– Так вот, у меня был сын по имени Майкл, и они с Саймоном часто играли вместе. Почти все время. Я забирала их из школы. Они были как братья. Мистер Краули… Фрэнк… много работал. Он был хорошим человеком, но, по-моему… не обладал богатым воображением. Есть вещи, которые идут от матери, и я считала, что мой долг сделать для Саймона все, что не успела сделать она. Мальчики играли вместе, а иногда Фрэнк давал мне деньги, чтобы я купила Саймону одежду. Он больше не женился. Думаю, он и сам не знал почему. Трудно сказать, приходила ли ему вообще в голову такая мысль. Он был занят только лифтами. По всему городу. А Саймон и Майкл много времени…
Она замолчала и сняла очки, затем снова их надела и посмотрела на меня:
– Майкл погиб, когда ему было пять лет. Он утонул в плавательном бассейне мотеля. Это была моя вина. Я побежала в комнату за другим полотенцем, а он ударился головой, и по сей день, мистер Рен, я проклинаю себя за свою глупость. В прошлом июле исполнилось двадцать пять лет с того дня.
– Мне очень жаль.
– Это было… мы все зарабатывали деньги, мечтая, что, может быть, просто переедем во Флориду, где жизнь лучше. Ирвинг зарабатывал очень хорошо, и в то время мы ездили на «Кадиллаке». Мне было за сорок, Ирвинг старше, ему было больше пятидесяти. Понимаете, это был его второй брак, и мы с Майклом просто ездили туда и сюда по трассе № 1, той, что проходит по восточному побережью Флориды. Это было так давно, когда во Флориде еще было безопасно, до того, как все… впрочем, история повсюду одна и та же. У нас был домик на юге, в Сент-Питерсберге, и мы подумывали о переезде. Ирвинг зарегистрировал там свою фирму. Он владел кое-какой собственностью. Это все было до смерти Майкла. Когда Майкл умер, это был… это был конец всему, мистер Рен, мы не могли зацепиться ни за что. Я стала пить – гораздо больше, чем раньше. Я… Майкл утонул отчасти потому, что мне захотелось выпить еще порцию, и замешкалась, слишком долго смешивая ее, это – чудовищная правда, мистер Рен…
Она посмотрела на меня глазами полными слез.
– Продолжайте.
– Вот, пожалуй, после этого я и начала пить уже по-настоящему, а Ирвинг, он просто не мог ничего вспомнить. У нас была кое-какая собственность, очень даже неплохая, но…
– Это было в Сент-Питерсберге?
– Да, красиво, знаете ли, небо и воздух…
– А в Нью-Йорке вам что-нибудь принадлежало?
– Да.
– И что это было?
– О, я помню, у нас было четыре дома. Нам принадлежала пара небольших домов по соседству, здесь неподалеку, мы сдавали их внаем. У нас был магазин. И еще дом в центральной части Манхэттена.
– Номер 537 по Восточной Одиннадцатой улице?
– Да, ужасное здание. Фрэнк… я хочу сказать, Ирвинг никогда бы не купил его.
Ее оговорка выглядела весьма странно.
– Он находится там, где умер Саймон.
– Да.
– Тут есть связь?
– Ну, у Саймона были ключи от наших домов, и он иногда заглядывал туда по моей просьбе.
– Зачем? Не понимаю.
Она изучающе смотрела мне прямо в лицо, по-видимому решая, что мне можно рассказать. Я, видимо, был слишком настойчив.
– Простите, – сказал я. – Вернемся к прежней теме.
– Да, я, кажется, забегаю вперед. Видите ли, после смерти Майкла Саймон проводил здесь много времени. У меня больше не было детей. Знаете, когда случаются такие вещи, от них потом невозможно отделаться. Да и возраст у меня уже был не тот, так что хорошего мало. Но, как я уже говорила, Майкл… то есть Саймон… часто заходил к нам и проводил со мной много времени. Я ему читала, показывала сказки и всякое такое. У меня на кухне стоял небольшой мольберт, а он любил рисовать, ну и рисовал там разные картины. Очень способный мальчик. У нас было одно правило: никакого телевидения в доме. Да, такой одаренный малыш, если хотите знать, самый одаренный из всех живших в округе. Но, понимаете, из-за маленького роста он начал… у него было странное отношение к самому себе, он был похож на свою мать… дети, знаете ли, любят иногда дразнить таких, как он, и он приходил сюда, а я вроде его утешала. Мы рисовали, разглядывали картинки в книжках и даже готовили вместе что-нибудь вкусненькое. Я думаю, Фрэнк был… меня эта мысль доводит до безумия… Фрэнк и понятия не имел, каким способным был Саймон. Никакого понятия. У него был сын, который… ладно, уж лучше я промолчу. Так или иначе то были лучшие годы моей жизни. У меня был Саймон, и меня не слишком беспокоило, что дела у Ирвинга шли не слишком хорошо. Иногда он брал Саймона с собой и водил по всем этим домам, и тот встречался с разными людьми или, по крайней мере, видел много всяких людей. Он был очень тихим и спокойным ребенком. Где-то там, на выездах, Ирвинг купил мне любительскую кинокамеру, потому что мы еще не совсем отказались от мысли уехать во Флориду. Я показала ее Саймону, и он загорелся желанием испробовать ее. А потом он буквально не выпускал ее из рук, а тогда ему, кажется, едва исполнилось десять. Это было еще того, как появились разные новомодные штуки… не могу вспомнить их название. Я сейчас и не помню, брала ли я вообще эту камеру в руки, но у нас было кое-что… – Она остановилась. – Я знаю, я все болтаю и болтаю, но поймите, мне не с кем поговорить о таких вещах. Никого ведь не интересует, что помнит какая-то там старушенция, но вот что я хочу сказать: у меня есть один из старых фильмов Саймона, которые он снимал нашей камерой, где-то наверху…
– Это вас не слишком затруднит?
– О нет, нет, я сейчас!
И это действительно заняло не больше минуты, ибо она, очевидно, знала, где искать. Она вернулась со стареньким проектором «Кодак» и большой коробкой с футлярами от восьмимиллиметровых пленок выцветшего желтого цвета.
– Мои пальцы… – начала она, и я все сделал вместо нее: осторожно зарядил пленку и направил белый прямоугольник света на стену ее кухни.
– Отлично, – сообщил я.
Миссис Сигал выключила в кухне свет, и после непременных дрожащих кадров появился дом Сигалов, окруженный подрезанными кустами. Камера снимала панорамный план, судорожно дергаясь вверх и вниз. Потом последовало быстрое переключение на собаку, игравшую в небольшом дворике у дома.
– Это была его собака. Никак не могу вспомнить, как ее звали.
Дальше шли кадры с мистером Краули, сидевшим за верстаком.
– Это в их подвале.
Мистер Краули поднял глаза и посмотрел в камеру, потом дотронулся до своей шляпы. У него были такие же сверкающие черные глаза, как у Саймона. На следующих кадрах было какое-то помещение и Саймон, стоявший перед камерой. Он мал ростом, с пухлыми щеками, у него цветущий вид. Поднимает палец вверх. Ждет. Затем стремглав уносится из кадра.
– Должно быть, это снимал Ирвинг или я, – заметила миссис Сигал.
Саймон на минуту покинул кадр, и я решил, что эту сцену снимали в гостиной Сигалов. Дальше Саймон снова влетает в кадр. На нем форма нью-йоркских «Янки»: шапочка, рукавица, в руке бейсбольная бита. Он расхаживает с важным видом, затем фильм заканчивается.
– Это единственная пленка, на которой он заснят, – сказала она.
– Миссис Сигал, мне нужно задать вам один вопрос. Вы рассказали мне о ваших отношениях с Саймоном, когда он был ребенком. А когда он стал взрослым мужчиной? Есть ряд фактов, которые я не в состоянии объяснить. Когда-то вам принадлежал дом в Манхэттене, и Саймон заходил в ваши здания и имел доступ к ключам, так, кажется, вы сказали. И умер он в доме, некогда принадлежавшем вам. – Я перевел дух. – Вы навещаете его отца дважды в неделю и уже довольно давно. Вы получаете регулярное вознаграждение за эту услугу от доверительного фонда Саймона и более крупные нерегулярные платежи оттуда же. Я не могу взять в толк, что все это значит, миссис Сигал. У меня не сходятся концы с концами. А у вас?
Момент раскрытия. Миссис Сигал испуганно уставилась на меня, и я напомнил себе, что понятия не имею, каково быть женщиной шестидесяти восьми лет с дряхлым, выжившим из ума мужем, не имеющей детей, которые позаботились бы о ней. Миссис Сигал вертела в руках стоявшие на столе фарфоровые солонку и перечницу в виде маленьких голландских мальчиков, которые кто-то, вероятно, теперь коллекционирует.
– Мистер Рен, я… о, понимаете, я просто старая женщина, у которой есть глупые секреты. Знаете, я любила Фрэнка Краули, – воскликнула она. – Я любила его – как жена, вероятно, вы назвали бы это так. Он был, он был добр ко мне. Мы… много лет… если вы понимаете. – Ее глаза расширились от важности признания. – Мой муж – после того как Майкл утонул – больше не хотел иметь детей, не хотел или не мог, а Саймон много времени проводил здесь, это трудно объяснить. Мой муж, конечно, знал, но ему было все равно, да, все равно. – Она печально покачала головой, словно ей хотелось вызвать его ревность. – Фрэнк был… он был прекрасным человеком, очень сдержанным, очень деликатным. После того, как умерла его жена, он был очень нежен. – Миссис Сигал отвела взгляд. – О, конечно, все это глупо и никого не интересует.
– Меня интересует.
Она подняла глаза:
– Вас?
– Да, – мягко сказал я.
– Ну что ж, я только не знаю, на какой вопрос мне отвечать сначала. Я могу рассказать вам, что, начав зарабатывать какие-то деньги, Саймон спросил, может ли он позаботиться о нас; я тогда ответила, что это его деньги, он их заработал. Но он настаивал. Его адвокатская фирма начала посылать мне деньги, тысячу в месяц. По правде говоря, из-за этого я чувствовала себя ужасно и решила показать им, что я что-то делаю, а не просто получаю их деньги, пусть даже это были деньги Саймона. Я навещала Фрэнка дважды в неделю и поэтому просто начала посылать отчеты о визитах с благодарственной запиской. Они позвонили мне и сказали: «Будьте добры, оформите свой счет на бланке фирмы», – и я так и сделала. У нас тут есть несколько старых бланков юридической конторы, так что я ими и воспользовалась. Саймон узнал об этом, и ему было очень приятно. Ему не нравились эти адвокаты, квалифицированные бухгалтеры и служащие. Понимаете, это была наша маленькая шутка.