Храша брата брата
Спешить некуда. Побудьте здесь, сколько хотите.
Часть четвертаяТьма
Глава 13
После воскресных развлечений мать Анны вернулась домой уже под вечер. Она распахнула дверь и с порога бросилась в комнату Лидии. Ее смятенное лицо не оставляло сомнений: пока она бежала пять пролетов вверх по лестнице, ей успели доложить и о машине, и о незнакомце, и о долгом отсутствии дочерей. Сидя у окна, Лидия наблюдала за птицей, опустившейся на пожарную лестницу. Она повернула голову и улыбнулась матери.
– Господи! – воскликнула та и порывисто обняла дочку. – Вот чудо-то! Куда ты возила сестру?
Мать сразу заметила, что состояние младшей дочери разительно переменилось к лучшему, и не скрывала радостного изумления; у Анны отлегло от сердца, и она стала вытаскивать из памяти – точно фаянсовую посуду из корзины для пикника – те фальшивые версии, которые она старательно сочиняла уже на пути домой. Будто к ним неожиданно приехал на своей машине мистер Восс, начальник ее цеха. И повез их обеих в Проспект-парк, и там Лидия (конечно же, тепло укутанная) сидела на свежем воздухе. Тут Анна по наитию, неожиданно для себя вставила: у мистера Восса сестра в точно таком же состоянии, как Лидия! Потому он и решил заехать к ним, посмотреть на Лидию, и Анна разрешила ему снести Лидию вниз, к машине.
– Холодновато сегодня гулять в парке, – заметила мать и положила ладонь на лоб младшей дочке. – Зато Лидия, по-моему, необычайно оживлена.
– Может быть, ей по нраву холодная погода.
Лидия слушала с непривычно осмысленным видом, причем не только те байки, которые плела сестра: она явно уловила, что Анна так и не решилась открыть мистеру Стайлзу обстоятельства их давнего знакомства. На обратном пути с Манхэттен-Бич он включил радио и стал слушать новости. Затопление французского флота в Тулоне несколько померкло на фоне чудовищного пожара, случившегося накануне ночью в бостонском клубе “Кокос” – там внезапно вспыхнула искусственная пальма. Мистеру Стайлзу, судя по всему, уже сообщили о катастрофе, но подробности его потрясли: погибло триста человек, еще сотни попали в больницы. И все из-за того, что хористки и постоянные посетители устроили давку у запертых дверей зала.
– Идиоты, – шипел он себе под нос. – Преступники. Господи, к чему кивать на немчуру, если мы сами заживо сжигаем своих соотечественников?
– Это один из ваших ночных клубов? – спросила Анна.
Декстер бросил на нее испепеляющий взгляд:
– Ни в одном из моих клубов еще никто не погиб.
Он донес Лидию до квартиры и сразу заторопился к выходу. В результате Анна так ни словом и не обмолвилась об их с Лидией отце. Но ничуть не огорчилась, напротив, даже почувствовала гордость: ведь она не сказала ему ничего лишнего. А Лидия по-прежнему внимательно наблюдала за ней. И в отличие от многих людей ничуть этого не стеснялась; если Анне неловко, пусть сама отводит глаза. Тем дело и кончилось: Анна, не глядя на сестру, ждала, что она отвлечется. Но когда снова взглянула на Лидию, увидела, что та по-прежнему пристально смотрит на нее.
Неделю спустя в понедельник и вторник, пока Анна была на работе, Сильвио на руках носил Лидию вниз, а мать возила ее в тяжелом инвалидном кресле в Проспект-парк и обратно. Путешествие длилось несколько часов, причем на холодном порывистом ветру, сообщила мать. Ночью Лидия непрерывно бормотала про птиц, поцелуи, Анну и маму.
– Она то и дело поминает море, – заметила мать. – Интересно, что она имеет в виду.
Анна и Лидия улыбнулись друг другу.
В среду, вернувшись с работы, Анна увидела в гостиной мать, тетю Брианн и мужчину по имени Уолтер Липп, которого Брианн представила как “старинного друга”. Все трое пили виски с содовой и льдом.
Землистое лицо Уолтера и его тоненькие усики напомнили Анне Луи, приятеля Нелл: Анна познакомилась с ним в клубе “Лунный свет”. Выяснилось, что Уолтер Липп возил Агнес, Брианн и Лидию в своем “форде-седан” на популярное место для пикников – под мостом Джорджа Вашингтона. Закутанная в несколько пальто, Лидия все время сидела в своем кресле и смотрела на сновавшие по воде лодки и суда. Она смеялась, что-то лепетала и почти целиком съела купленный в киоске батат. Уолтер Липп сосредоточенно слушал мать Анны и время от времени кивал головой, как бы подтверждая, что ее рассказ совпадает с его собственным впечатлением. Ему явно не хватало радостного настроя, свойственного большинству “старых приятелей” Брианн, он даже виски не допил.
– Скатертью дорога, и так засиделся, – театральным шепотом напутствовала “старого друга” Брианн, когда на лестнице стихли его шаги.
– А мне он понравился, – проронила мать Анны. – И шутит смешно, но не пошло.
– Это все равно, что сказать: какая жутко интересная девушка.
– Зачем же ты его пригласила? – спросила Анна.
– Мужчины, с которыми приятнее всего проводить время, отвратительно водят машину. А сейчас, пока идет война, новых шин не достать, – объяснила тетка. – И они латают старые.
Это означало, что на Уолтера можно положиться: если в салоне находится Лидия, он аварии не допустит.
Лидия сидела в кресле оживленная, румяная. Второй выезд к морю несомненно пошел ей на пользу. Вчетвером они засиделись до поздней ночи; из раскрытых окон струился декабрьский холод; затемненный, будто тлеющий во мгле Нью-Йорк крадучись вползал в гостиную под затейливую вязь кларнета Бенни Гудмана. Лидии не хватает новых острых ощущений, это очевидно; теперь главное – поддержать ее интерес к миру. Брианн уже мысленно прикидывала, кто из знакомых храпунов тоже сгодится на роль шофера, но не забыть бы принять противозачаточные таблетки. Если все пойдет, как сейчас, размышляли они вслух, какие возможны перемены? Что, если Лидия научится ходить и говорить? Вдруг она выйдет замуж и родит детей? Анна не сводила глаз с тетки; неужели Брианн и впрямь во все это верит, думала она и удивлялась самой себе: чему же тут дивиться? Ответ пришел не сразу. Они-то с матерью мастерицы придумывать и воображать разное, причем в мельчайших подробностях, а Брианн говорит ровно столько, сколько нужно, чтобы подхлестнуть обеих. Тетка стала для них чем-то вроде майского дерева. Она твердо верит, что главное в жизни – веселье, вот они и веселятся.
На следующее утро настроение у Лидии несколько понизилось, и Анна с матерью решили, что они сами виноваты: засиделись с ней допоздна. Больше такого не повторится! Но вечером, вернувшись с работы, Анна нашла Лидию еще более безучастной; они с трудом уговорили ее поесть. Лидия не кашляла, не дрожала в лихорадке и не чихала. И температура была нормальная. Она просто лежала без движения и, казалось, была где-то далеко-далеко.
– Мне страшно, – шепнула мать. – Что-то с ней неладно.
– Может, вывезешь ее завтра погулять?
– Боюсь, мы ей только навредили этими прогулками.
– Никакого вреда не вижу, мама.
Но тревога уже закралась в ее душу.
Наутро они с трудом добудились Лидии. Уже в цеху Анна настолько разволновалась, что даже думать о том, чтобы идти куда-то обедать, было тошно, и колкие подначки замужних женщин ей не претили так, как перспектива жевать что-то одной среди длинных декабрьских теней. После работы она прямиком поехала домой, по дороге лихорадочно бормотала молитвы в надежде, что с порога увидит улыбающуюся мать, а Лидия будет опять сидеть в своем кресле и тоже встретит ее улыбкой. Но когда осталось одолеть последний лестничный пролет, дверь их квартиры распахнулась, на площадку выбежала мать и склонилась к перилам.
– Ей хуже, – выдавила она. – Ума не приложу, что делать!
У Анны сжалось сердце. Тем не менее, войдя в квартиру, она ровным голосом сказала:
– Надо вызвать доктора Дирвуда.
– Он в Бруклин по вызовам не ездит! – не своим голосом крикнула мать.
Дрожа всем телом, Анна вошла в их с Лидией спальню. Мать в нерешительности постояла на пороге и скрылась. До Анны донеслись рыдания. Она легла рядом с Лидией; сколько лет она ложилась с ней рядом, тысячи раз, с самого малолетства.
– Лидди, – прошептала она, – давай-ка просыпайся.
Глаза у Лидии приоткрылись и слабо блеснули. Она казалась непривычно оцепенелой, словно у нее замедлились дыхание и сердечный ритм.
– Лидди, – негромко, но настойчиво окликнула ее Анна, – ты нужна маме, и мне тоже нужна.
В каждом ее слове слышались испуг и отчаяние: это она виновата, что все пошло не так. От страха к горлу подкатывала тошнота. Но Лидия жива. Она дышит, у нее бьется сердце. Анна дугой свернулась вокруг сестры и целиком сосредоточилась на жизненном токе, пульсировавшем в ней самой, – будто хотела удержать его и слиться с Лидией, а может, Лидия сольется с ней. Наплывали воспоминания: ферма бабушки с дедушкой в Миннесоте, они с матерью летом дважды возили туда Лидию; отец оба раза оставался дома. Многочисленные двоюродные братья сторонились Лидии, считая ее диковинным выродком. Анне приходилось сидеть с сестрой, а мальчишки тем временем играли в индейцев: с боевыми кличами гонялись друг за другом по лесу. Взрослые воспринимали их ватагу как единое целое и соответственно с ними обращались: отчитывали, секли и поощряли всех сорванцов без разбора, так что за награду им приходилось драться между собой. Гурьбой, отталкивая друг друга, они подступали к Лидии, разглядывали ее волосы и кружевной воротничок – его к платью сестры пришила Анна.
– А она хоть что-нибудь делает? – спрашивали они.
– Нет, – отвечала Анна, подавляя ненависть к сестре. – Она вообще ничего не делает.
Но недели шли, и ситуация начала меняться самым неожиданным образом: некоторые мальчики стали отделяться от ватаги – похоже, впервые, – чтобы подойти к Лидии и тихонько посидеть рядом. Часто вызывались посидеть подольше, а поскольку решение было за Анной, она чувствовала себя важной персоной. Мальчишки уверяли, что Лидия рассказывает им всякую всячину: будто она любит пироги, боится пауков, а из всех животных ей больше всего нравятся кролики. Нет, козочки. Цыплята. Лошади. Свиньи.