– Добрый день, – кивнула она и обратилась к сыну: – Обедать будете?
Борис отказался.
– Конечно, в ресторане вкуснее! – с презрением и обидой фыркнула хозяйка и удалилась на кухню.
«И слава богу», – подумала Лара. Общаться с Еленой Михайловной ей совсем не хотелось. Нелюбезная дама, неприятная. Ни дежурной улыбки, ни дежурного доброго слова.
Борис скрылся в комнате, Лара осталась в длинном, полутемном коридоре.
Высоченные потолки, хрустальная люстра, бежевая дорожка, старинная вешалка. Нехило. Если так в коридоре – что же тогда в комнатах? Пересчитала двери – четыре, не считая кухонной.
Через пару минут появился Борис. Крикнул в пространство:
– Мам, мы ушли!
Что-то буркнув, мамаша даже не вышла.
На улице Лара спросила, кто его родители. Оказалось, ничего особенного: маман педиатр, отец —главный инженер суконной фабрики. Квартира? Да тоже все просто – сменяли четыре комнаты, две их на Полянке и две стариков, деда и бабки, те жили вообще напротив Кремля! Дед с бабкой померли, а квартира осталась.
– А ты думала, – он улыбнулся, – мой папаша директор овощной базы, а маман заведующая гастрономом?
Лара пожала плечом.
– Мне без разницы.
– Я это вижу, – вздохнул он. – Что, совсем безнадежно?
Лара ничего не ответила.
«Зачем он мне, зачем я с ним встречаюсь? – думала она. – Зачем все эти гулянки, поездки, шумные компании, планы на лето? Зачем я принимаю его подарки – духи, косметику, браслетик, очки? Впрочем, это мелочи, ерунда, для него уж тем более. Он легко тратит деньги, даже не тратит – швыряет и не задумывается. Ну и я не стану задумываться, так проще».
Удивила Воробьева:
– Лар, что ты Бориса динамишь? Гулянки, свиданки – и полное динамо! Нехорошо, некрасиво. А ведь он хороший мужик. Надежный, не маменькин сынок, на ногах и при бабках. Ты бы пригляделась, а? Мне кажется, он для жизни.
– Перекрестись, если кажется, – грубо ответила Лара. – Деньги его посчитала? Пожалела бедного? Стерва-подруга вводит бедного мужика в расход?
Воробьева обиделась и пропала на пару недель.
Но если честно, она права. Лара умела быть честной.
И снова изматывали ночные телефонные звонки, короткие встречи у подъезда, выяснение отношений.
Мучитель, называла она своего бывшего. Нет, точно, мазохист! Ладно я, ладно меня! Но так мучить себя!
На майские поехали в Питер – на этот раз не спонтанно, запланированно. Конечно, с Сашей и Машей.
В Вышнем Волочке Ларе вдруг стало плохо, и они лихорадочно стали искать больницу.
В приемный покой – ободранная дверь, деревянные полы, запах хлорки и мочи – Борис внес ее на руках.
Лара стонала. Вышел молодой усталый врач, выслушав неясные и туманные жалобы, развел руками.
– Сделаем рентген, возьмем анализ крови. Кардиограмму еще.
– Ну валяй, – резко ответил Борис. – И побыстрее! Пошевеливайтесь, слышишь? – И просяще добавил: – Сделай все по-людски, а? Я в долгу не останусь!
Врач словно проснулся от зимней спячки, испуганно закивал и, засуетившись, начал громко раздавать указания. Саша-Маша испуганно жались к стене.
Бледный Борис мерил шагами приемный покой.
Ничего не нашли. Сделали укол но-шпы и анальгина и сказали, что все в порядке.
После укола боль успокоилась, и Лара уснула. Сквозь ресницы видела, как Борис накрывал ее одеялом.
Сколько она спала? Час, два, три?
Открыв глаза, увидела Бориса – он сидел рядом с каталкой, на которой она спала, на узком и шатком стуле, уронив голову на руки. Она рассматривала его, словно видела впервые. И, кажется, впервые что-то шевельнулось внутри.
Саша-Маша, похожие на двух нахохлившихся воробьев, дремали в машине.
Двинулись дальше. В дороге здорово проголодались и зарулили в первую попавшуюся столовку. Борис потребовал для Лары овощной суп, пюре и кисель.
– Как для себя, поняла? – коротко бросил он растерянной девице в высоченном накрахмаленном колпаке.
Та испуганно закивала.
Все принесли. Странное дело, как он действовал на людей!
Лара с удовольствием ела пюре, запивая его теплым и сладким киселем.
– С тобой не пропадешь, – проговорила она.
– Не пропадешь, – кивнул он. – Будь уверена.
Уже при подъезде к Питеру их накрыло темное, почти черное небо, посыпался снег. Да, город на Неве знаменит природными сюрпризами! Метель была настоящей, с поземкой. Вот тебе и майские праздники. В городе непогода чуть поутихла, но было понятно, что хорошего ждать не приходится.
Трясущиеся от холода Саша-Маша жались друг к другу. Борис оглядел быстрым взглядом Лару и остановил машину у магазина «Березка», где продавали вещи и продукты за валюту.
– Вы в машине, – коротко бросил Борис Саше-Маше.
Те покорно кивнули.
– А ты – со мной! – велел он Ларе.
Та хмыкнула.
Конечно, Лара и раньше бывала в валютках. И даже однажды купила там моднющий батник – трикотажную кофту на кнопках-пуговицах. Сводила ее туда мамина сестра тетя Зина, приехавшая из Монголии, где была в командировке. Голубой батник и был подарком любимой племяннице – да и что привозить из этой Монголии? Дубленка и кожа дороговато, а больше и нечего. В общем, отделалась батником, но Лара была очень довольна.
Торговый зал был пуст, и три хорошенькие, тихо щебечущие продавщицы замолкли, уставившись на вошедших. Лара вдохнула нездешний, несоветский запах – горьковатый, натуральной кожи, меха, сладковатый косметики и прочие ароматы незнакомой и непривычной жизни.
Поедая глазами Бориса, девицы вытянулись в струну. Он объяснил коротко:
– Девочки, мы только что из столицы (при слове «столица» девицы нахмурили носики), приехали из тепла, практически лета, а тут вы со своими питерскими сюрпризами!
Переглянувшись, девицы развеселились и захихикали.
– В общем, так, – строго продолжил Борис. – Девушка замерзает, и мы не должны этого допустить! Милые мои, помогите!
На последнем предложении голос зазвучал жалобно и просяще, девицам это понравилось.
Засуетились все три:
– Дубленка, стеганая куртка, пальто?
Стеганую куртку не хотелось. Пальто… Да нет, тоже. Дубленка – мечта всех женщин страны Советов, коричневая, бежевая, серая! С ламой и цигейкой по полочке и опушке, легкая, теплая, модная. Да любая!
Дубленки, понятное дело, у Лары не было – откуда? Мама и папа простые инженеры, Лара студентка. Зимой она носила куртец – короткое пальтецо из синего драпа с капюшоном. Пальтецо досталось от той же тети Зины и было сшито какой-то умелой портнихой с загадочным именем Изольда. Попасть к этой Изольде было непросто. Да и брала она, по словам той же тетки, совсем не стесняясь. Но шила лихо, снимая фасоны с заграничных журналов. Куртец был легкий, теплый и клевый. Только немного заношенный.
Но какая дубленка в начале мая? А вот она, висит! Светло-бежевая, кофе с молоком, с пушистым воротником-шалькой и опушкой на рукавах. Но нет, на дворе май, покупать дубленку смешно и, потом, очень неловко.
И тут одна из девиц вынесла куртку – черную, замшевую, под поясок, тоненькую, мягчайшую, с узеньким воротником из черной же норки.
– Невесомая, – кивнула девица. – Прям мечта, а не куртка! Будете мерить?
Еще бы! Кто бы отказался от такой красоты?
Черная куртка пришлась впору. Нет, не так – она села на Ларе как влитая: плечи, спина, грудь, талия, рост – все сложилось.
Лара крутилась перед огромным зеркалом и любовалась собой. Да, хороша! Но как села куртка!
Перехватила взгляд Бориса – восхищение, восторг, радость?
– Берем, – коротко бросил он и направился к кассе.
Про цену Лара ничего не спросила – смутилась.
На холодную улицу вышла в обновке – старая ветровка лежала в красивом пакете.
– Спасибо, – сказала она, пожав Борису руку. – Тепло и уютно, спасибо!
Он улыбнулся.
В Ленинграде устроились в чьей-то квартире на Васильевском. Договорился, конечно, Борис. Зашли и ахнули – потолки метров пять, с лепниной. В комнатах камины, и надо же, работающие! Приятно пахло смолой и дровами. Паркетные, с инкрустацией полы, высоченные арочные окна, красивая старинная мебель, ковры и портьеры. Ничего себе, а?
Хлопая глазами, испуганные Саша-Маша стояли, прижавшись друг к другу.
– Дворец, ей-богу, дворец! Ты нас балуешь, Боб!
– Не вас, – коротко бросил он. – Вы просто удачно попали.
К вечеру погода чуть поуспокоилась, поутихла, и они отправились прошвырнуться.
Ах, как красив Ленинград, ее обожаемый Питер! Как было тепло и уютно в новой куртке! Как хорошо себя чувствовала Лара! Вот что такое тряпки, а вы говорите – душа и все прочее!
После ужина в «Астории» – Боря, Боря, какой же ты, брат, понтярщик – расслабились и до дома взяли такси.
Вернувшись, разделились по комнатам.
Саша-Маша в одной из спален, Борис и Лара в другой.
Лара стояла у окна и смотрела на улицу.
– На это можно смотреть бесконечно, – тихо сказала она и повернулась к Борису. – На воду, на этот город.
Он лежал на застеленной кровати и, не отрываясь, смотрел на нее.
Лара сняла халат и подошла к нему.
– Ты мне ничего не должна, – глухо сказал он.
Она легла рядом.
Вздрогнув, он повернулся и обнял ее. Лара почувствовала, как он дрожит. Руки его были огненными и влажными.
Вытянувшись в струну, она крепко зажмурила глаза. Про себя усмехнулась: «Ну вот, долгожданное падение наконец свершилось!»
Проснулась она, когда за окном расплывался жидкий серый питерский рассвет, осторожно встала и подошла к окну.
Стоять босиком было зябко, и, поежившись, Лара оглянулась. Раскинув руки, Борис крепко и, кажется, сладко спал. Она смотрела на него пару минут, потом, одевшись, на цыпочках, осторожно вышла из комнаты. Дверь предательски скрипнула, и Лара охнула от испуга. Но нет, он не проснулся.
В коридоре висела ее новая куртка. Лара протянула руки, чтобы снять ее с вешалки, но остановилась, замерла. Провела ладонью по мягкой, шелковой замше и резко отдернула руку.