен.
В квартире стоял густой дух свежесваренного куриного бульона.
Из кухни вышла немолодая женщина в стеганом халате. На ее нездоровом, желтоватом лице была написана недовольная гримаса.
– А, это ты! – протянула она.
– Мы, – бодро ответил Борис. – Знакомься, Лар! Моя мама, Елена Михайловна.
Елена Михайловна перевела равнодушный рыбий взгляд на нежданную гостью. Посмотрела мельком, без интереса. Кислое выражение лица ни на секунду не изменилось.