— Наверно, бывали… Вы эти вещи понимаете, мистер Эрф. Впрочем, такой человек, как вы, — образованный, воспитанный и прочее такое — не знает, что такое жизнь. Когда мне стукнуло семнадцать лет, я приехал в Нью-Йорк. Ничего хорошего… Я думал только об удовольствиях и веселой жизни. Потом я опять попал на корабль и побывал всюду, в самом аду. В Шанхае я научился говорить по-американски и принюхался к трактирному делу. Возвратился в Фриско и женился. Теперь я хочу быть американцем. И все-таки я несчастный человек… До женитьбы я жил с моей девочкой целый год вместе, и жил замечательно, а когда мы поженились — все пошло прахом. Она издевалась надо мной, называла меня французиком, потому что я плохо говорил по-американски, гнала из дому… Ну, я и сказал ей, чтобы она убиралась к черту. Забавная штука — человеческая жизнь.
J’ai fait trois fois le tour du monde
Dans mes voyages, —
пропел он низким баритоном.
Кто-то положил руку на плечо Джимми. Он повернулся.
— Элли, что случилось?
— Со мной тут один сумасшедший. Вы должны мне помочь избавиться от него.
— Позвольте вам представить Конго Джека. Вы должны познакомиться с ним. Он хороший человек. А это — une très grande artiste,145 Конго.
— Не угодно ли анисовой, сударыня?
— Выпейте с нами… Теперь, когда все ушли, тут очень уютно.
— Нет, благодарю, я пойду домой.
— В разгар вечера?
— Хорошо, я останусь. Только вам тогда придется заняться моим сумасшедшим спутником. Слушайте, Херф, вы видели сегодня Стэна?
— Нет, не видел.
— Он не пришел, а я ждала его.
— Я бы хотел, чтобы вы отучили его пить, Элли. Меня это начинает беспокоить.
— Я не нянька.
— Я знаю, но вы ведь понимаете, что я хочу сказать.
— Ну а что же думает наш друг о войне?
— Я не пойду воевать… У рабочего нет родины. Я приму американское гражданство… Я служил когда-то во флоте, но… — Он хлопнул себя по колену и рассмеялся. — Moi je suis anarchiste, vous comprenez, monsieur?146
— Но тогда вы не можете быть американским гражданином.
Конго пожал плечами.
— Он мне очень нравится, он интересный, — шепнула Эллен на ухо Джимми.
— А вы знаете, почему они воюют?.. Чтобы рабочие не сделали революции… Война отвлечет их. Вот потому-то Вильгельм, и Вивиани,147 и L’Empereur d’Autriche,148 и Крупп,149 и Ротшильд,150 и Морган, все кричат: «Давайте войну!» И что же они делают прежде всего? Они убивают Жореса, потому что он социалист. Правда, социалисты изменили Интернационалу, но все же…
— Но как же они могут заставить людей воевать, если те не хотят?
— В Европе люди были рабами тысячи лет. Не то, что здесь… Я уже раз был на войне. Очень забавно! Я держал бар в Порт-Артуре, совсем еще мальчишкой. Это было очень забавно.
— Я бы хотел быть военным корреспондентом.
— А я могла бы быть сестрой милосердия.
— Быть корреспондентом — хорошая штука… Сидишь себе, пьяный в лоск, где-нибудь в Америке в баре за тысячи миль от сражения.
Они рассмеялись.
— А мы разве не за тысячи миль от сражения, Херф?
— Правильно! Давайте лучше потанцуем. Вы уж меня простите в случае чего — я очень плохо танцую.
— Я толкну вас ногой, если вы собьетесь.
Когда он обнял ее, его руки были как из гипса. Высокие серые стены с грохотом рушились внутри него. Он парил, как воздушный шар, над благоуханием ее волос.
— Следите за вашими ногами и двигайтесь в такт музыке. Двигайтесь по прямой линии, в этом весь секрет.
Ее голос резал воздух, как тонкая, острая, гибкая стальная пила. Локти, лица, выпученные глаза, жирные мужчины и тонкие женщины, тонкие женщины и жирные мужчины вертелись вокруг них. Он был крошащимся гипсом, что-то болезненно грохотало в его груди, она была сложная стальная зубчатая машина, ярко-белая, ярко-синяя, ярко-бронзовая в его руках. Когда они остановились, он почувствовал, как ее грудь и бедро плотно прижались к нему. Он, как скаковая лошадь, вдруг наполнился кровью, дымящейся потом. Ветерок, подувший из открытой двери, вымел табачный дым и спертый розовый воздух из ресторана.
— Херф, я хочу взглянуть на коттедж, где произошло убийство. Поведите меня туда, пожалуйста.
— Я видел достаточно мест, где совершались преступления.
В вестибюле перед ними вырос Джордж Болдуин. Он был бледен как мел, его черный галстук сполз набок, ноздри его тонкого носа, испещренные маленькими красными венами, раздувались.
— Хелло, Джордж!
Его голос хрипел прерывисто, как клаксон.
— Элайн, я искал вас. Я должен поговорить с вами… Может быть, вы думаете, что я шучу?.. Я никогда не шучу.
— Херф, простите, пожалуйста, на одну минуту… Ну, что случилось, Джордж? Вернемтесь к столу… Джордж, я тоже не шутила… Херф, будьте добры, наймите мне такси.
Болдуин схватил ее за кисть руки.
— Довольно вы играли мной, слышите? Когда-нибудь вас пристрелят. Вы думаете, что мной можно играть, как любым сопливым щенком?.. Вы не лучше любой панельной проститутки.
— Херф, я просила вас пойти за такси.
Джимми закусил губы и вышел.
— Элайн, что вы намерены делать?
— Джордж, не приставайте ко мне.
Что-то никелевое блеснуло в руке Болдуина. Гэс Мак-Нийл ринулся вперед и схватил его за кисть своей огромной красной рукой.
— Отдайте, Джордж… Ради Бога, возьмите себя в руки! — Он сунул револьвер в карман.
Болдуин, шатаясь, припал к стене. Большой палец его правой руки сочился кровью.
— Такси подано, — сказал Херф, глядя на их напряженные, бледные лица.
— Ладно, отвезите дамочку домой… Ничего страшного не случилось, просто небольшой нервный припадок. Только не устраивайте паники! — Мак-Нийл орал таким голосом, словно он произносил речь, стоя на ящике из-под мыла.
Метрдотель и девица при вешалке смущенно переглянулись.
— Ничего не случилось… Джентльмен просто немножко нервничает… переработался, утомлен, понимаете? — Мак-Нийл понизил голос до ласкового мурлыканья. — Забудьте об этом.
Когда они садились в такси, Эллен внезапно сказала детским голосом:
— Я забыла… Мы ведь хотели посмотреть место убийства… Пусть он подождет. Я бы хотела немножко пройтись по свежему воздуху.
Пахло солончаком. Ночь была мраморная от облаков и луны. Лягушки в канавах звенели, точно колокольчики.
— Это далеко? — спросила она.
— Нет, сразу за углом.
Их шаги поскрипывали на песке, потом застучали по асфальту. Фонарь осветил их, они остановились, чтобы пропустить автомобиль; запах бензина захлестнул их, потом растаял в запахе солончака.
Серый дом с остроконечной крышей и маленьким крыльцом прямо на дорогу; кругом — сломанный забор, Сзади росла акация. Полисмен расхаживал перед домом взад и вперед, тихо насвистывая. Молочный краешек луны высунулся на минутку из-за облаков, превратил обломок стекла в зияющем окне в фольгу, выхватил из мрака маленькие круглые листья акации и вновь закатился в щель между облаками, как потерянная монета.
Никто не произнес ни слова. Они пошли обратно к гостинице.
— Это правда, Херф, что вы не видели Стэна?
— Не видел. Я даже не представляю себе, где он скрывается.
— Если вы увидите его, скажите ему, чтобы он немедленно позвонил мне… Херф, как назывались те женщины, которые следовали за армией во время французской революции?
— Дайте-ка вспомнить… Кажется, cantonnières.
— Да, что-то в этом роде… Так вот, я хотела бы быть cantonnières.
Электрический поезд свистнул где-то вдалеке, прогрохотал вблизи и исчез в гудящем пространстве.
Истекая звуками танго, ресторан таял розово, как мороженое. Джимми полез вслед за Эллен в такси.
— Нет, я хочу быть одна, Херф.
— Позвольте мне отвезти вас домой… Мне не хочется оставлять вас одну.
— Будьте другом, оставьте меня.
Они не подали друг другу руки. Машина метнула облако пыли и волну бензина ему в лицо. Он стоял на ступеньках; ему не хотелось возвращаться в шум и дым.
Нелли Мак-Нийл сидела одна за столом. Напротив нее боком стоял стул, на котором только что сидел ее муж; на спинке стула висела салфетка. Она пристально смотрела прямо перед собой — танцоры проплывали перед ней, как тени. В конце зала она увидела Джорджа Болдуина, бледного и осунувшегося; он медленно, точно больной, пробирался к своему столу. Он постоял у стола, внимательно проверил счет, заплатил, опять постоял, растерянно поглядывая кругом. Он не мог не видеть ее. Лакей принес на подносе сдачу и низко поклонился. Болдуин обвел мрачным взглядом лица танцующих, круто повернулся и вышел. Вспоминая невыносимую сладость лилий, она почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. Она достала из серебряной сумочки карне151 и быстро пробежала его, ставя крестики серебряным карандашом. Потом подняла голову — усталая кожа ее лица была стянута отвращением — и кивнула лакею.
— Будьте добры, скажите мистеру Мак-Нийлу, что миссис Мак-Нийл хочет поговорить с ним. Он в баре.
— Сараево, Сараево… Телеграфные провода сходят с ума! — орал Беллок у стойки в лица и стаканы.
— Слушайте-ка, — конфиденциально говорил Джо О’Киф, ни к кому в частности не обращаясь, — один парень, работающий на телеграфе, рассказывал мне, что недалеко от Сент-Джона, Ньюфаундленд, было большое морское сражение. Говорят, британцы потопили там сорок немецких военных судов.
— Война сейчас же прекратится.
— Да ведь она еще не объявлена.
— Откуда вы знаете? Кабели так забиты, что невозможно узнать ни одной новости.
— А вы слыхали — на Уолл-стрит еще четверо обанкротились?