«Вот так и Бог хранит в себе все. Так и Бог не знает чего-нибудь. Так и Бог существует вместе со всем. Не желаешь того, что Он?»
— Это что еще? — спросил Сигнатюр, сидящий в кресле мироздания. — Что это значит здесь? Я жажду ответа на тайну, хочу видеть ясность в этом, хочу, наконец, знака оттуда. Я пришел сюда ночью, чтобы получить ответ.
«Ответ» и «нет» — два любимых у нас слова. Сегодня ты ищешь конец, завтра ты уже молодец.
— Существует ли звездное небо надо мной и нравственный закон внутри меня? — спросил Сигнатюр здесь.
— Нет.
— Существует ли восьмое чудо света?
— Нет.
— Существует ли Бог?
— Нет.
— Существует ли что-нибудь существующее?
— Нет.
— Существует ли слово?
— Нет.
— Существует ли природа, или человек, или время?
— Нет.
— Существует ли старая женщина?
— Нет.
— Существует ли понятие, любимое мной?
— Нет.
— Существует ли Я?
— Нет.
— Существует ли нога вместе с носком?
— Нет.
— Существует ли глубокое раскаяние?
— Нет.
— Существует ли бешеная страсть, глубокое чувство, тайное неудовольствие, кайф, любовь, грусть от того, что ты ушла, родная моя; что дождь стучал в стену твоего одиночества и не было смысла открыть дверь; и рука застыла в жалобной позе, и свет погас и закрыл навсегда от тебя свет; и ты видишь свет, и свет ведет тебя в эту страну, где есть все, и сад готов быть твоим, словно это ты, хотя все ерунда, и я — не Сигнатюр, я — Яков Сигнатюк, украинец, и мои мозги напряжены, как ситуация при рождении Вселенной, и я готов родиться опять.
— Нет.
— Существует ли холодное пиво?
— Нет.
— Существует ли что-нибудь?
— Нет.
— Существует ли юбка?
— Нет.
— Так будь же ты проклята, дурочка.
1988
ВОЙНА ДЕВУШЕК И КАЯ
Кай был добрым счастливым любимцем этого мира, и снег падал на его ресницы, когда он смотрел на солнце.
— Стой, ненаглядный!
— Кто это?
— Здесь.
«Однажды истина появляется там, где ей хочется. И нет препятствий для нее, и закон ей не указка. И только прелесть может оправдать ее насилие над тобой. И только сладость может оправдать ее перед судом истории. Истина — это женщина, и она любит воина, и она любит его больше жизни. О, как она любит тебя, если ты с нею!»
И Кай стоял в снегу и глядел в вечность, будто видел сон, и он был нежным и ледяным, и он звенел от счастья быть здесь, и он пылал.
И Бог тоже был здесь и тоже был с ним, и Он тоже пылал, словно огонь, в котором сгорела Его собственная любовь. И только великие девушки не знали смысл и встали на другой путь и словно улетали от прелести, наполнявшей их.
«Только любовь освящает войну, только она освящает войну, только ты сам святой — только. Если ты Кай, ты должен стать таким. Люби их, бери их, плачь вместе с ними, смотри на снег! Аллилуйя, любовь моя, Ольсен».
— Стой! Кто идет?
В полушубке, с автоматом на спине, Кай выехал навстречу заре на большой умной овчарке.
— Вы! Ты! Я не пущу вас сюда — будьте Там!
Девицы, потупив взор, смотрели вдаль. Они обнялись, они пели, они были похожи на цветной узор; одна шептала другой все тайны и смыслы, другая шила платье для себя самой.
Кай грубой рукой взял их и поднял к свету.
— Нет, Кай, здесь, Кай, вон, Кай, ты, Кай! Ты — кайф, Кай, ты — май, ты — очень нежный, очень любимый собачий лай. Мы возродим в тебе себя и нас, мы сделаем тебе все, что себе, мы полюбим тебя, как нас.
«Только подлинное чувство способно убедить абсолютное существо в том, что его смысл не здесь. Только подлинная глубина способна изменить абсолютное существо. Только истинная вера способна сделать что-то новое с окончательным сотворенным абсолютом. Только моя жена Грета Кукрыниксы способна доставить удовольствие чему-то высшему. Только любовь способна возродить чувство меры. Только ты».
Кай методичными ударами избивал чудесных девушек.
Их лица превращались в синие избитые лица, их ладони молили о помощи. Они обволакивали его своей сутью, своей смелостью, своей подлинностью, своим теплом.
«Оставьте меня, я люблю снег. Я люблю снег во сне. Я люблю его в своем сне».
— О, Кай!
— Вот тебе, гадина!
— О, пощади!
— Вот так вот!
— О…
И он сбросил их вглубь, и все закончилось.
И не было начала больше, не было ситуации. Кай стоял один, он был счастлив, он любил. Он был один здесь.
«Но было все наоборот: ОНИ убили ЕГО, было все наоборот. Это была истина, а ЭТО была жизнь. И было наоборот. Истина — это женщина, и она любит только себя».
1988
НЕСОГЛАСИЕ С ВАСИЛИСОЙ
Василиса, опустив забрало, ищет некий смысл произошедшего. Но что это за свет, мерцающий вдали за углом? Она готова выхватить меч за правду, но никто не выходит. Она красива: черные брови, черные ресницы, белая длинная коса, взгляд, полный решимости и правды. С ней Бог. Мы тоже хотим, но нет — все тщетно.
— Мы так любим тебя! Мы так хотим тебя! Мы так полны тобой!
И Василиса кричит туда зычным голосом, словно во тьму:
— Эй, выходи! Я тут стою всегда с мечом, я буду биться и кричать!
— Мы не выйдем, мы боимся. Мы верим тебе, и мы верим в тебя. Но это наш страх, наша несостоятельность, это все в нас. Наш мир в нас.
«Однажды тебя позовет высшее, и ты раскроешь свою суть и взлетишь туда, вглубь, внутрь. Не бойся того, что происходит. Будь всегда готов к этому чудному концу! Слышишь — звенит колокольчик, скребется мышь, поет мир. Умри с миром. Однажды тебя позовут, ты должен бегом явиться наверх. Однажды тебе скажут: ты должен. В этом твой долг».
— Мы не придем, это обман, это не есть высшее, это просто ты — Василиса.
Василиса, гневно сжимая оружие, кричит всем:
— Вы не верите! Вы не любите! Вы — не вы! Вас нет! Только я могу что то!
— Нас нет.
— Вас нет!
— Нет.
— О, придите на кончик меча! О, умрите со мной, я всего лишь одна. О, любите меня, я всего лишь с тобой.
«Это только твои дела, Василиса. Только дела, Василиса. Только дела, но не слова; когда начнутся слова, ничего не будет, Василиса. Мы любим тебя, любим именно тебя. Мы с тобой, только с тобой, без никого. Твой Бог — наш Бог».
— Мы не придем! Будь здесь наедине.
— Я похороню вас.
— Единственная!
— Вы никогда не придете?
Ответ не дается просто так. Ответ не дается в руки. Ответа не бывает простого. Просто ответа нет такого, какого хочешь именно ты.
Василиса Кикабидзе пускает печальную девичью слезу. Она хочет к себе в горы.
— Мы не выйдем!
— Пожалуйста, вот все, что есть у меня. Я перенесу вас с собой.
— Это твой конец, Василиса. Оставь мир в покое. Мир покоится на нас — оставь нас в покое. Оставь, оставь это.
«Однажды тебя позовет высшее — не сопротивляйся. Отдайся этому, плыви по течению, это не смерть. Это высшее — не говори „нет“. Расслабься, открой глаза, принимай все легко. Это только высшее, ничего другого. Только оно. Только облик его, он другой. Это очень просто».
— Вы со мной? Вы здесь? Вы там? Вы есть?
— Мы остаемся.
— О горе ВСЕМУ.
Василиса ЗАКОЛОЛАСЬ.
1988
ДЕНЬ, В КОТОРОМ Я ЖИВУ
Just a perfect day…
Lou Reed
За окном клубилась пыль, которую, наверное, вздыбила какая нибудь большая машина; Алексей Магомет спал на раскладушке, уткнувшись подбородком в свое плечо.
— Вставай, придурок, я ухожу, у меня дела, десять часов!.. — раздался наглый и недовольный всем его окружающим голос хозяина квартиры, в которой Алексей провел ночь.
Он открыл глаза и безмятежно уставился на человека, стоящего подле него.
— А… в чем, собственно, дело? Ты обиделся? Что-то было не так?
Хозяин смягчился.
— Да нет, все было нормально… нормально… нормально… — Тут он опять взорвался: — Но сейчас я немедленно ухожу, и ты тоже!!
— Замечательно, — совершенно спокойно произнес Алексей и сразу же вскочил с раскладушки, весело улыбнувшись и хитро подмигивая. Он был одет в чистые голубые джинсы и белый свитер. — Ну, конечно же, я ухожу. Вот только кофе…
— Никакого кофе! — нетерпеливо буркнул хозяин. — Алеша, все хорошо, но я очень спешу.
— Понял! — с обезоруживающей четкостью сказал Магомет и уставился на японские наручные часы, лежащие на столике рядом с раскладушкой.
Хозяин немедленно надел часы.
Через сорок минут Алексей Магомет стоял в кафе вместе с Сашей Донбассом и пил пиво из большой кружки.
— Представляешь, прикол, — говорил Донбасс, — у меня отчима посадили… Дали три года!
— За что?
— Он два года назад ехал в поезде и по пьяни проткнул столовым ножичком какого-то грузина… Хрясь его в бочину! Гы-гы!..
— Насмерть? — Магомет с нескрываемым наслаждением затянулся сигаретой «Кент».
— Да что ты!.. Так… ничего серьезного. Все равно: «злостное хулиганство». Сидит.
— А, — сказал Алексей.
— Пора деньги делать, — заявил Донбасс. — День-то какой замечательный! Пойдем?..
Они вышли из кафе, симпатичные и молодые. Стояла ранняя весна, вовсю светило солнце на безоблачном голубом небе, и было совсем тепло; и хотелось сидеть в кресле посреди улицы, курить сигару и безучастно смотреть на развернутый вокруг фон жизни, в котором люди передвигались с места на место, сменяемые другими людьми, и все были совершенно одинаковыми, поскольку ни один из них не был мной. Рука нищего застыла в протянутом жесте, милиционер был непоколебим, как вековой дуб, прыгающие на тротуаре девчонки противно ржали — все было чудесно и восхитительно, словно бытие возникло только что.