Он вел машину, глядя только вперед, но Анна чуяла его лихорадочное нетерпение. Когда он сглатывал слюну, кадык у него двигался, точно сустав пальца. Он наверняка чувствовал на себе ее взгляд, но с ответным взглядом не торопился. Они стали по-новому понимать друг друга.
– Вы совсем иначе выглядите, – негромко проронил он. – В зеленом.
– Потому я и надела это платье, – отозвалась она.
Глава 17
Декстер приоткрыл окно: пусть колючий зимний ветер остудит лицо. Рядом с ним сидит умный человек, не какая-нибудь глупышка; эта все понимает с полунамека. Она привлекла его необычным сочетанием физических достоинств и недюжинного ума, причем главным было второе: физические достоинства целыми днями вьются вокруг, но особых чувств не вызывают. Однако не все так просто с сидящей рядом девушкой. Это девушка современная, с правильными жизненными ориентирами, она работает на оборону страны; трудные времена и семейная трагедия ее только закалили. А он думает об одном: как бы ее завалить. Все остальное – лишь смутные планы: может, взять ее к себе на работу, там ее трезвый ум очень пригодился бы; не исключено, что она – меткий стрелок (у нее тонкие, но мускулистые руки – в сегодняшнем платье они бросаются в глаза). Где-то на заднем плане посверкивает опасливая мыслишка: когда и как они встретились в первый раз? Их кто-то познакомил? Но мыслишка копошится в глубине сознания, а на первом плане другое: переспать с ней – вот что сейчас важнее всего. И хотя эта потребность, черт ее побери, сильно мешала Декстеру вести “кадиллак”, он продолжал размышлять: отношения между мужчинами и женщинами – вот где загвоздка, вот почему на высоком профессиональном уровне так трудно добиться желанной гармонии, которую он рисовал в своем воображении. Миром правят мужчины, а они хотят трахать женщин. Мужчины утверждают: “женщины слабы”, а на самом деле женщины делают их слабыми. Одновременно в голове крутится и другая мысль: Зачем это все? Почему сейчас? Почему она? Зачем рисковать, ведь их только что видел Джордж Портер? Но это теоретические вопросы, их можно обдумать потом. А копившаяся в душе Декстера досада после посещения мистера К. две недели назад все росла, требовала выхода и наконец нашла искомое. Одновременно он думал: куда бы заехать? В какое-нибудь укромное местечко, и, конечно, под крышей. Похоть превращает любого человека в идиота; Декстеру казалось, что глупость напяливает ему на голову капюшон, похожий на дурацкий колпак. Где? Где? Где?
Как ни странно, но после Дня благодарения, когда он свозил мисс Фини на Манхэттен-Бич, он почти не вспоминал про нее. Примерно с неделю, в разные минуты жизни ему вспоминалась ее сестра-калека: сияющие глаза поверх раздуваемых ветром шарфов. Здоровая же сестра – ни разу. А сегодня вечером, когда он мельком увидел ее в зеленом платье, у него захватило дух. Через свое потайное окошко он весь вечер наблюдал за ней и надеялся, что стеснение в груди пройдет. Но оно только нарастало, пока он мысленно выносил осуждающий вердикт всей ее компании: и девице-кокаинистке, любовнице мужа другой женщины, и субъекту, который привел мисс Фини в клуб – гомосек, однозначно. Декстер пялился на нее в этом платье, а в ушах, к его собственному удивлению, звучали страстные стоны Битси за запертой дверью туалета.
Когда они ехали по Бруклинскому мосту, Анна сообщила Декстеру, что стала водолазом. Она сказала это как бы между прочим – просто чтобы нарушить молчание, решил он; уже приятно. Любопытно все обернулось: и тема разговора, и сознание, что он разговаривает с той же девушкой и в той же машине, но цель у них совершенно иная. Он стал расспрашивать ее о водолазном снаряжении, о том, как она дышит под водой и не натыкалась ли она на утопленников. Вообще-то они могли бы говорить о чем угодно.
Когда авто свернуло на извилистую дорогу в сторону Бей-Ридж, Декстер сплел пальцы свободной руки с ее пальцами, тонкими и теплыми. Ее большой палец уперся в мякоть его ладони, и это ощущение молнией пронзило его, будто ее рука проникла ему в ширинку. Самый воздух в машине звенел и трепетал. Лекарство тут одно: дать себе полную волю.
Старый лодочный сарай едва ли годится для любовного свидания, тем более что за последние годы Декстер провернул там немало дел, порой не самых приятных. Однако у сарая есть свои достоинства, весьма ценные в обеих ситуациях: он стоит на отшибе, в глаза не бросается и запирается на висячий замок. Отсюда до дома Декстера меньше мили; однако береговая охрана, внося разные объекты в свои карты военного времени, пока обошла сарай своим вниманием. Каждый раз, направляясь к сараю, Декстер мысленно не исключает, что его уже сровняли с землей.
Он поставил машину на пустой улице, “кадиллак” щелкнул, вздохнул и затих. Вокруг непроглядная тьма. Декстер перегнулся к Анне и впервые поцеловал ее; от волшебного вкуса этого поцелуя все вылетело у него из головы, ни единой мысли не осталось. Наверное, она – последняя некурящая девушка во всем Нью-Йорке. Он чуял, что в ней нарастает влечение, бьется, точно второе сердце, только больше и податливее, чем настоящее, и он, как зеленый подросток, готов тут же, не теряя ни минуты, приняться за дело. Но это слишком опасно. Он вылез из “кадиллака”, обошел его и распахнул ее дверь.
– Давайте взглянем, – сказала она.
Он догадался, что она имеет в виду море, и тогда только услышал грохот прибоя. Они прошли по дорожке, которая вела прямиком на берег, и встали, глядя на прибой. Волны напоминали вереницы людей в белых шапках; держа друг друга за руки, они вдруг разом ныряли и исчезали без следа. И тут Декстер сделал то, что сам себе клятвенно запретил: не таясь, средь бела дня поцеловал ее. Будь погода потеплее, он бы охотно повалил ее на песок – скольких он в юности заваливал под деревянным помостом в Кони-Айленде, а сверху, с босых ног купальщиков, на них сыпался сквозь щели песок. Но тут торопиться незачем. Из клуба они уехали еще до часу ночи; а по законам военного времени утро начинается в восемь. Времени хватит на все.
До лодочного сарая, что близ короткого пирса, ходу – всего один квартал. Декстер нашарил ключ, отпер висячий замок, толкнул осевшую дверь и сразу же почуял, что после его последнего приезда несколько месяцев назад сарай отнюдь не пустовал. У двери, как всегда, стоял фонарь “молния”; Декстер чиркнул спичкой о подошву ботинка и зажег фитиль. Зыбкий свет подтвердил его догадку: вон бутылка из-под виски, окурки. Но он сгорал от нетерпения, и в ту минуту эти улики его не занимали: необходимо было нагреть помещение. Электричества в сарае нет, только приземистая печка, но, разгоревшись, она греет неплохо. Он сунул в печку полешки. Розжига не осталось, но он нашел газету, поджег ее и тут только хватился, что не посмотрел на дату выпуска: он бы знал, когда без его ведома в сарае побывал незваный гость.
Он отвернулся от печки, опасаясь, что, пока он занимался хозяйственными делами, его спутница исчезла. Но она была рядом, вытаскивала заколки из своих темных волос. Он обнял ее и почувствовал, как на его руки обрушилась ее тяжелая грива. Ему стало не до прочих практических забот: может, им лечь на расстеленные на полу пальто? Или забраться в одну из лодок, висящих вдоль стен на кронштейнах? Он подвел сплетенные руки под ее поясницу, поднял на руках с пола, поднес к столу, что стоял у стены за печкой, и посадил на его край. Поцеловал в губы, в шею, затем распахнул ее пальто, задрал платье и нижнюю юбку, оставил только чулки с поясом. Быстро сбросил с себя брюки и распластался на ее голом животе; за спиной потрескивали дрова в печке.
– Ты меня хочешь? – шепотом спросил он.
– Да, – сказала она, и обычно немая и слепая часть его мозга вдруг рванула вперед, точно гончая на охоте на лис.
Он оттянул вбок ее трусы и, облегченно вздохнув, вошел в нее; ему показалось, что вздох этот прозвучал в другом углу комнаты. Через несколько мгновений он содрогнулся, будто подстреленный, колени подогнулись, он притиснул ее к себе и замер. В сарае слышалось только его прерывистое дыхание. Когда он почувствовал, что может снова стать на ноги, он бросил их пальто на пол перед печкой – от нее уже пыхало жаром – и помог Анне снять платье и длинные перчатки. Расстегнул на ней лифчик и пояс с резинками, медленно стянул чулки. В свете горящих дров она выглядела совсем молоденькой. Анна опустилась на расстеленные пальто, легла на спину и закрыла глаза; вот теперь все будет по-настоящему, без единого слова. Он стал целовать ее тело, пока у нее не захватило дух. Затем раздвинул ей ноги и ощутил солоноватый вкус – вкус моря, шум которого он слышал даже в эту минуту: волны бились о берег в двух шагах от стен сарая. Содрогаясь всем телом, будто в припадке, она кончила, а он уже снова вошел в нее.
Спали они урывками; время от времени Декстер вставал, чтобы подкинуть в печку дров. Глухой ночью он проснулся. В слабых красноватых отсветах она водила руками по его телу, и ощущение было настолько острое, что ему почудилось, будто она не только лежит рядом, но и проникла в его нутро – иначе откуда ей знать, что он испытывает от каждого ее движения? Глаза у нее закрыты; он тоже закрыл глаза, целиком погрузившись в сладостное мучение – ему казалось, оно длится часами. Наконец она дала ему возможность кончить, и он забылся в блаженстве; а когда сознание вернулось, рассмеялся счастливым смехом: за сорок один год жизни он ничего подобного не испытывал. Но другая часть его сознания давно уже прикидывала, скоро ли займется заря. Им нужно улизнуть, прежде чем начнет светать. Сколько еще времени им понадобится? Она оседлала его, дрожа, как струна, в предвкушении его ласк, и он почувствовал, что член опять твердеет. Этому не будет конца, подумал он, – будет это, только это, до скончания времен. Но понимал, что это невозможно.
– Анна…
Шепот проник сквозь слои смутного сна и вонзился ей в ухо. Она открыла глаза. Сквозь ставни в сарай просачивался тусклый свет. В печке остались лишь тлеющие угли. Ей было холодно и хотелось пи́сать. Он накрыл их обоих одеялом, и под грубой тканью она чувствовала, как его голая плоть касается ее голой плоти.