– Тут уже не до игрушек, – сказал Марл. – Если у Аксе-ла погибнет водолаз, его карьере крышка.
– Ба, горе-то какое.
Марл молча покачал головой. Они с Баскомбом частенько резко расходились во мнениях и все равно были неразлучны. Баскомба не очень-то привечали в семье Руби; ее отец считал его человеком никчемным и даже отказывался пожимать ему руку. По воскресеньям Баскомб обычно ездил в Гарлем и ужинал вместе с Марлом и его родителями.
Анна села на трамвай вместе с Руби и Баскомбом. Баскомб провожал Руби аж до Сансет-парка; Руби жила там в родительском доме, на втором этаже, на первом они держали бакалейную лавку. Потом он возвращался к себе, в съемную меблированную комнату недалеко от верфи; дорога домой занимала полтора часа. Они скрывали, что обручились: Баскомбу надо было добиться, чтобы отец Руби изменил свое мнение о нем.
Анна сошла на Атлантик-авеню. За весь день, с самого утра она впервые осталась одна, но одиночество, которое терзало ее несколько недель назад, уже не имело над ней прежней власти. Она была поглощена своими мыслями. Прихватив вечернюю газету и еще не вскрытую почту, она села за кухонный стол и задумалась о Декстере Стайлзе. На работе она его вспоминала редко – будто морпехи не пропускали его на верфь. Но дома она не могла отделаться от мысли: Декстер точно знает, что произошло с ее отцом. Причем он предостерегал Анну, даже прямо предупреждал, что не надо ей совать нос в эти дела.
Она открыла окно, выходившее на пожарную лестницу, и выбралась наружу, на стылый зимний воздух. Попыталась представить себе отца – мысленно увидеть его, как увидела бы любого другого человека, не имеющего к ней никакого отношения. Из вечера в вечер он сидел здесь, где теперь сидит она, курил и смотрел вниз, на улицу. И думал – о чем? Анна проводила с ним много времени, но понятия не имела, о чем он думал. Как будто само сознание, что она – его дочь, полностью ослепляло ее, и любой человек – да все вокруг – видели и знали его другим, таким, каким ей не дано было знать.
Что-то должно случиться; ее отношения с Декстером Стайлзом еще не закончились. От предчувствия неизбежности их новой встречи у Анны голова пошла кругом, и она разом забыла про отца. Ей нужен Декстер Стайлз, но не гангстер, а любовник. Пошлость той сцены и места, в котором она очутилась, уже почти стерлась из памяти, остались лишь ощущения. Порой она жалела, что сказала ему, кто она на самом деле: очень уж ей не хотелось его потерять. Анна вернулась домой, вымылась и легла, так и не вскрыв материнского письма. В полной тьме она предалась воспоминаниям о Декстере Стайлзе.
Он всерьез ей угрожал? Или всего лишь предостерегал?
Два дня спустя Анне было велено явиться на баржу в водолазном костюме – помогать Маджорне. Такое поручение она получила уже во второй раз, и опять – без спуска под воду. Но в основном она целыми днями либо работала в помещении, либо изнывала от безделья на Вест-Стрит пирсе и потому обрадовалась, что побудет возле открытой воды.
Она внимательно смотрела на цепочку появлявшихся на поверхности пузырей: по ним можно было судить, как у Маджорне проходит спуск, и вдруг под лучами солнца Уоллабаут-Бей вспыхнул, точно газовая горелка.
– Керриган! Проснись! – окликнул ее Кац. Он на маленькой моторке неторопливо обходил нос баржи.
Наконец-то Анна понадобилась. Один из помощников подошел к ней, и они вместе перетащили в моторку ящик с ее подводным обмундированием; под его тяжестью лодка заходила ходуном. Кац повел моторку сквозь ледяную кашу и попутно объяснил, что на линкоре, который из сухого дока номер 6 только что спустили на воду у пирса Джей, заклинило “винт”, как тогда называли двигатель. Суда союзников не имели опознавательных знаков, но Анна не зря столько раз доставляла документы в кабинет начальника верфи: она сразу поняла, что речь идет о “Южной Дакоте”, корабле военно-морских сил США; в целях безопасности газеты называли его “Линкор Икс”. В сражении при Санта-Крус он сбил двадцать шесть японских самолетов. Линкор поражал своими размерами, рядом с ним все словно бы съеживалось, даже поворотный кран с уравновешенной стрелой казался меньше обычного. Савино и Грольер уже подбежали к маховому колесу воздушного компрессора на краю пирса Джей. После того случая с кессонной болезнью Савино был временно отстранен от подводных работ; Грольер утром уже спускался на дно и еще не успел полностью переодеться. Анне было поручено осмотреть четыре двигателя линкора, найти место поломки, сразу вернуться на баржу и доложить, что именно нужно сделать. И тогда Грольер – он недавно освоил газосварку – спустится и займется ремонтом.
– Можно мне заняться ремонтом? Я же умею, – вызвалась Анна, мысленно упрекая себя за излишний пыл.
– Вам разрешили спуститься только потому, что больше некому, – отрезал Кац.
Анна вспыхнула:
– Я спрашивала не про это.
– Делайте, что вам говорят.
Для спуска уже был готов помост – платформа на веревках. Когда вода сомкнулась над Анной, она снова испытала ощущение невесомости. Даже с подветренного борта чувствовалась мощная тяга печально известных подводных течений Ист-Ривер. Сквозь длинные, напоминавшие пальмовые листья блики света Анна опускалась вдоль громадного корпуса линкора все ниже. Сам гигантский размер судна говорил о совсем не мирной чудовищной мощи. Анне захотелось потрогать корабль. Уцепившись за одну из веревок, она всем телом качнулась к его корпусу и приложила к обшивке руку в рукавице; платформа тем временем опускалась все ниже. Тело Анны покрылось гусиной кожей. Ей почудилось, что линкор насторожился, ожил. От него исходил негромкий гул, и сквозь ее пальцы гул этот поднимался по руке все выше – то была вибрация от тысяч душ, кишевших внутри гиганта. Он походил на лежащий на боку небоскреб.
В конце концов, близ кормы по правому борту она разглядела гребной винт и просигналила Кацу: нашла. Чтобы помочь ей маневрировать в воде, сверху спустили лини, с их помощью она подплыла к винту диаметром в пятнадцать футов; своими изгибами лопасти напоминали нутро морской раковины. Рукой в трехпалой рукавице Анна провела по краю каждой лопасти до центрального кольца – все пять лопастей крепились на нем. Все чисто. Осторожно, стараясь не запутать лини, она оплыла винт и добралась до вала, соединявшего винт с двигателем. Потом добралась до винта по правому борту в носовой части судна и проделала то же самое. У этого винта лопастей оказалось не пять, а четыре. И тоже – все чисто. Затем Анна ухватилась за переднюю кромку плоского руля поворота (руль напоминал стальную дверь в банковское хранилище), с его помощью она переместилась клевому борту, обращенному к реке. И тут же ощутила напор подводных течений Ист-Ривер и волн от проходящих судов. В носовой части по левому борту она и обнаружила поломку: канат толщиной с ее руку намотался на лопасти винта. Мотню эту скрепляла болтавшаяся несколькими футами ниже шпала, черт бы ее побрал! Она-то и мешала канату расплестись.
Спасательный конец дернулся: это Кац. Анна дернула конец в ответ. Теперь ей надо подниматься наверх, а Грольер с помощью газовой горелки срежет намотавшийся на винт канат. Но какой смысл подниматься? Не лучше ли вручную перепилить канат, у нее же в сумке с инструментами есть ножовка, подумала Анна и решила остаться, хотя отлично сознавала, что решение это неверное. Но прежде она неукоснительно соблюдала правила, и что было толку? Ноль. Она прошла все испытания, а результат – ноль. Вот она и отчаялась, перестала верить, что хорошее поведение и старания угодить оцениваются по заслугам. Так почему бы не воспользоваться удобным случаем, раз уж он подвернулся?
Анна двинулась вокруг опутанных лопастей, время от времени дергая канат. Самый тугой узел был ближе к центру винта, на двух почти диаметрально расположенных лопастях образовалась восьмерка. Анна достала ножовку и принялась пилить волокна каната. Работа продвигалась медленно. Кац снова просигналил, потом еще раз. Она тоже дважды дергала конец в ответ: у меня все в порядке, – и продолжала работать.
Кац просигналил, что посылает ей грифельную доску, Анна повторила сигнал, но переходить к правому борту, чтобы написать ответ, не стала. Как только они прочтут, что она тут обнаружила, ей прикажут немедленно подниматься на поверхность, а там добра не жди. Не лучше ли остаться здесь и закончить начатое? В подводном сумраке Анна, как одержимая, пилила и пилила, точно вор, торопящийся вскрыть сейф, пока не прозвучал сигнал тревоги; при этом она сознавала, что ее угрюмое упорство порождено больным самолюбием, и такое поведение добра не сулит. Но ей уже было все равно. В месте распила веревка натягивалась все туже; Анна чувствовала, что чем меньше остается целых прядей, тем сильнее в них напряжение; вдруг пряди, еще не тронутые ножовкой, завибрировали, точно скрипичные струны. И канат разом лопнул. Звук был настолько громкий, что, несмотря на шипение воздушного шланга, Анна его услышала. Два перепиленных конца повисли в сумрачной глуби; похожие на щупальца пеньковые пряди лениво покачивались в воде. Анна вскарабкалась на винт и стала дергать канат в разных местах, чтобы перераспределить слабину. От напряжения у нее закружилась голова. Внезапно канат начал плавно разматываться, и под тяжестью шпалы два освободившихся конца стали неспешно отплывать от лопастей винта. И вдруг весь канат обвалился в воду и почти сразу, изящно извиваясь и трепеща, канул в подводную тьму.
Теперь деваться некуда: надо подниматься на баржу; при этой мысли Анна впервые почувствовала раскаяние. Ее скромный успех, вполне доступный Грольеру с его газовой горелкой, мгновенно поблек на фоне чудовищного нарушения правил. Хотя платформа еще не причалила к пирсу, Анна уже видела ярко алевший шрам на верхней губе Каца.
– Все, – выпалила она и судорожно сглотнула. – Все уже сделано.
– Что ты, мать твою, о себе вообразила? Я отправил тебе доску, а ты плевать на нее хотела!
Анна почуяла, что из ее скафандра поднимается какой-то звериный, аммиачный запах. Запах страха.