“В битве за Гуадалканал американские самолеты сбили семьдесят семь самолетов япошек!”
“Крупнейшая битва в воздухе! США потеряли всего шесть самолетов!”
– Дай-ка взгляну на твое кольцо, – сказала Брианн.
До отъезда Анна отправилась на Уиллоуби-авеню, в лавку ростовщика возле здания суда, заранее решив купить там самое дешевое кольцо. Однако в лавке она неожиданно для себя замешкалась: сначала примерила золотое колечко (десять каратов) с крошечными бриллиантиками, потом другое, из желтой меди, с изящно выгравированными листочками… Чем дольше она выбирала, тем труднее было на чем-то остановиться. Кольцо как-никак обручальное, носить его придется изо дня в день. Стоит ли покупать медное с вмятинками? От него палец позеленеет… Пока Анна стояла в раздумье, ей вдруг живо представился Декстер Стайлз, и у нее сразу возникло тревожное ощущение, что он где-то рядом. Он сразу отверг бы крохотные бриллиантики: “Бриллиант должен быть большим, чтобы бросался в глаза. А желтую медь от золота не отличить, главное – не ленись полировать кольцо”.
– Неплохо, – сказала Брианн; она провела пальцем по листочкам (утром Анна отполировала их до блеска) и вдруг подмигнула: – У твоего солдата хороший вкус.
На подходе к Центральному вокзалу Брианн плеснула в ложбинку между грудей туалетной воды. И вот она уже флиртует с молодым чернокожим носильщиком. Он перехватил взгляд Анны, и они понимающе усмехнулись: тетке уже под пятьдесят, а от нее по-прежнему разит “Девой озера”.
Через окутанный табачным дымом вокзал торопливо шагали бесчисленные военные, вокруг шум и суета. Поезда переполнены. Брианн пустила в ход все свои, как она выразилась, “приемчики” и получила-таки два самых дешевых билета в спальный вагон от Чикаго до Сан-Франциско; поезд должен был вскоре отойти. Флирт не флирт, а без взятки тут не обошлось, подумала Анна. Шагая сквозь полосы мутного света, косо падавшего из круглых окон в потолке, она вдруг почувствовала, что клеймо неудачницы мало-помалу стирается. Куда ни глянь, всюду женщины в военной или военизированной форме, матери тянут за руки детей.
В вагоне поезда до Чикаго они сели у окна лицом друг к другу. Рядом уселось еще шесть человек. Анне уже незачем было скрывать, что она в положении; она успокоилась, теплая кофта распахнулась, и стал заметен округлившийся живот. Этого, видимо, было достаточно, обстановка сразу переменилась: она чувствовала, что соседи напряглись в догадках и вдруг увидели ее обручальное кольцо. Любопытство было удовлетворено, не хватало только общего вздоха облегчения. Колечко и впрямь оказалось волшебным. Ей предложили веер, стакан воды. Какая силища в маленьком тонком колечке.
Зато вести разговор оказалось не так-то просто. У всех были знакомые на флоте, Анны уклончиво отвечала на вопросы про лейтенанта Чарли Смита, но следом сыпались новые. С этим интервью она все же справилась и поспешно уткнулась сначала в “Таймс”, затем в “Джорнал американ”. И наконец, в “Трагедию Зет” Эллери Куина.
– Ты платье захватила? – вполголоса спросила она тетю.
– Несколько, – ответила Брианн. – Одно краше другого. Но доставать их еще рано. – И прошептала в самое ухо Анны: – Насладись неделькой брака, траур потом наденешь.
Поезд мчался на север; по реке Гудзон разбрелась целая флотилия военных судов. Точно так же Анна ездила с матерью и Лидией в Миннеаполис, но на ее памяти поезда так быстро не мчались. На переездах “Пэйсмейкер” громко гудел, и вывешенное на просушку белье еще долго трепыхалось на веревках, точно стая испуганных скворцов. По коридорам бродили солдаты, играли в карты и вышвыривали из окон окурки. Бешеная скорость вызвала у Анны трепет ожидания чего-то нового. Она неотрывно смотрела в окно, там раз за разом возникали неоглядные города, быстро свертывались и исчезали. Встречные составы пролетали с чудовищной скоростью.
Анна вздремнула и проснулась, когда поезд прибыл в Скенектеди; предвечернее солнце позолотило тянувшиеся вдоль путей фабричные здания. А в Бруклине она сейчас шла бы вместе с Роуз с верфи после рабочего дня, а может быть, пила бы с водолазами пиво в “Овальном баре”. Острое чувство, что ее с корнем вырвали из обычной налаженной жизни, сменилось тупой болью. Что значит уехать далеко… Письмо из Скенектеди пришло бы в Нью-Йорк за сутки. На разговор по телефону понадобилась бы куча мелочи, и вдобавок его то и дело прерывала бы телефонистка. Далеко она заехала.
К закату они прибыли в Сиракьюс и пошли в вагон-ресторан ужинать. Обе взяли куриные котлеты и за едой шепотом обсудили дальнейшие планы: лейтенант Аксел все-таки договорился, Анна получит место на верфи на Мэр-Айленде и будет работать водолазом, пока ее беременность не станет очевидной. Тогда она возьмет отпуск, родит ребенка, подыщет для него няню и вернется на работу уже вдовой.
– Надеюсь, мама приедет, – сказала она.
Брианн сразу надулась.
– А из присутствующих тебе никто не подходит?
– Так ты же детей терпеть не можешь, – рассмеялась Анна.
– Не всех.
– Называешь их паршивцами.
– По некоторым сведениям, бывают исключения, с которыми я очень даже мила.
Анна вскинула голову:
– Ты готова нянчиться с младенцем?
Почему-то этот вопрос прозвучал как предложение. Анна видела, что тетка взвешивает ответ, на ее выразительном лице появилась редкая для нее мина глубокого раздумья.
– Возможно, это – единственное, чем я еще ни разу в жизни не занималась.
Когда они подъезжали к Рочестеру, от прошедшего дня на западе горела лишь ярко-оранжевая полоса. В открытые окна ветер доносил с возделанных полей характерный запах земли и зелени. Справа простиралось озеро Онтарио, иссиня-черное. Анна живо представила себе Роуз, свернувшегося в кровати малыша Мелвина; Роуз дочитывает последнюю главу детектива Джека Эшера. Баскомб уже, наверное, проводил Руби на трамвае до дому и поехал обратно, в свою меблированную комнату. Эти картины вставали перед Анной словно наяву, но теперь она уже не страдала, она смирилась. Все это осталось в прошлом и таяло в космической дали: так она платит за то, что очертя голову рванулась куда-то, поддавшись на посулы этого оранжевого пламени. Она по нему изголодалась, и пусть будет что будет.
Поезд с грохотом мчался на запад; вдруг Анна резко выпрямилась. Ей вспомнился отец. Наконец-то она поняла: Так вот как он, значит, поступил!
Глава 31
Эдди сидел в парке напротив кинотеатра “Эмпресс” и не сводил глаз с входной двери: оттуда должна была выйти Анна. Она смотрела киножурнал “Миссури, линкор Военно-морского флота США”; линкор был построен на Бруклинской верфи, до замужества Анна работала на ней почти год.
Отец хотел пойти вместе с ней посмотреть кино, но она отговорила:
– Ты пропадал невесть где, – сказала она, – и не поймешь, из-за чего столько шуму.
– Можно, я тебя подожду?
– Ты волен делать что хочешь.
Эдди приободрился. Пока что его нынешний приезд складывается лучше, чем первый: тогда он сел в Сан-Франциско на электричку и на ночь глядя позвонил в дверь ее убогой квартирки. Из-за двери донесся плач младенца, и настроение у Эдди сразу упало. Он уже решил улизнуть по-тихому, но тут дверь отворилась, и перед ним возникла она, Анна, только взрослая; она пристально вглядывалась в его лицо.
– Папа, – едва слышно проговорила она.
Эдди прочел на ее лице восторг, смешанный с удивлением, но, возможно, она просто удивилась. Он тоже удивился: перед ним стояла бледная темноглазая женщина в домашнем халате, с рассыпавшимися по плечам волосами.
Анна влепила ему такую пощечину, что у него искры из глаз посыпались.
– Не думай сюда приходить, никогда! – прошипела она и бесшумно закрыла дверь – чтобы не испугать малыша, позже догадался он.
Второй визит состоялся в январе, после трехмесячного плавания на острова Гилберта в должности второго помощника; после “Элизабет Симэн” это был его первый рейс: Эдди никак не мог избавиться от затянувшихся неполадок с желудком. Он специально подгадал приехать, когда Анна на работе: очень уж ему хотелось повидаться с Брианн и познакомиться с “маленьким джентльменом”, как сестра ласково называла крепкого малыша с живыми глазками, которые с упреком таращились на него из корзины.
– А как выглядел его отец? – спросил Эдди, глядя на малыша. – Фотография у вас есть?
– Нет, – с постным видом ответила Брианн. – Все это сложили в саквояж, но в поезде он пропал.
Эдди еще повезло, что не Агнес нянчит младенца. По словам Брианн, в июне прошлого года она сбежала с семейной фермы, чем потрясла свою суровую родню не меньше, чем давним побегом: в семнадцать лет она взяла и удрала в Нью-Йорк. На этот раз она автостопом добралась до города и поступила на работу в Красный Крест. Теперь она уже где-то далеко, работает санитаркой. Ее письма проходят жесткую цензуру военного времени, и Брианн понятия не имеет, где она теперь, но однажды Агнес упомянула густые леса. Скорее всего, в Европе, решили они.
Эдди наблюдал, как малыш, точно неугомонный щенок, без устали болтает ножками:
– Ишь, разошелся, бедняга.
– Никакой он не бедняга, – оборвала его сестра. – Во всем свете не найти младенца, которого обожают и балуют так, как этого маленького джентльмена.
Эдди дивился, до чего легко и умело Брианн управляется с малышом: кормит и следит, чтобы он отрыгивал воздух, будто это ее собственное дитя; даже самая мысль о спиртном казалась в этом доме дикой. Чуть ли не в одно мгновенье – точно картинка в калейдоскопе – его сестра из стареющей шлюхи превратилась в заботливую наседку.
– Слушай, что же ты столько лет подавляла свои материнские инстинкты?
– Ничуть не подавляла, совсем наоборот, но перед кем бисер метала? Перед обманщиками и грубиянами, у которых ума меньше, чем у этого карапуза!
Брианн подхватила младенца на руки и принялась чмокать его куда попало; тот заливался смехом.
– Ну-ка, дорогой братец, – обратилась она к Эдди, – подержи своего внучка.