Юнг смущенно улыбнулся.
— Но не будем горячиться, — подвел итог Фрейд. — Эта новая теория мне кажется рискованной, и я не буду ее развивать, пока не увижу Грейс.
Он подумал о том, что в его выводах, возможно, была некая двусмысленность. Не таилось ли в его колебаниях, появившихся при мысли об инцесте, желание хотя бы мысленно защитить Грейс от такой жестокости?
— Однако вы разделяете мое мнение о том, что прошлое Корда психологически близко прошлому убийцы? — настойчиво спросил Юнг.
— Убийца увлекается алхимией, и в детстве он пережил некие ужасные события… — Фрейд кивнул: — Да, вы на правильном пути.
— Отлично, — сказал Юнг, беря пиджак.
— Вы уходите?
— Я должен увидеться с Анной. Она не подходит к телефону, а я хочу услышать от нее ответ на один вопрос.
— Какой?
— Я предложил ей бросить все и приехать ко мне в Европу…
— А ваша семья? — Фрейд от удивления чуть не выронил сигару.
— Мы найдем способ все уладить… Но я должен быстро склонить Анну к решению. Ее муж завтра возвращается из путешествия.
— Вы сошли с ума!
— Почему?
— Вы делаете все что вам заблагорассудится, не думая о последствиях!
Фрейд был вне себя. Он сурово смотрел на Юнга, на лице которого появилось упрямое выражение ребенка, решившего ответить на выговор новой глупостью. Подумать только, совсем недавно он считал его своим «любимым сыном»!
— Закончим этот разговор в другой раз, — заключил Фрейд. И вышел первым, не ожидая ответа.
25
В мастерской Дэниела Бернэма кипела работа. Помощники подносили огромные рулоны бумаги, разворачивали их перед архитекторами, самозабвенно создававшими чертежи при помощи линейки и циркуля. Висевшие на стенах планы, фотографии недавно законченных зданий, чертежи круглых башен и домов, упрятанных под мосты, свидетельствовали о неистовом желании строить, производившем сенсацию на Манхэттене.
Бернэм, человек с густой рыжей шевелюрой и обвислыми усами, принял двоих полицейских в кабинете, свет в который падал сквозь стеклянный потолок. Одна из стен также оказалась стеклянной, что позволяло Бернэму наблюдать за работой своей команды.
— Только я смогу уделить вам не очень много времени, — предупредил Бернэм полицейских. — Через час я уезжаю в Чикаго.
— Только от вас зависит, насколько долгой будет наша беседа, — сказал Кан.
Бернэм пригладил усы:
— Августа Корда будет трудно заменить, и это все, что я могу сказать о его смерти. В наше время не много найдется таких же смельчаков.
— Избавьте нас от штампов.
Кану показалось, что он шокировал архитектора, но инспектору было на это наплевать. Чтобы одержать верх, нужно было сразу нанести несколько ударов.
— Вы проектировали дом Августа Корда на Коламбус-авеню?
— Пять лет назад.
— В этом доме есть тайные помещения, не указанные в кадастровом плане. Вы, как и любой другой гражданин, по закону обязаны предоставить полиции всю информацию, которая может помочь в расследовании убийства.
— Это была идея Корда, — сообщил Бернэм. — Он попросил сделать тайный ход из его комнаты в подвал.
— Почему вы не сообщили об этом полиции, ведь в этом заключался ваш гражданский долг?
— Пресса сообщила, что убийца арестован, и никто мне не задал ни одного вопроса. Я не понимаю, зачем обнародовать информацию, которая может с невыгодной стороны осветить мою деятельность.
— И заставить людей искать подобные же ходы в остальных сооружениях, построенных по вашим проектам?
— Мне нечего сказать об этом, — сухо сказал Бернэм.
— Как вы познакомились с Корда? — спросил Кан.
— С ним мечтали работать все архитекторы страны. Когда мы с Августом впервые встретились, он сказал: «Не довольствуйтесь скромными планами. Не это разгоняет кровь в жилах мужчины». Его совет показался мне великолепным.
— Вы, так же как и он, являетесь членом Клуба архитекторов?
В спокойном и надменном лице Бернэма что-то дрогнуло.
— У вас неверная информация. Никогда не слышал о таком Клубе. Я очень мало общаюсь с другими архитекторами.
Некоторые полицейские хвастаются, что могут распознать ложь по незначительным деталям: нервный тик, трясущиеся руки. Кан был не так наивен: хорошие лгуны часто прекрасно владеют собой, и тело их не выдает.
— Если вы скроете правду, — твердо произнес инспектор, — я вас отдам под суд за то, что вы вовремя не сообщили о наличии тайного хода, которым воспользовался убийца.
— Но я не мог предположить, что им воспользуется убийца! — с досадой сказал Бернэм. Он рассердился, и Кан увидел долгожданную лазейку.
— Вы ведь были главным архитектором Всемирной выставки в Чикаго? — спросил он.
— Да, это так.
— Насколько мне известно, на следующий год, как я знаю, вы были свидетелем во время процесса над Генри Говардом Холмсом, доктором, который сдавал комнаты посетителям выставки, а затем убивал их, пока они спали.
— Я действительно делал архитектурную экспертизу дома, который принадлежал этому сумасшедшему.
— То есть вы знаете, что Холмса прозвали «нашим Джеком Потрошителем», а упомянутый дом окрестили «Замком ужасов». Можете вы напомнить, из-за чего появилось такое название?
Бернэм смущенно опустил голову:
— В доме было множество тайных ходов, позволявших Холмсу травить гостей газом, выходящим из труб, спрятанных в их комнатах, а затем сжигать в печи, построенной в подвале…
— Этот убийца — способный архитектор, — сказал Кан, прерывая Бернэма. — Он предусмотрел раздвижные двери, потолки с люками и лестницами, спрятанные в фальшивом полу скользкие пандусы, по которым трупы соскальзывали в подвал! Истинный предшественник вашего гения. Дело Холмса подсказало вам идею устраивать подобные ходы в ваших сооружениях?
— Вы обвиняете меня в злом умысле?..
— Вы знали, что ход в доме Корда позволил убийце войти внутрь. Раз вы не сообщили нам эту информацию, значит, вам нужно было скрыть от нас что-то еще. Этого достаточно, чтобы вас арестовать.
У Бернэма от изумления округлились глаза.
— Мои сооружения построены по классическим канонам, унаследованным от Греции, Рима и Египта. Тайные ходы — это архитектурная традиция, восходящая к самым ранним цивилизациям, интерес к которым я надеюсь возродить в Америке. Но надо быть настоящим безумцем, чтобы надеяться, что полицейский поймет это!
— Ренцо, надень на него наручники, — приказал Кан.
— Вы с ума сошли?
Бернэм бросил обеспокоенный взгляд на своих сотрудников, наблюдавших за сценой сквозь стеклянную стену.
Ренцо подошел к нему с наручниками в руках.
— Подождите… — сказал Бернэм. — Пожалуйста…
— Клуб архитекторов… — начал Кан. — Почему эта организация окружена стеной молчания?
Бернэм ослабил узел галстука. На его лице выступил пот.
— Ладно, — произнес он наконец. — Я вам расскажу.
Он отошел подальше от Ренцо, словно для того, чтобы быть уверенным, что наручники уже не угрожают его запястьям.
— Клуб архитекторов, — проговорил он, — это не преступное сообщество. Это братство людей, верящих в утопию.
— В чем она заключается?
— В попытках превратить некоторые американские города в лаборатории будущего. Чикаго — один из таких городов. Сейчас я заканчиваю план развития его центра. Другой такой город — на Манхэттене. В этом нет ничего аморального, как раз наоборот.
— Что вам понадобилось в этом Клубе?
— Рассказывать вам о моем интеллектуальном росте будет долго. Родители воспитали меня в традициях Церкви Нового Иерусалима, возникшей на основе идей шведа Сведенборга. Они убедили меня в том, что моя роль в этом мире состоит в возвышении человеческого духа.
— Посредством архитектуры?
— Это одно из основных направлений духовности. Как Имхотеп, разработавший принципы строительства пирамид, я использую в своих проектах мистические параметры, такие как золотое сечение или астрологическая и полярная направленность. Благодаря этому мои сооружения становятся символами священной нерукотворной истины.
— Что значит нерукотворной? — с раздражением спросил Кан.
— Такой, что создана, но не руками человека. Для христиан, например, таким символом является Туринская плащаница… Я вижу, вы улыбаетесь, но тайны архитектуры пережили много насмешек. Вы знаете, что пирамиды сделаны из агломерированного камня, который создается в результате химического процесса, открытого, согласно официальной науке, всего тридцать лет назад?
— В Клубе совершаются алхимические обряды?
— Алхимия — одна из наук, которую мы тщательно изучаем.
— Убийца Джеймса Уилкинса и Бернарда Эмери рядом с телом каждой жертвы оставил пластинку с символами, — заметил Кан. — Корда хранил у себя эскизы к этим гравюрам.
Инспектор следил за реакцией Бернэма, который заметно напрягся.
— Убийца занимался алхимией, — продолжал Кан. — Из этого можно заключить, что он был тесно связан с Клубом или даже являлся его членом.
— Это совершенно невозможно! — твердо произнес Бернэм.
— Как вступить в Клуб? — осведомился Кан.
— За вас должно проголосовать большинство его членов. Правила приема очень строгие и не допускают исключений. Так, Герман Корда, второстепенный архитектор, не был принят, несмотря на то что его брат — основатель Клуба. Кроме того, число членов клуба ограничено.
— Их двенадцать, так? Как апостолов Христа?
— Корда не принимал себя за Мессию! Двенадцать — это количество проспектов в Манхэттене. Количество улиц, сто пятьдесят шесть, также тринадцать раз раскладывается на двенадцать. Проложившие их голландские франкмасоны позаимствовали эти священные числа у древних алхимиков.
Кан достал список членов Клуба, протянул его архитектору:
— Вы подтверждаете тот факт, что означенные лица являются членами вашей организации?
Бернэм отказался посмотреть в список.
— Члены клуба — не апостолы, и Иуды среди них нет. Я имен не назову, — заявил он.