— На кого вы смотрите?
— Здесь несколько друзей Джоджо… Удивляюсь, как они могли попасть сюда. Здесь неподходящее для них место.
— Так всегда бывает, как только я захочу уединиться с кем-нибудь, — сказал Болдуин, криво усмехаясь.
— Мне кажется, что вы всю жизнь делаете только то, что вам хочется.
— Ах, Элайн, если бы вы только позволили мне сделать то, что мне сейчас хочется. Я хочу, чтобы вы позволили мне сделать вас счастливой. Вы, маленькая девочка, так храбро пробиваете себе дорогу в жизни. Вы полны любви, тайны и блеска… — Он запнулся, отпил большой глоток вина и продолжал, багровея: — Я чувствую себя школьником… Я начинаю терять рассудок. Элайн, я готов сделать для вас все на свете.
— Хорошо. Пока я попрошу убрать омары. По-моему, они невкусные.
— Черт!.. Может быть… Человек!.. Я был так взволнован… не замечал, что я ем…
— Закажите мне вместо них цыпленка.
— Бедное дитя, вы, наверно, умираете от голода?
— И немного зелени… Я понимаю теперь, почему вы такой хороший юрист, Джордж. Любой присяжный разрыдался бы, услышав такую страстную речь.
— А вы, Элайн?
— Джордж, пожалуйста, не спрашивайте меня.
За столом, где сидел Джимми Херф, пили виски и содовую. Желтолицый человек со светлыми волосами, тонким кривым носом и детскими синими глазами говорил конфиденциальным певучим голосом:
— Честное слово, полиция чудовищно заблуждается, утверждая, что тут имели место изнасилование и самоубийство. Старик и его очаровательная дочка были убиты, зверски убиты! И вы знаете, кем? — Он ткнул толстым, желтым от табака пальцем в Тони Хентера.
— Не приговаривайте меня к высшей мере, господин судья, я ни в чем не повинен, — сказал тот, опуская длинные ресницы.
— «Черной рукой»!
— Чепуха, Беллок! — рассмеялся Джимми Херф.
Беллок ударил кулаком по столу так, что зазвенели тарелки и стаканы.
— Кэнэрси полон «черных рук», полон анархистов, похитителей детей и нежелательного элемента. Наша обязанность — вывести их на чистую воду и отомстить за бедного старика и его дочь. Мы отомстим за бедную старую обезьяну!.. Кстати, как его звали?
— Макинтош, — сказал Джимми. — Его называли тут Санта-Клаусом. Все признают, что он уже много лет был сумасшедшим.
— Мы не признаем ничего, кроме великой американской нации… Но, черт возьми, что за польза от всех этих дел, когда проклятая война занимает всю первую полосу в любой газете? Я хотел написать статью на целую полосу — ее урезали до половины столбца. Разве это жизнь?
— Вы должны написать, что он был тайным наследником австрийского престола и что его убили по политическим причинам.
— Неплохая идея, Джимми!
— Но это так ужасно… — сказал Тони Хентер.
— Вы думаете, что мы бессердечные звери, Тони?
— Нет, но только я не вижу удовольствия в чтении подобных вещей.
— Это наша повседневная работа, — сказал Джимми. — А вот что действительно приводит меня в ужас, так это мобилизация армий, бомбардировка Белграда, вторженье в Бельгию и прочее. Я просто не могу себе этого представить… Убили Жореса…142
— А кто он такой?
— Французский социалист.
— Эти проклятые французы — выродки, они только и умеют драться на дуэлях да спать с чужими женами. Я держу пари, что немцы будут в Париже через две недели.
— Это не может долго продолжаться, — сказал Фремингхэм, высокий, церемонный человек с пушистыми белокурыми усами, сидевший подле Хентера.
— Я не прочь поехать военным корреспондентом.
— Скажите, Джимми, вы знаете здешнего хозяина? Он, кажется, француз?
— Конго Джека? Знаю, конечно.
— Он хороший малый?
— Ничего себе.
— Пойдем, поговорим с ним. Может быть, он расскажет нам детали убийства. Вот было бы хорошо, если бы можно было пристегнуть это дело к мировой войне!
— Я уверен, — начал Фремингхэм, — что англичане как-нибудь уладят это дело.
Беллок направился к стойке. Джимми последовал за ним. По дороге он увидел Эллен. Ее волосы казались очень красными в свете лампы, стоявшей около нее. Болдуин склонился к ней над столом; губы его были влажны, глаза блестели. Джимми почувствовал, что в его груди развернулась какая-то пружина. Он отвернулся; ему вдруг стало страшно, что она его увидит.
Беллок обернулся и толкнул его в бок.
— Скажите-ка, Джимми, кто эти два молодчика, что сидели с нами?
— Друзья Рут. Я не особенно хорошо их знаю. Кажется, Фремингхэм работает по декоративной части.
За стойкой, под изображением «Лузитании», стоял смуглый человек в белой куртке, плотно облегавшей его широкую грудь гориллы. Он встряхивал волосатыми руками миксер с коктейлем. У стойки стоял лакей с подносом, уставленным стаканами. В стаканах пенился зеленовато-белый коктейль.
— Хелло, Конго, — сказал Джимми.
— Ah, bonsoir, monsieur d’Erf, ça biche?143
— Недурно, Конго. Я хочу познакомить вас с моим другом. Это — Грант Беллок, корреспондент «Америки».
— Очень приятно. Угодно вам выпить?
Лакей поднял звенящий поднос со стаканами на уровень плеча и поднес его, держа на ладони.
— Я думаю, что джин испортит мне вкус виски, но я, пожалуй, все-таки выпью. А вы выпьете с нами, Конго?
Беллок поставил ногу на медную решетку и отхлебнул из стакана.
— Интересно, — начал он медленно, — что у вас тут говорят про это убийство?
— У всякого своя версия.
Джимми заметил, что Конго подмигивает ему глубоко сидящим черным глазом.
— Вы здесь живете? — спросил он, стараясь не рассмеяться.
— Я ночью услышал шум автомобиля, мчавшегося очень быстро с открытым глушителем. Я решил, что он наскочил на что-нибудь, потому что он остановился очень резко и помчался назад еще быстрее.
— А выстрел вы слышали?
Конго с таинственным видом покачал головой.
— Я слышал голоса, раздраженные голоса.
— Черт возьми, я этим делом займусь, — сказал Беллок, допивая коктейль. — Вернемся к девочкам.
Эллен глядела на сморщенное, как грецкий орех, лицо и мертвые, рыбьи глаза лакея, разливавшего кофе, Болдуин сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел на нее из-под опущенных ресниц. Он говорил тихим, монотонным голосом:
— Неужели вы не видите, что я сойду с ума, если вы не будете моей? Вы единственное существо на свете, которым я жажду обладать.
— Джордж, я не хочу, чтобы мною обладал кто бы то ни было. Как вы не понимаете, что женщине нужна свобода. Будьте благоразумны! Мне придется уехать домой, если вы не перестанете.
— Почему же вы позволяли мне ухаживать за вами? Я не из той породы мужчин, с которыми можно играть. Вы это отлично знаете.
Она посмотрела на него большими серыми глазами; свет играл золотыми искорками в коричневых точках ее ириса.
— Ужасно тяжело, когда ни с кем нельзя быть просто другом.
Она посмотрела на свои пальцы, лежавшие на краю стола. Его глаза были устремлены на медное мерцанье ее ресниц. Вдруг он разрезал натянувшееся молчание:
— Ну что ж, давайте танцевать.
J’ai fait trois fois le tour du monde
Dans mes voyages,144 —
напевал Конго Джек, встряхивая волосатыми руками миксер. Узкий, оклеенный зелеными обоями бар взбухал и пузырился журчащими голосами, спиральными испарениями напитков, резким звоном льда и стаканов и изредка — волной музыки из соседней комнаты. Джимми Херф одиноко стоял в углу, потягивая джин с содовой. Невдалеке Мак-Нийл хлопал Беллока по плечу и орал ему в ухо:
— Если биржу не закроют… Боже праведный!.. Перед общим крахом можно будет здорово нажиться… Только не зевать! Паника — самый подходящий случай сделать деньги для человека с головой на плечах.
— Было уже несколько крупных банкротств, а это еще только первый удар грома.
— Случай стучится в дверь к молодому человеку только один раз… Слушайте меня: когда банкротится крупный маклер, честные люди могут благословлять судьбу… Но вы, я надеюсь, не тиснете того, что я вам говорю, в газете? Нет?.. Будьте другом, а то ваш брат газетчик такое напишет, что человек никогда и не говорил. Никому из вас нельзя верить. Тем не менее я скажу вам, что локаут — замечательная штука для подрядчиков. Во время войны все равно никто не будет строиться.
— Да ведь война продлится не более двух недель, и я не вижу, какое она имеет к нам касательство.
— Она имеет касательство ко всему миру… Хелло, Джо, какого черта вы здесь?
— Мне надо поговорить с вами наедине, сэр. Есть важные новости.
Бар постепенно пустел. Джимми Херф все еще стоял в углу, прислонившись к стене.
— Вас никогда не увидишь пьяным, мистер Эрф. — Конго Джек сел в глубине бара выпить чашку кофе.
— Я предпочитаю наблюдать.
— И хорошо делаете. Нет никакого смысла выбрасывать уйму денег, чтобы на следующий день встать с головной болью.
— Неподходящие речи для владельца бара.
— Я говорю, что думаю.
— Послушайте, я давно собираюсь спросить вас… Если вы не имеете ничего против, скажите мне, откуда у вас это имя — Конго Джек?
Конго рассмеялся грудным смехом.
— Сам не знаю… Когда я был мальчишкой и впервые вышел в море, меня называли Конго, потому что у меня были курчавые черные волосы, как у негра. Потом, когда я приехал в Америку и служил на американском пароходе, меня как-то спросили: «Как ты себя чувствуешь, Конго?» А я ответил: «Джек». С тех пор так и прозвали меня — Конго Джек.
— Стало быть, прозвище… А я думал, что вы навсегда останетесь моряком.
— Нет, у моряка несладкая жизнь. Знаете, мистер Эрф, меня всю жизнь преследуют несчастья. Самые ранние мои воспоминания — о том, как меня ежедневно избивает какой-то человек, не мой отец. Потом я удрал и работал на парусниках в Бордо. Знаете Бордо?
— Кажется, я в детстве бывал в Бордо…