Джон Дос ПассосМанхэттен
Часть первая1
I. Паром у пристани2
Три дикие чайки кружатся над разбитыми ящиками, над апельсинными корками, над гнилыми кочнами капусты, выглядывающими из-за расщепленных свай. Зеленые волны пенятся под круглым носом, паром тормозит течение, громыхает, глотает взволнованную воду, скользит, медленно входит в гнездо. Жужжат лебедки, грохочут цепи. Ворота распахиваются, шаркают ноги, мужчины и женщины жмутся в деревянном, пропахшем навозом туннеле, тиская и толкая друг друга, как яблоки под прессом.
Держа корзину, точно ночную посудину, в отставленных руках, сиделка открыла дверь в большую, сухую, жаркую комнату с зелеными выцветшими стенами. В воздухе, пропитанном запахом спирта и йодоформа, дрожал мучительный, слабый, унылый крик. Он доносился из ряда корзин, висевших вдоль стены. Поставив свою корзину на пол, поджав губы, сиделка заглянула в нее. Новорожденный ребенок слабо копошился в вате, точно комок земляных червей.
На пароме пожилой мужчина играл на скрипке. У него было обезьянье лицо, стянутое все в одну сторону, и он отбивал такт носком потрескавшегося лакового башмака. Бэд Корпнинг сидел на перилах спиной к реке и наблюдал за ним. Ветерок играл его волосами, выбившимися из-под тесной кепки, и холодил потные виски. Его ноги были покрыты пузырями, усталость давила его свинцовой тяжестью, но когда паром отошел от берега, вздымая ленивые, лепечущие волны, он сразу ощутил какой-то теплый, пронизывающий трепет.
— Скажите-ка, приятель, как далеко от пристани до города? — спросил он молодого человека в соломенной шляпе и полосатом галстуке, стоявшего рядом с ним.
Молодой человек перевел глаза с изношенных башмаков Бэда на красные кисти рук, свисавшие из потертых рукавов куртки, потом на пергаментную, индюшечью шею и встретил напряженный взгляд из-под изломанного козырька.
— Зависит от того, в какое место города вам нужно.
— Мне нужно на Бродвей,3 в центр — туда, где можно достать работу.
— Пройдите один квартал на восток, сверните на Бродвей, прогуляйтесь как следует — может, что и найдете.
— Благодарю вас, сэр. Так и сделаю.
Скрипач обходил толпу с протянутой шляпой, ветер развевал пряди седых волос на его жалкой плешивой голове. Бэд увидел склоненное к нему лицо; глаза, точно две черные шпильки, пронизывали его.
— Нет ничего, — сказал он грубо и отвернулся, глядя на реку, сверкавшую, как лезвие ножа.
Гнилые сваи гнезда затрещали, когда паром стукнулся о них; загрохотали цепи, и толпа вынесла Бэда на берег. Он протиснулся между двумя вагонами с углем и вышел на пыльную улицу. Его колени дрожали. Он глубоко засунул руки в карманы.
На улице стоял фургон-ресторан. Он неуклюже сел на вращающийся стул и долго просматривал меню.
— Яичницу и чашку кофе.
— Перевернуть? — спросил рыжий буфетчик; он стоял за прилавком и вытирал передником мясистые, веснушчатые руки.
Бэд Корпнинг вздрогнул и выпрямился.
— Что?
— Я говорю — яйца перевернуть или вам простую глазунью?
— Да, конечно, переверните. — Бэд снова склонился над прилавком, обхватив голову руками.
— Видать, здорово устали, приятель, — сказал буфетчик, выпуская яйца в шипящий жир сковороды.
— Я не здешний. Сегодня утром я прошел пятнадцать миль.
Буфетчик свистнул сквозь зубы.
— Пришли в город искать работу, а?
Бэд кивнул.
Буфетчик шлепнул шипящую, подрумяненную яичницу на тарелку и пододвинул ее Бэду вместе с хлебом и маслом.
— Я вам кое-что посоветую, приятель. Совет даровой. Побрейтесь-ка, постригитесь и стряхните солому с платья, раньше чем отправитесь искать работу. Легче найдете. Тут с этим очень считаются.
— Я хороший работник, — промычал Бэд с набитым ртом.
— Да я так просто, — сказал рыжий буфетчик и отвернулся к плите.
Когда Эд Тэтчер поднимался по мраморной больничной лестнице, он весь дрожал. Запах лекарств перехватил ему дыханье. Женщина с накрахмаленным лицом смотрела на него из-за конторки. Он постарался придать своему голосу твердость.
— Скажите, пожалуйста, как чувствует себя миссис Тэтчер?
— Поднимитесь наверх.
— А все ли благополучно, мисс?
— Все узнаете у сиделки. Лестница налево, третий этаж, родильная палата.
Эд Тэтчер держал букет цветов, завернутый в зеленую восковую бумагу. Широкие ступеньки уходили у него из-под ног, он стукался носками сапог о медные палки, стягивавшие фибровую дорожку.4 Где-то захлопнулась дверь и оборвала придушенный крик. Он остановил проходившую сиделку.
— Я хотел бы видеть миссис Тэтчер.
— Идите, если вы знаете, где она.
— Ее куда-то перенесли.
— Тогда спросите у конторки в конце приемной.
Он закусил похолодевшие губы. В конце приемной краснолицая женщина смотрела на него, улыбаясь.
— Все прекрасно. Вы — счастливый отец прелестной девочки.
— Видите ли, это наш первый ребенок, а Сузи такая хрупкая… — пролепетал он, моргая.
— О, я понимаю, вы волнуетесь… Можете войти и побеседовать с ней, когда она проснется. Младенец родился два часа тому назад. Только не утомляйте роженицу.
Эд Тэтчер был маленький человек с двумя светлыми пучками усов, с водянистыми серыми глазами. Он схватил руку сиделки и потряс ее, обнажая в улыбке неровные желтые зубы.
— Понимаете, первый ребенок…
— Поздравляю, — сказала сиделка.
Ряды кроватей в желтом свете газа, тяжелый запах сбившихся простынь, лица — толстые, тонкие, желтые, белые. Вот она. Желтые волосы Сузи лежали прядями вокруг маленького, бледного личика, казавшегося сморщенным. Он развернул розы и положил их на ночной столик. Он посмотрел в окно, и ему показалось, что он смотрит в воду. Деревья в садике были окутаны голубой паутиной. На авеню вспыхивали фонари, заливая зеленым сиянием кирпично-красные массивы домов; желоба и трубы врезались в небо, багровое, как мясо. Синие веки приподнялись.
— Это ты, Эд?.. К чему это, Эд? Как ты расточителен.
— Не мог удержаться, дорогая, — ты их так любишь.
Сиделка возилась у кровати.
— Можно посмотреть на малютку, мисс?
Сиделка кивнула. У нее были впалые щеки, серое лицо и сжатые губы.
— Я ненавижу ее, — прошептала Сузи. — Она меня раздражает, эта женщина. Скверная старая дева!
— Не обращай внимания, дорогая, потерпи еще день-два.
Сузи закрыла глаза.
— Ты все еще хочешь назвать ее Эллен?
Сиделка принесла корзинку и поставила ее на кровать около Сузи.
— Какая прелесть! — воскликнул Эд. — Смотри — она дышит. Они намазали ее маслом.
Он помог жене приподняться на локте; желтая прядь ее волос распустилась, упала на его руку.
— Как вы отличаете их, нянюшка?
— Бывает, что и не отличаем, — ответила сиделка, растягивая рот в улыбку.
Сузи жалобно посмотрела на крошечное багровое личико.
— Вы уверены, что это моя?
— Конечно.
— Но ведь на ней нет никакой отметки.
— Я потом отмечу.
— Но моя была черноволосая! — Сузи упала на подушку, задыхаясь.
— У нее чудный светлый пушок, того же цвета, что ваши волосы.
Сузи подняла руки над головой и пронзительно закричала:
— Это не моя, не моя! Уберите ее… Эта женщина украла моего ребенка!
— Дорогая, ради Бога. Дорогая, ради Бога. — Он попробовал натянуть на нее одеяло.
— Скверно, — сказала сиделка, спокойно забирая корзинку. — Надо будет дать ей успокоительное.
Сузи сидела на кровати, выпрямившись.
— Уберите ее! — закричала она и забилась в истерике.
— О Господи! — крикнул Эд Тэтчер, ломая руки.
— Вы лучше уходите, мистер Тэтчер. Она успокоится сразу, как только вы уйдете. Я поставлю розы в воду.
На лестнице он поравнялся с толстым мужчиной, который медленно спускался вниз, потирая руки. Их взгляды встретились.
— Все в порядке? — спросил толстый мужчина.
— Да, кажется, — слабо сказал Тэтчер.
Толстый мужчина повернулся к нему; в его хриплом голосе булькала радость.
— Поздравьте меня, поздравьте меня! Моя жена родила мальчика.
Тэтчер пожал его пухлую маленькую руку.
— А у меня девочка, — робко сказал он.
— Пять лет подряд каждый год по девочке, а теперь, представьте себе, мальчик.
— Да, — сказал Эд Тэтчер, — это великий день.
— Вы не откажетесь, сэр, выпить со мной по этому поводу? Позвольте пригласить вас.
— С удовольствием.
На углу Третьей авеню хлопали решетчатые двери бара. Аккуратно вытерев ноги, они прошли в заднюю комнату.
— Ах, — сказал толстый мужчина (по-видимому, немец), усаживаясь за изрезанный коричневый стол, — семейная жизнь причиняет много беспокойств.
— Совершенно верно, сэр. Это мой первый ребенок.
— Угодно вам пива?
— Пожалуйста, мне все равно.
— Две бутылки «кульмбахского» — моего родного.
Хлопнули пробки, и окрашенная сепией пена поднялась в стаканах.
— За наши успехи… Прозит! — сказал немец и поднял свой стакан. Он отер пену с усов и ударил по столу розовым кулаком. — Не сочтите за нескромность, мистер…
— Меня зовут Тэтчер.
— Не сочтите за нескромность, мистер Тэтчер, если я полюбопытствую — какова ваша профессия?
— Счетовод. Надеюсь в скором времени стать главным счетоводом.
— А я владелец типографии, и зовут меня Зухер, Марк Антоний Зухер.
— Очень приятно, мистер Зухер.
Они пожали друг другу руки над столом между бутылками.
— Главные счетоводы зарабатывают много денег, — сказал мистер Зухер.
— Мне нужно много денег — для моей девочки.
— Дети поглощают много денег, — заметил мистер Зухер густым басом.
— Разрешите угостить вас бутылочкой, — сказал Тэтчер, высчитывая, сколько у него денег в кармане.