Эллен неподвижно сидит за столиком на террасе казино. Горячий запах кушаний и ритм музыки удушливо кружатся вокруг нее; время от времени она намазывает маслом кусочек булки и кладет его в рот. Она чувствует себя очень беспомощной, как муха, пойманная его клейкими, тягучими словами.
— Никто во всем Нью-Йорке, кроме вас, не заставил бы меня идти так далеко… Я слишком много ходил в былые дни. А потом был рассыльным в игрушечном магазине Шварца… Я бегал весь день — только вечером отдыхал в вечерней школе. Я думал, что стану юристом. Все мальчишки с Истсайд мечтают быть юристами. Потом я одно лето служил капельдинером в театре на площади Ирвинга137 и увлекся сценой… Оказалось, что это довольно выгодное дело, только хочу наверстать потерянное. Только об этом я и беспокоюсь. Мне тридцать пять лет, и мне на все наплевать. Десять лет тому назад я был клерком в конторе старого Эрлангера, а теперь многие люди, которым я когда-то чистил сапоги, будут рады и счастливы, если я позволю им подметать полы в моей квартире на Сорок восьмой улице… Я могу вас сейчас повезти, куда вы захотите, как бы дорого, как бы шикарно это ни было… А в былое время мы, ребята, думали, что мы в раю, когда у нас было пять долларов в кармане и мы могли повести наших девушек на Кони-Айленд… Держу пари, что вы жили совсем иначе, Элайн… Я хочу вернуть это старое чувство, понимаете? Куда мы поедем?
— А почему бы нам не поехать на Кони-Айленд? Я никогда там не была.
— Там много простонародья… Но все-таки поехать можно. Поедем! Я вызову мой автомобиль.
Эллен сидит одна и смотрит в свою чашку. Она кладет кусочек сахара на ложку, обмакивает его в кофе, кладет в рот и медленно растирает кристаллики сахара языком о нёбо. Оркестр играет танго.
Луч солнца, пробившись в контору из-под закрытых ставен, прорезал яркой полосой сигарный дым.
— Все очень просто, — цедил Джордж Болдуин. — Гэс, мы легко справимся с этим делом.
Гэс Мак-Нийл, с воловьей шеей, с багровым лицом и тяжелой часовой цепочкой, ползущей по жилету, сидел в кресле, молча кивая головой и посасывая сигару.
При таком положении вещей никакой суд не поддержит подобного иска. Этот иск, по-моему, — чистейшая политика со стороны судьи Коннора. Но есть тут некоторые обстоятельства…
— Вы уже говорили… Послушайте, Джордж, я предоставляю все это темное дело вам. Вы вытянули меня из истсайдского болота, и мне кажется, что вы вытянете меня и теперь.
— Но, Гэс, в том деле вы все время действовали в пределах закона. Если бы это было не так, то я, конечно, не взялся бы за него, даже ради такого старого друга, как вы.
— Вы знаете меня, Джордж… Я никогда никого не оставлял в беде и не хочу, чтобы меня покидали друзья. — Гэс тяжело поднялся на ноги и стал ходить по кабинету, прихрамывая и опираясь на палку с золотым набалдашником. — Коннор — сукин сын! Вы не поверите, но он был порядочный малый до тех пор, пока не попал в Олбени.138
— Я построю мою защиту на том, что ваше поведение в этом деле все время намеренно извращалось. Коннор использовал свое званье судьи ради политических целей.
— Господи, как бы мне хотелось подцепить его наконец! А я-то думал, что он порядочный человек; да он и был порядочным человеком, пока не выдвинулся и не спутался с этими вшивыми республиканцами. Много приличных людей погибло в Олбени.
Болдуин отошел от плоского стола красного дерева и положил руку на плечо Гэса.
— Не теряйте сна из-за этого.
— Я чувствовал бы себя прекрасно, если бы не интербороуские бумаги.
— Какие бумаги? Кто их видел?.. Ну-ка, позовем того парня, Джо… И вот еще что, Гэс. Ради Бога, держите язык за зубами… Если какой-нибудь репортер или вообще кто-нибудь сунется к вам, скажите, что вы ездили на Бермуды… У нас будет достаточно гласности, когда нам понадобится. А теперь мы как раз должны держать газеты в полном неведении, а то за вами будут стаями бегать реформисты.
— А разве вы сами не связаны с реформистами? Вы можете сговориться с ними.
— Гэс, я адвокат, а не политический деятель… Я вообще не впутываюсь в эти дела. Они меня не интересуют.
Болдуин нажал ладонью стоячий звонок. Черноволосая молодая женщина со смуглым лицом и тяжелыми мрачными глазами вошла в комнату.
— Здравствуйте, мистер Мак-Нийл.
— Как вы чудно выглядите, мисс Левицкая!
— Эмили, пришлите того молодого парня, что ждет мистера Мак-Нийла.
Джо О’Киф вошел, слегка волоча ноги, держа в руках соломенную шляпу.
— Здравствуйте, сэр.
— Джо, что сказал Мак-Карзи?
— Союз домовладельцев и подрядчиков решил в понедельник объявить локаут.
— А как ваш союз?
— У нас полная касса денег. Мы будем бороться.
Болдуин сел на край стола.
— Я бы хотел знать, как относится ко всему этому мэр Митчел?
— Шайка реформистов, как всегда, толчет воду в ступе, — сказал Гэс, озлобленно покусывая сигару. — Когда же будет оглашено решение?
— В субботу.
— Прекрасно. Продолжайте держать с нами связь, Джо.
— Хорошо, сэр.
— Да, пожалуйста, не вызывайте меня по телефону. Это неудобно. Видите ли, это не моя контора. Могут подключиться к телефону. Эти молодцы ни перед чем не остановятся. Ну, мы еще увидимся, Джо.
Джо поклонился и вышел. Болдуин нахмурился и повернулся к Гэсу.
— Гэс, я не знаю, что я буду делать, если вы не бросите возиться с рабочим движением. Прирожденный политик, как вы, должен иметь больше здравого смысла. Так вы далеко не уйдете.
— Но весь город ополчился на нас.
— Я знаю множество людей в городе, которые и не подумали ополчаться. Но, слава Богу, это меня не касается. Дело с акциями в порядке, но если вы ввяжетесь еще и в забастовку, то я откажусь от вашего дела. Фирма не может отвечать за такие дела! — прошептал он яростно; потом сказал громко, обычным голосом: — Как поживает ваша жена, Гэс?
Снаружи в сияющем мраморном вестибюле Джо О’Киф в ожидании лифта насвистывал веселую песенку. «Славненькую он завел себе секретаршу, однако!» Он перестал свистеть и медленно выпустил изо рта набранный воздух. В лифте он поздоровался с лупоглазым человеком в клетчатом костюме.
— Хелло, Бэк!
— Ну как, были в отпуску?
Джо стоял, расставив ноги и заложив руки в карманы брюк. Он покачивал головой.
— Нет, еду в субботу.
— А я намерен провести несколько дней в Атлантик-Сити.
— Как это вы устраиваетесь?
— Будьте спокойны — у меня башка работает.
Когда О’Киф вышел на улицу, ему пришлось прокладывать себе дорогу в толпе, собравшейся под навесом подъезда. Аспидное небо, проглядывая между высокими домами, заплевывало улицу серебряными монетами. Мужчины спасались бегством, пряча соломенные шляпы под пиджаки. Две девицы соорудили колпаки из газет и надели их на свои летние шляпки. Проходя мимо них, он поймал взглядом синеву их глаз, румянец губ и блеск зубов. Он быстро добежал до угла и вскочил на ходу в трамвай. Дождь продвигался по улице плотной завесой, блестя, кружась, прибивая к мостовой обрывки газет, танцуя серебряными нитями по асфальту, хлеща по окнам, играя бликами на лаке такси и трамваев. На Четырнадцатой улице не было дождя, воздух был душный.
— Странная штука — погода, — сказал старик, стоявший рядом с О’Кифом.
О’Киф что-то промычал.
— Когда я был мальчиком, я раз видел, как на одной стороне улицы молния ударила в дом, а на противоположный тротуар не упало ни одной капли дождя… А один старик выставил в окно томаты и все ждал дождя.
Пересекая Двадцать третью улицу, О’Киф увидел башню на Мэдисон-сквер. Он спрыгнул с трамвая и по инерции пробежал за ним еще несколько шагов. Потом он отвернул воротник и перешел площадь. На скамейке под деревом дремал Джо Харленд. О’Киф шлепнулся рядом с ним.
— Хелло, Джо, возьмите сигару.
— Хелло, Джо, рад видеть вас, мой мальчик. Благодарю. Давно я не курил таких сигар… Ну, что поделываете?
— Мне что-то скучно последнее время. Возьму в субботу билет на бокс.
— А что с вами?
— Черт его знает… Все как-то не ладится. Я с головой влез в политическую игру, но ничего хорошего в ней не вижу. У нее нет будущего. Эх, если б я был таким образованным, как вы!
— Подумаешь, помогло мне мое образование!
— Не скажите… Если бы я мог выбраться на ту дорогу, на которой вы стояли, я бы уже с нее не сошел, будьте уверены.
— Никто ничего не знает, Джо. Странные вещи случаются с человеком.
— Наверное, женщины и прочее такое?
— Нет, я не это имею в виду… Просто все становится противным.
— Черт возьми, я не понимаю, как это человеку с мошной вдруг все может опротиветь?
С минуту они сидели молча. Солнечный закат сверкал. Синий сигарный дым вился над их головами.
— Посмотрите-ка, какая шикарная баба!.. Посмотрите, как она идет! Ну не прелесть ли? Вот таких я люблю: стройная, гибкая, с накрашенными губами… Много, должно быть, денег стоит гулять с такими бабами.
— Они такие же, как все, Джо.
— Черта с два!
— Нет ли у вас, Джо, лишнего доллара?
— Может, и есть.
— У меня желудок что-то не в порядке… Мне бы надо принять чего-нибудь такого, а я до субботней получки пуст… Вы, надеюсь, не сердитесь? Дайте мне ваш адрес, и я пришлю вам в понедельник утром.
— Черт с ним, не беспокойтесь, встретимся еще.
— Спасибо, Джо. И, ради Бога, не покупайте больше угольных акций, не спросив меня предварительно. Может, я и бывший человек, но прибыльную сделку я могу учуять с закрытыми глазами.
— Я ведь вернул свои деньги…
— Исключительная удача!
— Да, забавно, в общем, что я одалживаю доллар человеку, которому принадлежала половина Уолл-стрит.
— Ну, в сущности у меня вовсе не было так много денег, как обо мне говорили.
— Странно…
— Что именно?
— Вообще странно… Ну, Джо, я, пожалуй, пойду, возьму билет… Говорят, интересный будет бой.