— Будь они прокляты! — мрачно говорит Джо О’Киф. — Да, приветливо принимает нас Нью-Йорк…
— Мне наплевать, сержант, — что дождь, что вёдро.
Они проходят вплотную мимо стоящих на якоре пароходов, кренящихся то в одну, то в другую сторону, длинных с низкими трубами, широких с высокими трубами, красных от ржавчины, раскрашенных защитными серо-голубыми полосами и пятнами. Человек в моторной лодке машет руками. Люди в хаки, столпившиеся на серой, залитой дождем палубе парохода, начинают петь:
Пехота, пехота,
С грязью за ушами…
В жемчужном тумане, за низкими строениями Говернор-Айленда маячат высокие пилоны, провода, воздушное кружево Бруклинского моста. Робертсон вытаскивает из кармана сверток и бросает его за борт.
— Что это такое?
— Мазь против насекомых… Мне она больше не нужна.
— Почему это?
— Буду жить в чистоте, найду работу и, пожалуй, женюсь.
— Неплохо придумано! Мне тоже надоело жить бобылем.
— Должно быть, на этих старых калошах люди здорово набивают карманы.
— Да, вот тут-то и наживают деньги.
— Будьте уверены, так оно и есть.
На палубе продолжают петь.
— Мы поднимаемся по Ист-ривер, сержант. Где эти дьяволы намерены высадить нас?
— Я прямо готов вплавь добраться до берега. И подумать только, сколько народу наживалось тут за наш счет… Десять долларов в день платили тут за работу в порту!
— Ничего, сержант, мы тоже кое-чему научились…
— Научились…
Après la guerre finie174
Обратно в Штаты едем…
— Держу пари, что шкипер нахлестался и принял Бруклин за Хобокен.
— Смотрите-ка — Уолл-стрит!
Они проходят под Бруклинским мостом. Над их головой жужжат и ноют трамваи, на мокрых рельсах вспыхивают фиолетовые искры. Позади них, за баржами, буксирами, паромами, высокие серые здания, в белых полосах пара и тумана, громоздятся в пухлые облака.
Пока ели суп, никто не разговаривал. Миссис Меривейл, в черном, сидела во главе овального стола, глядя в окно. Столб белого дыма клубился на солнце над паровозным парком, напоминая ей о муже и о том дне, когда, много лет тому назад, они пришли сюда смотреть квартиру в еще недостроенном доме, пахнувшем штукатуркой и краской. После супа она поднялась и сказала:
— Итак, Джимми, ты вернешься к журналистике?
— Вероятно.
— А Джеймс получил сразу три предложения. По-моему, это замечательно.
— А я думаю, что лучше всего будет работать с майором, — сказал Джеймс Меривейл, обращаясь к Эллен, сидевшей рядом с ним. — Вы знаете майора Гудьира, кузина Елена?
— Гудьира из Буффало? Он заведует иностранным отделом банковского треста.
— Он говорит, что очень скоро выдвинет меня. На фронте мы с ним были друзьями.
— Это будет чудесно, — проговорила Мэзи воркующим голосом. — Правда, Джимми? — Она сидела напротив него, стройная, розовая, в черном платье.
— Он зовет меня поехать в Пайпинг-Рок.
— Это что такое?
— Неужели ты не знаешь, Джимми? Кузина Елена наверняка пила там чай десятки раз.
— Знаешь, Джимпс, — проговорила Эллен, не поднимая глаз, — туда каждое воскресенье ездил отец Стэна Эмери.
— О, вы знали этого несчастного молодого человека? Ужасная история! — сказала миссис Меривейл. — Столько ужаса было в эти годы… А я уже совсем про него забыла.
— Да, я его знала, — сказала Эллен.
Подали жаркое с зеленью и молодой картошкой.
— По-моему, это ужасно нехорошо, — сказала миссис Меривейл, раздав жаркое, — что никто из вас не хочет рассказать нам о фронте… Ведь, должно быть, вы пережили много интересного. Джимми, отчего бы вам не написать об этом книгу?
— Я написал несколько статей.
— Когда же они выйдут в свет?
— Никто не хочет печатать их… Я со многими людьми радикально расхожусь во взглядах…
— Миссис Меривейл, я сто лет не ела такой замечательной молодой картошки.
— Да, картошка вкусная… Я умею варить ее.
— Да, то была великая война, — сказал Меривейл. — Где ты был в день перемирия, Джимми?
— В Иерусалиме с Красным Крестом. Нелепо, правда?
— А я в Париже.
— И я тоже, — сказала Эллен.
— Значит, вы тоже были за океаном, Елена?.. Я когда-нибудь все равно буду называть вас просто Еленой, так что уж разрешите начать теперь… Вот замечательно! Вы там познакомились с Джимми?
— О нет, мы старые друзья… Но мы и там часто сталкивались. Мы работали в одном и том же отделе Красного Креста — в отделе печати.
— Настоящий военный роман, — пропела миссис Меривейл. — Как это интересно!
— Так вот, друзья, дело обстоит так! — орал Джо О’Киф; пот градом катился по его красному лицу. — Будем добиваться военной премии или нет?.. Мы дрались за них, мы поколотили немцев — так или не так? А теперь, когда мы вернулись, нам преподносят кукиш. Работы нет, наши девушки повыходили тем временем замуж за других парней… Когда же мы требуем честного, справедливого, законного вознаграждения, с нами обращаются как с бандой бродяг и бездельников… Можем мы это потерпеть?.. Нет!.. Можем мы потерпеть, чтобы шайка политиканов обращалась с нами так, словно мы пришли с черного хода просить у них милостыню?.. Я вас спрашиваю…
Затопали ноги.
— Нет! К черту! Долой! — заорала толпа.
— А я добавлю: к черту политиканов! Мы начнем кампанию во всей стране… Мы обратимся к великому, славному, великодушному американскому народу, за который мы сражались, проливали кровь, жертвовали жизнью.
Длинный зал арсенала загремел аплодисментами. Калеки в первом ряду стучали по полу своими костылями.
— Джо — молодчина, — сказал безрукий одноглазому соседу с искусственной ногой.
— Это верно, Бэдди.
Когда собравшиеся стали выходить, предлагая друг другу папиросы, в дверях появился человек. Он закричал:
— Заседание комитета! Заседание комитета!
Четверо уселись вокруг стола в комнате, которую им уступил начальник арсенала.
— Давайте закурим, товарищи. — Джо подошел к конторке начальника и достал из нее четыре сигары. — Он не заметит.
— В сущности, это невинное жульничество, — произнес Сид Гарнетт, вытягивая длинные ноги.
— А горяченькой ты там случайно не нашел, Джо? — спросил Билл Дуган.
— Нет. Да я и не пью теперь.
— Я знаю место, где можно достать настоящее довоенное виски по шесть долларов за кварту, — вставил Сегал.
— А где достать шесть долларов?
— Слушайте, товарищи, — сказал Джо, садясь на край стола, — займемся делом. Мы должны во что бы то ни стало создать денежный фонд. Согласны вы с этим?
— Все согласны, конечно, — сказал Дуган.
— Я знаю многих буржуев, которые тоже находят, что с нами поступили по-свински… Мы назовемся «Бруклинским агитационным комитетом по проведению военной премии»… Бесполезно делать что-либо, не подготовившись… Так как же, ребята, со мной вы или против меня?
— Конечно, с тобой, Джо. Поговори с ними, а мы назначим срок.
— Хорошо, пусть тогда Дуган будет председателем — он с виду получше других.
Дуган вышел, весь красный, и начал, заикаясь, говорить что-то невнятное.
— Ах ты красавец! — взвизгнул Гарнетт.
— …И я думаю, что мне лучше быть казначеем, потому что у меня есть опыт в этом деле.
— Потому что ты жуликоватее других, — тихо проговорил Сегал.
Джо выдвинул нижнюю челюсть:
— Слушай, Сегал, ты с нами или против нас? Лучше скажи откровенно, если ты не наш.
— Верно, перестань дурачиться, — сказал Дуган. — Джо доведет дело до конца, ты это знаешь, так что лучше перестань дурачиться… А если тебе не нравится, можешь убираться.
Сегал потер тонкий крючковатый нос.
— Да ведь я пошутил, парни. Я не думал ничего дурного.
— Слушай, — продолжал Джо сердито, — как ты думаешь, на что я трачу время?.. Вчера я отказался от пятидесяти долларов в неделю — вот Сид свидетель. Ты видал, Сид?
— Конечно, видал, Джо.
— Ладно, не кипятитесь, братцы, — сказал Сегал, — я ведь только хотел подразнить Джо.
— Ну конечно… Сегал, ты должен быть секретарем — ты знаком с конторской работой…
— Конторская работа?
— Ну да, — сказал Джо, выпятив грудь. — У нас будет свой стол в конторе одного моего знакомого… Мы уже договорились. Он нам даст место до тех пор, пока мы не сорганизуемся, а потом подыщем себе подходящее помещение. В наше время без внешнего блеска далеко не уедешь.
— А я кем буду? — спросил Сид Гарнетт.
— Членом комитета, тупая голова!
После заседания Джо О’Киф пошел, посвистывая, вниз по Атлантик-авеню.175 Было уже поздно, и он торопился. В кабинете доктора Гордона горел свет. Джо позвонил. Бледный мужчина в белом халате открыл дверь.
— Хелло, доктор.
— Это вы, О’Киф? Входите, сынок.
Что-то в голосе доктора стиснуло ему хребет, точно холодная рука.
— Ну, что слышно с реакцией, доктор?
— Положительная.
— Господи!
— Не волнуйтесь, сынок, мы вас вылечим в несколько месяцев.
— «Месяцев»?
— Что вы хотите?.. По самым сдержанным статистическим данным, пятьдесят пять процентов людей, которых вы встречаете на улице, больны сифилисом.
— Я ведь всегда соблюдал осторожность.
— На войне это неизбежно.
— Избавиться бы!..
Доктор рассмеялся.
— Вы, вероятно, хотите избавиться от симптомов. Это зависит от вливаний. Вы у меня скоро будете здоровы, как новенький доллар. Хотите сейчас сделать вливание? У меня все готово.
Руки О’Кифа похолодели.
— Хорошо, можно. — Он заставил себя рассмеяться. — Воображаю… Я под конец превращусь в ртутный термометр.
Доктор сипло захохотал.
— Будете напичканы мышьяком и ртутью, а?.. То-то и есть.
Ветер дул холоднее. Его зубы стучали. Он шел домой сквозь скрежет чугунной ночи. «С ума сойти можно, когда он втыкает иглу!» Он до сих пор чувствовал боль от укола. Он заскрипел зубами. «Но зато потом мне будет везти… Мне будет везти…»