Наверно, теперь русские бумаги немного поднимутся… Ветераны войны посетили президента. Еще один несчастный случай на Одиннадцатой авеню. Молочник тяжело изувечен…
«Ага, вот материал для славного процесса с иском за увечье!»
Огэстос Мак-Нийл, проживающий в доме № 253 по 4-ой улице, ехавший на тележке молочной фермы «Эксцельсиор и K°», сегодня утром попал под поезд, шедший по Центральному нью-йоркскому пути. Мак-Нийл тяжело изувечен…
«Надо затеять дело против железной дороги. Ей-богу, я должен поймать этого человека и заставить его подать в суд на железную дорогу…»
Еще не пришел в сознание…
«Может быть, он уже умер. Ну, тогда его жена имеет еще больше шансов выиграть процесс. Сегодня же пойду в больницу, надо опередить других ходатаев». Он решительно откусил кусочек хлеба и энергично прожевал его. «Конечно, нет, я пойду к нему на дом и узнаю, есть ли у него жена, мать или кто-нибудь в этом роде. «Простите, миссис Мак-Нийл, что я навязываюсь вам. У вас такое страшное горе, но мне необходимо узнать… Я как раз занят одним крупным процессом…» Он допил кофе и заплатил по счету.
Твердя «253, Четвертая улица», он нанял экипаж до Бродвея, потом пошел по Четвертой улице и перешел Вашингтон-сквер.55 Деревья распростерли на фоне серо-синеватого неба хрупкие багряные ветки. Великолепные здания с широкими окнами пылали розово, беззаботно, богато. Самое подходящее место для адвоката с большой солидной практикой. Посмотрим, посмотрим… Он пересек Шестую авеню и углубился в грязную западную часть города, где пахло конюшней, а на тротуарах валялись отбросы и ползали дети. Какой ужас жить среди ирландцев и иностранцев, отбросов всего мира! У дверей дома № 253 было множество звонков без надписи. Женщина в платье из бумажной ткани, с рукавами, засученными над колбасообразными руками, высунула из окна седую голову.
— Скажите, пожалуйста, здесь живет Огэстос Мак-Нийл?
— Он лежит в больнице. Где ему еще быть?
— Без сомнения. А может быть, здесь живет кто-нибудь из его родных?
— А что вам от них надо?
— У меня к ним дело.
— Поднимитесь на верхний этаж, там найдете его жену. Но я не думаю, чтобы вам удалось ее увидеть, — бедняжка ужасно потрясена несчастьем, случившимся с ее мужем. Они только полтора года, как повенчались.
Лестница была испещрена следами грязных ног и кое-где посыпана золой. Наверху он увидел свежевыкрашенную темно-зеленую дверь и постучал.
— Кто там? — раздался женский голос.
Он вздрогнул. «Должно быть, молоденькая».
— Миссис Мак-Нийл дома?
— Да! — ответил звонкий женский голос. — В чем дело?
— Я по поводу несчастного случая с мистером Мак-Нийлом.
— «По поводу несчастного случая»?
Дверь осторожно приоткрылась. У нее был резко очерченный, молочно-белый нос, такой же подбородок и масса волнистых рыжевато-коричневых волос, которые мелкими, плоскими кудрями лежали на ее высоком, узком лбу. Серые глаза остро и подозрительно посмотрели ему прямо в лицо.
— Могу я с вами минуту поговорить о несчастном случае с мистером Мак-Нийлом? Существует целый ряд законов, и я считаю своим долгом поставить вас о них в известность… Кстати, я надеюсь, ему лучше?
— О да. Он скоро вернется домой.
— Можно войти? Это довольно долго объяснять.
— Я думаю, что можно. — Ее пухлые губки сложились в лукавую улыбку. — Я думаю, вы меня не съедите.
— Нет, честное слово, не съем. — Он нервно рассмеялся.
Она повела его в темную гостиную.
— Я не открываю ставен, чтобы вы не видели беспорядка.
— Позвольте представиться, миссис Мак-Нийл: Джордж Болдуин, восемьдесят восемь, Мэйден-лейн. Моя специальность, видите ли, — несчастные случаи вроде вашего. В двух словах: вашего мужа переехал поезд и он чуть не погиб из-за преступной халатности служащих Нью-йоркской центральной железной дороги. Вы имеете все основания возбудить дело против железной дороги. Я также думаю, что «Эксцельсиор и K°» предъявит иск за убытки, причиненные фирме несчастным случаем, то есть за потерю лошади, тележки и тому подобное.
— Вы хотите сказать, что Гэсу возместят все убытки?
— Совершенно верно.
— А как вы думаете, сколько он получит?
— Ну, это зависит от того, насколько тяжелы его увечья, от судебного решения и, может быть, от ловкости адвоката. Я думаю, десять тысяч долларов — подходящая сумма.
— А вы сейчас не берете денег?
— Гонорар адвоката редко уплачивается до того, как дело доведено до успешного конца.
— А вы настоящий адвокат? Правда? Вы выглядите слишком молодым.
Серые глаза метнули на него взгляд. Оба рассмеялись. Он почувствовал, как теплая, неизъяснимая волна пробежала по его телу.
— Я адвокат, моя специальность — несчастные случаи. Не далее как в прошлый вторник я взыскал шесть тысяч долларов в пользу одного клиента, который попал под почтовый фургон. В настоящее время, как вам, вероятно, известно, поднята усиленная кампания за упорядочение уличного движения на Одиннадцатой авеню. Момент, как мне кажется, чрезвычайно подходящий.
— Скажите, вы всегда так говорите? Или только в деловом разговоре?
Он откинул голову и рассмеялся.
— Бедный, старый Гэс, я всегда говорила, что ему везет!
Плач ребенка раздался из-за перегородки.
— Что это такое?
— Это ребенок. Малютка все время только пищит.
— Так у вас есть дети, миссис Мак-Нийл? — Это открытие несколько охладило его.
— Только один. А что?
— Ваш муж лежит в больнице скорой помощи?
— Да, и я думаю, что вам позволят повидаться с ним, если вы по делу. Он ужасно стонет.
— Если бы я мог достать несколько свидетелей…
— Майк Дойни, полисмен, все видел. Он приятель Гэса.
— Ей-богу, это верное дело! Мы им покажем. Я пойду прямо в больницу.
Новый взрыв плача раздался из соседней комнаты.
— Ах ты, дрянь, — прошептала она, скривив лицо. — Деньги нам очень пригодились бы, мистер Болдуин.
— Ну, мне пора. — Он взял шляпу. — Я, конечно, сделаю все возможное. Можно заходить к вам время от времени и докладывать о ходе дела?
— Надеюсь, вы придете.
Когда они прощались, стоя у дверей, он не мог сразу отпустить ее руку. Она покраснела.
— Ну, до свиданья и большое спасибо за то, что вы зашли, — сказала она.
Чувствуя головокружение и спотыкаясь, Болдуин спустился по лестнице. Кровь стучала ему в виски. «Самая красивая девочка, какую я когда-либо видел». На улице шел снег. Снежные хлопья робко ласкали его пылавшие щеки.
Небо над парком56 было усеяно маленькими облачками, точно лужайка белыми цыплятами.
— Алиса, пойдем по этой тропинке.
— Нет, Эллен, папа приказал мне идти из школы прямо домой.
— Трусиха!
— Эллен, ты ведь знаешь, как воруют детей.
— Я же тебя просила не называть меня Эллен.
— Ну хорошо, Элайн.
На Эллен было новое черное шотландское платьице. Алиса носила очки; ноги у нее были тонкие, как шпильки.
— Трусиха!
— Вот видишь, какие страшные люди сидят на скамейке. Идем, Элайн, красотка, идем домой!
— А я не боюсь. Я умею летать, как Питер Пен в сказке.
— Что же ты не летаешь?
— Сейчас не хочется.
Алиса начала хныкать:
— Эллен, какая ты скверная! Ну идем же домой, Элайн.
— Нет, я пойду гулять в парк.
Эллен спустилась с лестницы. Алиса несколько секунд стояла на верхней площадке, балансируя то на одной, то на другой ноге.
— Трусиха, трусиха, трусиха! — закричала Эллен.
Алиса убежала плача:
— Я скажу твоей маме.
Эллен шла по асфальтовой дорожке между кустами, высоко вскидывая ноги.
В новом шотландском платьице, купленном мамой в магазине Херна, Эллен шла по асфальтовой дорожке, высоко вскидывая ноги. Серебряная брошка сверкала на плече нового черного шотландского платьица, купленного мамой в магазине Херна. Элайн из Ламмермура шла к венцу.57 Невеста. Там-там-там, там-там-там — гудят волынки по полям! У человека на скамье пятно под глазом. Подстерегающее, черное пятно. Черное, подстерегающее пятно. Черный шотландец, похититель детей. Среди шелестящих кустов похитители детей — на черной страже. Эллен уже не вскидывает ноги. Эллен ужасно боится черного шотландца, похитителя детей, огромного, скверно пахнущего шотландца с черным пятном под глазом. Она боится бежать. Ее отяжелевшие ноги шаркают по асфальту — она пытается бежать по дорожке. Она боится повернуть голову. Черный шотландец, похититель детей, в двух шагах за ней. «Когда я добегу до фонаря, я догоню няньку с ребенком, когда я догоню няньку с ребенком, я добегу до большого дерева, когда я добегу до большого дерева… Ох, как я устала… Я пробегу по Центральному западному парку и прямо по улице домой». Она боялась свернуть. Она бежала, и у нее кололо в боку. Она бежала до тех пор, пока во рту у нее не стало горько.
— Куда ты бежишь, Элли? — спросила Глория Дрэйтон; она прыгала через скакалку на опушке парка.
— Так мне хочется! — задыхаясь, сказала Эллен.
Винная вечерняя заря окрашивала тюлевые занавески и просачивалась в голубой мрак комнаты. Они стояли у стола. Звездные нарциссы в горшке, еще завернутом в папиросную бумагу, блестели фосфорическим блеском и издавали влажный запах земли, смешанный с острым, бесстыдным ароматом.
— Вы очень любезны, мистер Болдуин. Я завтра снесу цветы Гэсу в больницу.
— Ради Бога, не называйте меня так.
— Но мне не нравится имя Джордж.
— А мне нравится ваше имя, Нелли.
Он стоял, глядя на нее. Тяжелый аромат струился с ее рук. Его руки болтались, как пустые перчатки. Ее глаза почернели, зрачки расширились, припухшие губы тянулись к нему из-за цветов. Она подняла руки, чтобы закрыть лицо. Он обнял ее худенькие плечи.