— И вдруг сверкает страшная молния, и огненный шар влетает в одно окно и вылетает в другое.
— Убило его? — Полковник пустил под потолок синий клуб дыма.
— Что такое? Вы говорите, Боба Ингерсолла убило молнией? — пронзительно крикнула Ольга. — Так ему и надо, гнусному атеисту!
— Нет, не убило. Но он постиг сущность жизни и стал методистом.
— Странно! Почему это актеры так часто становятся проповедниками?
— Иначе их никто не хочет слушать! — каркнул человек с бриллиантовой запонкой.
Оба лакея стояли за дверью и прислушивались к разговору.
— Tas de sacrés cochons… sporca madonna!40 — прошипел старый лакей.
Эмиль пожал плечами.
— Эта брюнетка весь вечер делала тебе глазки. — Он наклонился к Эмилю и подмигнул. — Может, подцепишь рыбешку, а?
— Ну их, с их грязными болезнями!
Старый лакей хлопнул себя по ляжке.
— Никуда не годится современная молодежь… Когда я был молод, я не зевал.
— Они даже не глядят на нас, — сказал Эмиль, стиснув зубы. — Автомат во фраке, и больше ничего.
— Подожди, приучишься.
Дверь открылась. Они почтительно поклонились бриллиантовой запонке. Кто-то нарисовал карандашом пару женских ножек на пластроне его сорочки. Яркие пятна горели на его щеках. Нижнее веко одного глаза отвисло, и это придавало его лицу саркастическое выражение.
— Что за черт, Марко, что за черт… — бормотал он. — Нам нечего пить. Принесите две кварты «Атлантического океана»…
— De suite, monsieur. — Старый лакей поклонился. — Эмиль, скажи Огюсту, immédiatement et bien frappé.41
Когда Эмиль бежал по коридору, к нему донеслось пение:
О, если б океан сплошным шампанским был…
Лунолицый и бутылконосый возвращались под руку из уборной, лавируя между пальмами.
— Эти проклятые дураки кормят так, что меня тошнит.
— Да, это не те ужины с шампанским, что мы едали в Фриско в былые времена.
— Да, то были славные времена.
— Между прочим… — Лунолицый выпрямился и прислонился к стене. — Холлиок, старина, вы видели мою статью о каучуковой промышленности в утренней газете? Капиталисты погрызут этот камешек… как мышки…
— Что вы знаете о каучуке? Дрянь товар…
— Подождите и присмотритесь, Холлиок, старина, иначе вы потеряете замечательный шанс. Пьян я или трезв, а запах денег я чую издалека.
— Почему же у вас их нет? — Красное лицо носатого сделалось пурпурным; он перегнулся пополам и разразился хохотом.
— Потому что я всегда втягиваю в дело моих друзей, — сказал другой очень серьезно. — Эй, человек. Где отдельный кабинет?
— Par ici, monsieur.42
Красное плиссированное платье промелькнуло мимо них. Маленькое овальное лицо, обрамленное плоскими темными прядями, жемчужные зубы, открытые в улыбке.
— Фифи Уотерс! — закричали все.
— Дорогая Фифи, приди в мои объятия!
Ее поставили на стол; она стояла, перебирая ножками. Шампанское пенилось в ее бокале.
— С веселым Рождеством!
— С Новым годом!
Красивый молодой человек, приехавший с Фифи Уотерс, пел и танцевал, мотаясь вокруг стола:
Мы пошли на базар к зверям,
Были звери и птицы там,
Павиан большой,
Озарен луной,
Расчесывал длинные волосы.
— Оп-ля! — крикнула Фифи Уотерс и взъерошила седые волосы человека с бриллиантовой запонкой. — Оп-ля! — Она спрыгнула со стола и закружилась по комнате, высоко вскидывая юбки. Ее стройные ноги, в блестящих черных шелковых чулках и красных трусиках с розетками, мелькали перед лицами мужчин.
— Она сумасшедшая! — воскликнула дама в диадеме.
— Оп-ля!
Холлиок покачивался, стоя в дверях, нахлобучив цилиндр на багровую шишку носа. Она гикнула, дрыгнула ногой и сбила с него цилиндр.
— Вот это удар! — закричали все.
— Вы мне выбили глаз!
Она уставилась на него своими круглыми глазами и вдруг залилась слезами, припав к груди с бриллиантовой запонкой.
— Я не хочу, чтобы меня оскорбляли! — рыдала она.
— Протрите другой глаз!
— Принесите бинт!
— Ей-богу, она могла ему выбить глаз!
— Эй, человек, скорее кэб!
— Доктора!
— Ну и бедлам, дружище!
Спотыкаясь и прижимая к глазу платок, мокрый от слез и крови, бутылконосый вышел.
Женщины и мужчины двинулись за ним; молодой человек со светлыми волосами вышел последним, покачиваясь и напевая:
Павиан большой,
Озарен луной,
Расчесывал длинные волосы.
Фифи Уотерс рыдала, уронив голову на стол.
— Не плачьте, Фифи, — сказал полковник, который все еще сидел на своем месте. — Вот это вас успокоит. — Он пододвинул ей бокал шампанского.
Она потянула носом и стала пить маленькими глотками.
— Хелло, Роджер! Как поживает мальчик?
— Очень хорошо, благодарю вас… Знаете, я устал. Весь вечер с этими крикунами…
— Я голодна.
— Кажется, ничего съедобного не осталось.
— Я не знала, что вы здесь, иначе я пришла бы раньше, честное слово.
— Правда, пришли бы? Это очень мило.
Пепел упал с сигары полковника. Он поднялся.
— Знаете, Фифи, я возьму кэб, и мы поедем кататься в парк.
Она допила шампанское и радостно кивнула.
— Боже, уже четыре часа.
— Вы тепло одеты, не правда ли?
Она опять кивнула.
— Прелестная Фифи… Вы прекрасны… — Лицо полковника расплылось в улыбку. — Ну, едем!
Она недоуменно осматривалась кругом.
— Я как будто приехала с кем-то?
— Неважно.
В передней они наткнулись на красивого юношу — он спокойно блевал в пожарное ведро под искусственной пальмой.
— Оставим его тут, — сказала она, вздернув носик.
— Неважно, — сказал полковник.
Эмиль подал пальто. Рыжеволосая девица ушла домой.
— Эй, мальчик! — Полковник помахал тросточкой. — Позовите, пожалуйста, кэб, но выберите приличную лошадь и трезвого кучера.
— De suite, monsieur.
Небо над крышами и трубами было как сапфир. Полковник несколько раз глубоко вдохнул воздух, пахнувший рассветом, и бросил свою сигару в сточную канаву.
— Что вы скажете насчет завтрака у Клермонта? Тут совершенно нечего было есть. Это мерзкое сладкое шампанское… Фу!
Фифи хихикнула. Полковник осмотрел копыта лошади и погладил ее морду; они сели в кэб. Полковник бережно обнял Фифи, и они уехали. Эмиль секунду стоял у дверей ресторана, разглаживая бумажку в пять долларов. Он устал, и у него болели ноги.
Когда он вышел с черного хода из ресторана, то увидел Конго, который ждал его, сидя на ступеньках. Лицо Конго казалось зеленым и замерзшим над поднятым воротником куртки.
— Это мой друг, — сказал Эмиль, обращаясь к Марко. — Мы приехали с ним на одном пароходе.
— Нет ли у тебя коньяку? Какие славные курочки выходили отсюда.
— Что с тобой?
— Потерял место, вот и все. Невтерпеж стало. Пойдем, выпьем кофе.
Они заказали кофе и орехи в тесте в фургоне-ресторане, стоявшем на пустыре.
— Eh bien,43 как вам нравится эта чертова страна? — спросил Марко.
— Почему чертова? Она мне все-таки нравится. Всюду одинаково. Во Франции вам платят плохо, а живете вы хорошо. Тут вам платят хорошо, а живете вы плохо.
— Questo paese е completamente solo sopra.44
— Я думаю, что снова уйду в море.
— Почему вы не говорите по-английски? — спросил буфетчик с лицом, похожим на кочан цветной капусты, поставив три чашки кофе на стойку.
— Если мы будем говорить по-английски, — проворчал Марко, — то вам, пожалуй, не понравится то, что мы говорим.
— Почему вас выставили?
— Merde! Не знаю, у меня был разговор со старым верблюдом-управляющим. Он жил рядом с конюшней и заставлял меня делать все — от чистки экипажей до мытья полов в его квартире. Его жена — ужасная рожа. — Конго втянул губы и скосил глаза.
Марко рассмеялся.
— Santissima Maria putana!45 A как вы с ним сговаривались?
— Они указывали на какой-нибудь предмет, а я кивал головой и говорил «хорошо». Я приходил в восемь и работал до шести, а они с каждым днем наваливали на меня все больше и больше грязной работы. Вчера вечером они приказали мне вычистить уборную, а я покачал головой. Это, дескать, бабья работа. Она ужасно рассердилась и начала визжать. Тогда я заговорил по-английски. «Идите к черту», — сказал я ей. Тогда пришел старик, выгнал меня на улицу кучерской плетью и сказал, что не заплатит мне за отработанную неделю. Пока мы с ним спорили, он позвал полисмена, а когда я попытался объяснить полисмену, что старик мне должен десять долларов за неделю, он сказал: «Ах ты, паршивая вошь!» — и ударил меня палкой.
Марко весь побагровел.
— Он назвал вас паршивой вошью?
Конго кивнул головой.
— Сам он поганый ирландец, — проворчал Марко по-английски. — Осточертел мне этот гнусный город! Во всем мире одно и то же: полиция избивает нас, богатеи надувают нас на нашем нищенском жалованье, а чья вина? Dio cane!46 Ваша вина, моя вина, вина Эмиля.
— Не мы создавали мир, а они или, может быть, Бог.
— Бог на их стороне, как и полиция. Настанет день, когда мы убьем Бога. Я — анархист.
Конго затянул:
— Les bourgeois à la lanterne, nom de Dieu!47
— Вы из наших?
Конго пожал плечами.
— Я не католик и не протестант. У меня нет денег и нет работы. Посмотрите! — Конго ткнул грязным пальцем в разорванную коленку. — Вот вам анархизм. К черту! Я поеду в Сенегал и сделаюсь негром.