– Вот, – тихо сказала она, протягивая что-то завернутое в газету. – Подарок. Это мой, ты не подумай чего.
Настя отвернула пожелтевшие уголки бумажного комка. Новогодняя игрушка. Зеленый кувшинчик с двумя тонюсенькими ручками. Довольно неказистый, местами с облупившимся нанесением.
– Спасибо, – сказала Настя.
– Ага, – кивнула бомжиха и осторожно попятилась.
– А хотите чаю? – вдруг неожиданно для самой себя предложила она. – У меня и тортик есть.
Маня замерла. В ее глазах отразилось смятение, недоверие и отрицание. Но, не дав ей завершить мыслительный процесс, откуда-то с лестницы вывернулся жизнерадостный Жираф и, оттоптав Насте ноги, промчался в квартиру.
– Стоять! – гаркнула Маня и целеустремленно кинулась за ним.
Настя благоразумно вжалась в стену.
– Вот и славно, – сказала она, закрывая дверь.
Гости обнаружились в гостиной, занятые старинной забавой по перетягиванию каната. Канатом на этот раз служило покрывало. Оно было гобеленовым, старой закалки и потому выдержало натиск, даже не треснув. Настя тут же подарила его Жирафу, чему тот обрадовался и немедленно улегся на него, выражая всем своим существом, что наконец обрел место под солнцем.
Маня, протопавшая на кухню в чем была, очень удручилась крохотностью помещения и мизерной посадочной площадью табуретки. И тогда, сдавшись на уговоры Насти, она принялась раздеваться. Складывала одежки прямо на пол, у стены, заботливо расправляя и откровенно дорожа каждой.
И неожиданно под всем этим разноразмерным изобилием обнаружилась сухонькая миловидная старушка. Она застенчиво одернула коротенькую юбку нежной девочковой раскраски и уложила на колени большие худые руки с выпуклым деревом вен под кожей.
Настя залюбовалась ее лицом. В нем не было ничего особенного, но что-то трогательно доверчивое притягивало взгляд, и становилось как-то спокойнее на душе, от чего хотелось смотреть и смотреть. И морщинки у нее были лучистые и совершенно ее не старили, скорее наоборот. Морщинки ведь всегда подчеркивают самое главное.
Старушка, а вернее, как выпытала Настя, Мария Михайловна, страшно засмущалась, раскраснелась, застигнутая врасплох улыбкой Насти, словно сброшенная броня одежд унесла с собой спасительную защиту цинизма.
Чай пили весело. Сначала Мария Михайловна отнекивалась, хлебая слабо заваренный чай, но потом, вдохнув запах свежайшей ветчины, решилась на бутерброд. Потом на второй. На третьем она разохалась, тревожась за фигуру, а Настя хохотала над ее причитаниями и подсовывала новые бутербродные шедевры.
Жираф, посчитавший, что на кухне гораздо интереснее, бросил глодать елку и улегся у их ног. Ему тоже перепало колбаски, с извинениями, что нет нормальной еды. Но пес не возражал, лихо ловил на лету куски, которые тут же телепортировались неизвестно куда, потому что до желудка не доходили. Во всяком случае, морда Жирафа откровенно сообщала об этом казусе.
Перекусив, Мария Михайловна принялась наводить порядок. Все уговоры Насти бросить это занятие были отметены, и как-то незаметно она оказалась на побегушках у энергичной старушки. И выяснилось, что елка не так уж и пострадала. И что многие игрушки остались целыми. А мусор они вымели за пять минут.
Через какой-то час веселой возни с попутным воспитанием Жирафа все водворилось на свои места, и даже стало как-то непривычно уютно. Вещи и слегка передвинутая мебель неуловимо изменили комнату.
Неожиданно позвонили в дверь. Мария Михайловна вздрогнула, съежилась, засеменила к горке своей одежды.
– Я никого не жду, – Настя, ухватив ее за худенькие плечи, усадила обратно на диван. – У нас еще тортик остался. Сидите здесь и никуда не уходите. Обещаете?
Старушка удивленно глянула на нее и кивнула.
– Анастасия Сергеевна, – раздалось бархатное из-за входной двери. – Это Стас.
Настя распахнула дверь и остолбенела. Там стоял ОН. Мужчина ее мечты. Тот, что грезился. Не слащавый мальчик с обложки журнала, но муж суровый и прекрасный, в крепком силуэте плеч которого чувствовалась надежность рыцаря. Его светло-бежевое кашемировое пальто было небрежно распахнуто, открывая стильный костюм-тройку с нереально белоснежной рубашкой.
– Еще раз здравствуйте, – его голос был так ласков, что у нее подогнулись колени.
– Стас? – едва собрав силы, прошептала она.
– Да. Это я, – он белозубо улыбнулся, и ей захотелось прямо тут умереть от счастья, что сподобилась увидеть свой идеал.
– Вот черт, – слабея, выдохнула она.
– Зачем же так фамильярно? Мы давно уже не используем этот архаизм, – он взял ее ладони в свои.
Она перестала дышать, понимать и осязать.
Вокруг мягко вспыхнул и заполонил все пространство цветущий яблоневый сад. Теплый солнечный день утвердился вокруг, обнимая ароматом цветов. Два плетеных кресла возникли на сочной молодой траве. Стас усадил ее, даже не удивившуюся, считающую, что так и должно быть, и присел рядом.
– Весна, – сказала она.
Его глаза улыбались в ответ, и чувство, что она больше никогда не будет так счастлива, снова переполнило ее.
– Я могу избавить вас от этой суеты, – его голос приобрел еще большую глубину и бархатность. – Вы проснетесь утром, и этой суматохи не будет. Ничего из того, что произошло в этот день, не случится. Вы отлично выспитесь. Елка останется целой. И Новый год вы встретите спокойно и без хлопот. Впрочем, как и всегда.
Что-то особенное было в его глазах, и она чувствовала, что будет так, как он сказал. Ее жизнь, вдруг давшая неприятный зигзаг, теперь выправится и станет идеальной.
– Но как же?..
– Вы же не любите собак, Анастасия Сергеевна, – он читал ее мысли, но это было забавно.
– Но он такой милый, – заулыбалась она, вспоминая невоспитанное рыжее чудо, к которому уже успела немного привязаться.
– Я подарю вам щенка. Породистого. Будущего чемпиона. На выставках он соберет все медали, какие только можно.
Она согласно кивнула, легко прощаясь с неугомонным псом. Так нужно. И она опять чувствовала всю важность подтверждения этой необходимости. Это же для ее блага.
– Вот и славно. – Его улыбка солнцем согрела ее. – Теперь осталось самое простое.
– Что? – прошептала она, почти теряя сознание от предчувствия чего-то радостного, что ворвется в ее жизнь.
– Скажите «да». – Его губы были так близко. – Скажите, и все изменится. У вас появится возможность прожить этот день заново. Без хлопот и проблем.
Она дышала цветочным ароматом, каждой клеточкой ощущая невыразимое, бесконечное счастье. И то прекрасное, исправленное будущее уже выстлалось нежным ковром у ее ног, осталось только шагнуть.
Где-то в невыразимой дали послышался лай. Потом снова и снова. Не стихал. Тревожил. Напоминал.
– Что это?
– Несущественное, – отмахнулся он.
– Что-то случилось, – медленно произнесла она, прислушиваясь к чему-то внутри. – Я чувствую.
Он откинулся на спинку кресла резким, капризным движением. Отстучал по подлокотнику нетерпеливую дробь пальцами.
– Той женщине, что сидит у вас на диване, стало плохо. Вот и все.
– Но я… – Она вдруг растеряла слова, мысли путались. – Я должна что-то сделать.
– Скажите «да», и все изменится.
– А что с ней будет?
– Без понятия, – он беззаботно улыбнулся. – Но я знаю, что будет, если вы скажете «нет». Вы вызовете скорую и всю новогоднюю ночь проведете у постели этой незнакомой женщины. И не только эту ночь. Потому что, по непонятной мне причине, не сможете ее прогнать. Но вы же всего этого не хотите? Так?
– Не хочу, – она послушно мотнула головой.
– Настенька, – бархат обнял ее, стер сомнения, – я рад, что не ошибся в вас.
Она заглянула ему в глаза и словно прыгнула в пропасть.
– Я так безнадежна?
Он шевельнул бровью, весь как-то неуловимо меняясь, теряя юношескую поэтичность.
– Когда женщина начинает задавать вопросы, мир теряет устойчивость, – он встал и протянул ей ладонь. – Идемте, Анастасия Сергеевна.
Она, легко опершись на его руку, поднялась. Сад развеялся холодным туманом, небо потемнело, сгущаясь в звездную ночь. Бездна вдруг открылась у ее ног, отвесной скалой уходя вниз, к далекому рокочущему морю. Настя слабо вскрикнула, отшатнулась.
– Вы хотите меня убить?
– О, это так вульгарно, Анастасия Сергеевна, – укоризненно качнул головой он. – Мне просто нравится это место.
– Стас, верните меня домой. Пожалуйста.
– Вы уже дома, милая Настенька. Только один шаг – и вы там.
– Шутите? – Она посмотрела вниз, и у нее задрожали коленки.
– Отнюдь, – он опять изменился, но она все никак не могла постичь этой перемены. Только смотреть на него уже было до мурашек страшно.
– Но вы же можете меня…
– Могу, – он подставил лицо ветру и прикрыл глаза. – Но не хочу. К тому же так интереснее. Вы не находите?
– Нет.
– Тогда скажите «да», – он посмотрел на нее, не скрывая злой насмешки. – Все в ваших руках. Ну же, решайтесь.
– А приходите к нам как-нибудь пить чай! – крикнула она и шагнула вперед, ловя на его прекрасном лице такое обыкновенное человеческое изумление.
Пол ударил в ладони. Она неловко осела на коврик, стуча зубами от пережитого ужаса, ощупывая себя и не веря, что снова дома. И тут налетело гавкающее, рыжее, неуклюжее. Ткнулось мокрым в щеку, лизнуло в ухо и умчалось, клацая когтями по половицам. Снова залаяло, уже из комнаты.
– Бегу, – прошептала она. – Только найду телефон.
Лариса БауРождественский детектив
В нашем славном городе Джерси-сити, где от мерзости запустения спасает работа в соседнем Нью-Йорке, от снежных бурь – горы Пенсильвании, от акул – предательство Гольфстрима, живут как богобоязненные, так и шаловливые люди.
Нашего мэра зовут Иеремия, и он ревнитель праздников.
В чудесные предновогодние дни возле горсовета устанавливают елку и менору.
Возле елки всегда ставят сарайчик, в нем пластмассовых барашков и козликов, Деву Марию, Иосифа, волхвов и голенького младенчика Христа. Сверху на палке прикручена электрическая вифлеемская звезда.